Помещик (СИ) - Шерр Михаил

В этот момент в дом ворвалась одна из служанок.

— Барин! — закричала она. — Алексей Васильевич, дядя ваш, прислали молодого казачка! Завтра ближе к полудню прибудут!

Дядя. Алексей Васильевич. Тот самый, который в письме обещал разобраться с долгами и подготовить дела к моему приезду.

«Ну вот, — подумал я, — завтра и узнаем, насколько всё плохо на самом деле».

Глава 4

Только оказавшись в постели в «родном» доме, я понял как устал за эти недели дороги из Парижа, и в каком напряжении был всё это время.

Сначала опасения погони парижских кредиторов. Деньги, которые я им должен на самом деле не велики и надо эти долги погасить в первую очередь. Хотя бы потому, что не известно как еще всё обернется здесь в России. А то, глядишь и обратно в Европу улепетывать придется. Нет, тогда лучше в США. Там точно можно будет начать жизнь с чистого листа. Сменю имя и махну на Дикий Запад.

Эти и подобные мысли были последними перед тем, как я провалился в здоровый сон молодого организма.

Беспробудно я спал почти до полудня. Никто меня не тревожил и моё благородие пробудилось ото сна в отличном расположении духа и полное сил.

Совершать санминимум здесь, в 19 веке, я уже хорошо научился, по дороге удавалось кое-где останавливаться в приличных местах. Вильям похоже тоже еще спит без задних ног, он я думаю устал по более моего, однозначно страхов натерпелся вагон и маленькая тележка.

Степана похоже тоже еще нет. Поэтому оделся я самостоятельно в не просто в чистое и свежее, а в совершенно новые белье и верхнюю одежду. Кто и когда принес всё это, аккуратно и заботливо разложил около постели я естественно не знаю, но такая забота была очень приятна.

Когда во дворе раздался шум я уже был готов, как говорится к труду и обороне.

Выглянул в окно, я увидел, что во двор въезжает роскошная открытая коляска, запряжённая парой статных вороных. На козлах сидел кучер в ливрее, а рядом с ним — здоровенный лакей с бритой головой и шрамом через всё лицо.

Из коляски вылез мужчина лет семидесяти — высокий, плотный, одетый в дорогой сюртук и белоснежную рубашку. Золотая цепочка часов переливалась на животе, а перстень с печаткой на пальце был размером с грецкий орех. Всё в этом человеке говорило о богатстве и власти — от уверенной походки до надменного выражения лица.

Воспоминания Сашеньки подсказали мне, кто это. Алексей Васильевич Боровитинов, старший брат покойной матери. Ему шестьдесят пять и это тот самый дядя, который обещал разобраться с долгами.

Поэтому я поспешил встретить его.

— Дядя Алексей! — поприветствовал я его, стараясь изобразить радость.

Как назло никаких подсказок от Сашеньки и я возможно веду себя по идиотски, естественно с точки зрения дядюшки.

— А, племянничек, — ответил он сухо, окидывая меня взглядом с ног до головы. — Здравствуй. Вижу, ты успешно добрался до родного гнезда.

Похоже моё приветствие было вполне приемлемым. Но тем не менее в голосе дядюшки слышалась лёгкая брезгливость, а глаза, осматривавшие флигель и заросший двор, выражали нескрываемое презрение. Было ясно, что для него мы — бедные родственники, которых терпят только по родственному долгу, но о которых не принято рассказывать друзьям.

Из дома высыпали слуги. И тут я заметил странную вещь — все они бросились не ко мне, а к дяде, кланяясь в пояс и заискивающе улыбаясь. Даже Семён Иванович выскочил из своей комнаты, застёгивая на ходу жилет.

— Алексей Васильевич! — воскликнул он. — Милости просим! Какая честь!

— Здравствуй, Семён, — кивнул дядя, принимая почтение как должное. — Дела как?

— Да что ж говорить, Алексей Васильевич… Плохо дела. Всё как в письме писал.

Дядя прошёл в дом, даже не взглянув больше на меня. Я пошёл следом, чувствуя себя гостем в собственном доме.

— Пелагея! — громко позвал дядя, входя в столовую. — Где ты там, голубушка?

Из кухни прибежала кухарка, вытирая руки о передник.

— Алексей Васильевич! Батюшки, как неожиданно! — всплеснула она руками.

— Давай-ка, Пелагея, свою настоечку, как ты умеешь, — приказал дядя, устраиваясь в кресле хозяина во главе стола. — На черноплодной рябине. А потом обед подавайте, да не поторопись — мы не спешим.

Кухарка бросилась выполнять приказания с такой готовностью, словно дядя был здесь хозяином, а не я. Вскоре на стол были поставлены графин с настойкой тёмно-красного цвета и закуски.

— Давай, Семён, садись, — дядя махнул рукой управляющему. — И ты, племянник, поближе присаживайся. Всё таки это твой дом и ты тут хозяин.

Я был уверен, что дядя сейчас добавит слово «пока», но он искоса посмотрел на меня и не сказал ожидаемое мною.

Дядя налил настойки в маленькие рюмки и поднял свою.

— За упокой души твоих родителей, — сказал он и залпом выпил.

Настойка была отличная — сладковатая, с ягодным привкусом и приятным теплом в горле. Видимо Пелагея делала это с душой.

— Хорошая настойка, — похвалил дядя. — Ну что ж, перейдём к делу.

Он достал папку с бумагами и положил её на стол.

— Расскажи, Семен, для начала о доходах с имения. Ты обещал мне сказать и своё мнение о доходах этого года.

Семен Иванович как школяр подскочил и немного дрожащим голосом начал докладывать:

— Доходы у нас небольшие. С оброка крестьянского шестьсот рублей в год набираем, не больше. Лес продаём иногда — ещё рублей по сто выручаем. Что-то наскребается с господской земли. Вот и все доходы — восемьсот сорок рублей за прошлый год. Всё на платежи уходит и на содержание усадьбы.

— Хорошо, Семен. Иди встречай гостей. Должны подъехать господа с уезда и из губернии. Крепостные акты и прочее здесь выправим, я решил сам всё проконтролировать.

Да, дядюшка большой человек. Не к каждому уездная, а тем более губернская канцелярия приезжает. Семен Иванович, осознав значимость сего момента, на полусогнутых удалился встречать гостей.

— А ты, племянничек, изменился. Усишки свои и козлиную бороденку сбрил, уже молодец. Позврослел, на мужчину стал похож, — изменения в свей внешности я видел и сам, глядя на себя в зеркало.

Сквозь Сашеньку проступили какие-то неуловимые, но знакомые и приятные мне черты. Я определенно выглядел старше, а самое главное серьёзнее и солиднее.

— О твоих подвигах в Европах мы тут наслышаны. Ни чем ты меня не удивил, хорошо что хотя бы не обрюхател никого. В отличии от… — продолжать дядя не стал, а хмыкнув и покачав головой достал толстую записную книжку.

— Только на своих спутников не думай, не бери грех на душу. Про твои художества я не от них знаю. Ну так вот, вчера ко мне заезжал Иван Петрович Торопов. Спрашивал, когда долг господа Нестеровы отдадут. Четыре тысячи рублей, между прочим. Немало.

Я молчал, не зная, что ответить.

— А позавчера письмо получил от купца Воронцова из Калуги. Тоже интересуется — когда его три тысячи вернём. А на прошлой неделе сам ездил в Тулу, к Кознову-банкиру, — дядюшка скривился как от внезапно увиденной гадости. — Этот паук тоже не дремлет — хочет свои восемь тысяч обратно. С ним вообще связываться, ох, как не хотелось. Ты в облаках витал, Париж покорять собирался. А твоя матушка поехала у этих кровопийцев Гинцбургов деньги занимать. Знаешь кто такие?

Я отрицательно покачал головой. Мне эта фамилия ничего не говорила.

— Немцы или евреи какие-нибудь, — предположил я.

— Почти угадал. Хорошо мир не без добрых людей. Успел я вмешаться, а то бы одни они уже по миру вас пустили. Вот еще одна расписка на пять тысяч, но чья тебе знать не положено.

Дядя методично перечислял суммы, а я подсчитывал в уме. Только по этим четырем кредиторам выходило двадцать тысяч рублей. А ведь были ещё проценты и другие долги.

— Понимаешь, племянничек, — продолжал дядя, демонстративно не называя меня по имени, — все эти люди давали деньги не твоему батюшке. Они давали их мне. Под моё честное слово и мою подпись. Почти без процентов, потому что знают, кто я такой и какова цена моего слова. И хорошо, что ассигнациями, а не серебром.