В одном шаге (СИ) - Романов Герман Иванович
— Да что там — все струсили и бежали, сломя голову, в совершенной растерянности. Контр-адмирал Рейценштейн на «Аскольде», да еще с миноносцем, в Шанхае интернировался. Ливен на «Диане» до Сайгона добрался — дотуда вдвое дальше идти, чем до Владивостока. Зацаренный на совершенно целой «Победе» рвануть в Цусимский пролив не решился, хотя если бы рискнул, то на восьми узлах, при возможности дать на короткое время и все восемнадцать узлов хода, прибыл бы как раз к Ульсанскому бою, и тогда бы не погиб в бою с крейсерами Камимуры несчастный «Рюрик». Но решимости «нельсонов», выходя в начальство, не проявляют.
— Эх-ма, это не война, а тридцать три сплошных несчастья для нас, бросает с края на край — офицеры и матросы беззаветную храбрость показывают, а наши адмиралы «труса празднуют»!
Матусевич сжал зубы, замолчал, понимая, что «первый камень» именно в него и надо бросить. Но сейчас Николай Александрович настроился идти до конца, и если не прорваться всей эскадрой (а такое невозможно, просто угля не хватит), то обеспечить прорыв самых нужных во Владивостоке кораблей. А заодно избавится от двух адмиралов, что могли в Порт-Артуре его «подсидеть» — интриги всегда процветали на русском флоте. Впрочем, как и на любом в мире — ведь уповая только на свои качества и талант, наверх точно не выйдешь, просто другие бесталанные не дадут, им ведь тоже хочется выкарабкаться повыше, положение себе обеспечить, да детишкам на молочишко скопить, имуществом обзавестись.
— На «Микасе» кормовая башня не стреляет, ваше превосходительство! Из носовой только одна двенадцатидюймовая пушка по нам бьет!
От доклада флаг-арта Матусевич оторвался от размышлений, очнулся — словно из крещенской купели вынырнул. И подняв бинокль, прижал окуляры к глазам. Пристально смотрел пару минут, и убедился, что доклад верен — только одно из носовых орудий главного калибра вело огонь, ствол второго задран. А вот кормовая башня действительно не действует, она вообще развернута в диаметральной плоскости, стволами на кормовой флагшток. А это совершенно меняло дело — у противника из сражения фактически вышел целый броненосец, огневая мощь которого сейчас равна броненосному крейсеру, причем не самому сильному из состава японского флота.
— Отлично, Казимир Филиппович, отлично! Господа, грех упускать такой момент для прорыва — поднимите сигнал для князя Ухтомского, пусть поторопится с прорывом. Два «гарибальдийца» за ним не угонятся, да к тому же пусть «Полтава» по ним огонь перенесет, а то пока бесплодно по «Фудзи» стреляет вместе с «Севастополем». Лупят, а попаданий все не видно. Есть! Есть, молодцы! Все-таки попали!
Матусевич закричал как мальчишка, видя удивительное зрелище — яркую вспышку разрыва на крыше кормового барбета вражеского броненосца. Машинально припомнил, что там броня в шесть дюймов, и вроде фугасным снарядом ее никак не пробить, но, тем не менее, из орудийных амбразур выплеснулись языки пламени с черным дымом.
— Никак пороховой заряд на подаче воспламенился, — произнес Кетлинский, вцепившись взглядом во вражеский броненосец. — Сейчас огонь по подаче вниз пойдет, перекинется в погреб, а тот и рванет…
Голос лейтенанта звучал уверенно, все застыли в напряжении, Матусевич сжимал бинокль так, что побелели костяшки пальцев. Но секунды текли одна за другой, но удивительного зрелища внутреннего взрыва так и не увидел. Хуже того — дым перестал выплескиваться из амбразур, потихоньку стало доходить, что воспламенился только один пороховой заряд, а вот детонации снаряда не произошло, да и огонь не добрался до погреба. Японцам невероятно повезло, как и бывало часто в войну, о чем ему охотно и злорадно поведал внутренний голос. Зато «послевкусие» осталось после совершенно спокойных слов командира броненосца.
— Могу представить, как там сейчас шибает запахом сгоревшей человеческой плоти. Видимо, погреб успели затопить, а вот люди вряд ли выбрались, полсотни душ разом сгорело.
— Вы правы, Николай Михайлович, но сейчас это даже не «половинка» от полноценного броненосца — это ведь самый слабейший из броненосцев противника. Так что момент для князя Ухтомского самый удачный наступил, а вот и на «Победе» это осознали — повернули на «гарибальдийцев». Господа, теперь нам необходимо воспользоваться моментом — вы заметили, что японцы начали намного реже стрелять — просто у них заранее припасенные снаряды закончились. Так что два румба вправо, дать пятнадцать узлов, начинаем сближаться, пока противник пребывает в растерянности. Самый подходящий момент для общего «навала»!
Отдав приказ, Матусевич продолжил спокойно смотреть на эпическую картину развернувшегося сражения, той самой «третьей фазы», которой не должно было быть в реальности. Но в бою возникла одна лишняя пауза, и вот теперь ситуация кардинально изменилась — яркий пожар на «Фудзи» видели все. Все правильно — нужно выбирать самого слабейшего противника, и если тот серьезно поврежден, то нужно постараться обязательно добить его…
Кормовая башня «Микасы» после боя в Желтом море 10 августа 1904 года — флагманскому броненосцу вице-адмирала Хейхатиро Того крепко досталось…
Глава 9
— Недорубленный лес вырастает — а потому топить их нужно к такой-то матери, топить! Мы ведь ему не только пожар в барбете устроили — посмотрите — «Фудзи» ведь носом зарываться стал, у него у форштевня пролом!
Командир эскадренного броненосца «Севастополь» капитан 1-го ранга Эссен разгорячился, лицо покраснело. В рубке царило ликование — все офицеры и матросы прежде видели, как в мае под Порт-Артуром, подорвались два вражеских броненосца из трех пришедших, с парой броненосных крейсеров в сопровождении. Подорвались на минном заграждении, что ночью выставил «Амур», командир которого не желал смотреть, как безнаказанно ходят мимо крепости японские корабли.
Словно господь с небес помог православному воинству, поспособствовал. Предоставил возможность одним ударом победить супостатов, из куля в рогожку их одним махом обернуть!
Тогда нужно было немедленно выходить в море со всеми оставшимися в строю броненосцами, а их на тот момент в составе было три, да еще крейсера стояли под парами, а у «Баяна» броневой пояс по ватерлинии, да в башнях восьмидюймовые пушки. И все — половину вражеских броненосцев разом бы уничтожили, да к ним прихватили еще два крейсера боевой линии — пять кораблей куда лучше двух, победа стала бы грандиозной, каких у русского флота давно не было. Вот только тогда покойный ныне Витгефт вкупе с другими адмиралами не решился выйти в море и дать неприятелю сражение — и проклятья неслись со всех сторон на нерешительного командующего эскадрой, не упустившего, нет — по-настоящему прогадившего столь великолепную возможность победить японцев в войне!
Ладно, о мертвых или хорошо, либо ничего, кроме правды — недобрую память о себе оставил Вильгельм Карлович, страшно представить, чтобы случилось, продолжи он сегодня командовать эскадрой. Сейчас совсем иное дело — контр-адмирал Матусевич сам рвался в бой, два его броненосца наваливались на три японских, и туда же спешил «Севастополь», продолжая вести огонь по «Фудзи». Эссен прекрасно помнил и всецело разделял отданный перед вечером приказ по эскадре — с поврежденными вражескими кораблями сходится на максимально возможную ближнюю дистанцию, и в этом случае снарядов не жалеть, бить в упор изо всех стволов, что сейчас и делали. Идущая в кильватере «Полтава» сцепилась с «Сикисимой» — броненосцы обменивались полными залпами, только русский корабль стрелял чаще противника, это было заметно, к тому же дистанция до врага сократилась до двадцати трех кабельтовых, и в ход пошли бронебойные снаряды — такое расстояние позволяло надеяться, что снаряды прошибут броневые плиты.
— Я думал, сейчас мы на своих десяти узлах калеки, а вот он инвалид — «Фудзи» едва восемь узлов выдает!
