Аннелиз - Гиллхэм Дэвид

— Привет, Беп! — отвечает Мип. — Ты очень вовремя. Не могла бы ты заварить кофе господину Клейману?

— Ну конечно, — отвечает Беп. — С радостью.

— Я могу сварить кофе, — звонко произносит Анна, но на нее не обращают внимания.

— А где все? — удивляется Беп, вешая шляпку и шарф на вешалку-стойку.

— Господин Кюглер у клиентов, — отвечает Мип. — А бухгалтер Клейман в кабинете.

— С мофом, — Анна чувствует, что должна это сказать.

— Анна! — одергивает ее Мип, слегка хмурясь.

— Ну, он ведь и есть моф.

— Он — из франкфуртского офиса, — поясняет Мип для Беп.

— Ис нацистским значком на булавке! — говорит Анна, прикладывая пальцы к губе, чтобы изобразить мерзкие усишки Гитлера, и воздев руку в издевательском приветствии.

— Анна, прошу тебя! — унимает ее, а может, собственную тревогу Мип. — Как ты себя ведешь на работе! — Анна знает, что та говорит дело, но никак не может заставить себя прислушаться.

— Это правда! — не унимается она. — Я ничего не придумываю.

— Но и не помогаешь! — только и может сказать Мип. — Уверена, что Беп не испугается какой-то булавки. Как и в том, что мне найдется чем тебя занять.

— Все хорошо, Анна, — говорит Беп. Ее глаза под стеклами очков весело поблескивают, но что-то в ее облике подсказывает Анне, что это вынужденное веселье. Беп волнуется. Это видно всем. И сегодня ее улыбка кажется Анне деланной. Вообще-то, Анна часто видит в Беп свое подобие. И старается, чтобы она чаще становилась радостной и веселой Беп. Так что еще ей остается, кроме как наблюдать?

Звонит телефон, и Мип берет трубку. Анна капитулирует и занимается работой, но хватает ее ненадолго. Убедившись, что Мип всецело поглощена разговором, она ускользает из комнаты.

На кухне они с Беп часто сплетничают вдвоем — по большей части о том, что касается сильного пола: Анна чешет языком о своих многочисленных поклонниках, а Беп — о непростых отношениях с молодым человеком по имени Бертус. Но теперь, войдя, она обнаруживает, что Беп стоит спиной к двери, прислонившись к стойке и опустив голову.

— И снова привет! — говорит Анна.

Беп оборачивается. Тень тревоги быстро скрывается за улыбкой.

— О, и тебе снова привет! — говорит она, открывая шкафчик и доставая кофейный суррогат. Но в глазах остается испуг.

— Мама научила Марго и меня варить идеальный кофе. Его нужно заливать холодной водой, иначе он будет безвкусным. — Беп кивает, но ничего не говорит. — Беп, что-то случилось?

Беп пялится на ложку суррогата торфяного цвета из жестяной банки.

— А почему ты спрашиваешь? — удивляется она.

— Я такое чую. — Анне нравится так думать. — У тебя что-то на душе, и я это заметила.

Беп сглатывает и затем выпаливает:

— Думаю, Бертус собирается сделать мне предложение.

Глаза Анны округляются:

— Ты серьезно? Бертус?

— Да. Именно. — Беп стыдливо опускает взгляд и закрывает крышечку на банке кофейного суррогата. Ее глаза превращаются в два прохладных озера.

Анна ощущает, как на ее лице расплывается легкомысленная улыбка:

— О Беп! Ты, наверное, волнуешься!

— Да. Я знаю, что надо бы.

И тут Анна смутно ощущает какое-то волнение. Беп делают предложение — это одно. Беп отказывает. И это — совсем другое дело? Пытаясь не выдать голосом жадное любопытство, Анна продолжает:

— И ты решаешь, не сказать ли ему «нет»?

Беп включает в розетку электрический кофейник.

— Может быть, — говорит она, а потом умолкает и смотрит на Анну с нескрываемой тревогой. — Это ведь будет ужасно, да?

— Ужасно? — Анна вздрагивает. — Я не знаю. Ты уверена, что он это сделает?

— Почти уверена, — кивает Беп. — То есть думаю, намекает. Говорит, что в нашем возрасте у его родителей было двое детей.

— Ты его любишь?

— Сложный вопрос.

— Правда? — удивляется Анна. — Не думаю. — По мнению Анны, это единственный по-настоящему важный аргумент. Она подозревает, что ее родители поженились не столько по любви, сколько потому, что этого требовало общество. И Пим принял ответственное решение прожить всю жизнь с мамой. Что, безусловно, достойно уважения. Однако сама Анна не может себе представить, что сможет довольствоватсья чем-то подобным. Она знает, что где-то ее ждет любовь. Сердце, во всем согласное с ее собственным. И ей совсем не хочется, чтобы и Беп довольствовалась малым.

Однако Беп качает головой.

— Он всегда был ко мне так добр. Может, мне надо, чтобы он хотел от жизни большего? А не просто трудился рабочим на бетонном заводе. Не знаю. Папа считает, что он мне отлично подходит.

— Это же хорошо — что папа одобряет.

— Так и есть. И очень даже.

— Хотя, с другой стороны, это же не он выходит за него замуж, — замечает Анна. — А ты.

— Забавно, — говорит Беп и поджимает губы. — Я сказала ему ровно то же самое. Вот только папа не находит это смешным. Он говорит, что Бертус честен и трудолюбив, и, если такой человек хочет, чтобы я стала его женой, чего еще желать?

— Но я не удержусь, чтобы снова не задать самый важный вопрос: ты его любишь, Беп?

На сей раз она глубоко вздыхает под шум кипящего кофейника.

— Не знаю. Да. В каком-то смысле. Конечно, в каком-то смысле люблю.

— Но не так, как тебе хотелось бы, — полагает Анна. — Как хотелось бы любить того, за кого выходишь замуж.

Беп убирает волосы за уши.

— Мне двадцать три, Анна. Я знаю, тебе всего тринадцать. Ты, наверное, еще слишком мала, чтобы понять, каково мне приходится. Моя мать постоянно «шутит» о старшей дочери, «нашей Старой Деве».

— Но ведь это вовсе не причина, даже если ты сомневаешься. Шуточки твоей матери.

— Может, и нет, — с сомнением произносит Беп. — Но где очередь из поклонников, из кого мне выбирать? — Она смотрит Анне прямо в глаза. И шепчет с неподдельным ужасом: — А вдруг он — мой единственный шанс?

Анна моргает.

— Единственный шанс? — Она не понимает. — Единственный шанс? На что?

— На замужество, Анна. На семью. На счастье, — говорит Беп, и тут в ее глазах появляются слезы. И перехватывает дыхание. И Анне остается лишь шагнуть к Беп и крепко, по-сестрински, обнять, чтобы поглотить дрожь ее рыданий.

— Беп, Беп, — шепчет она. — Не надо себя мучить. Когда придет время, ты сможешь принять правильное решение. Бог тебе поможет. Верь в себя.

Беп сглатывает рыдания и кивает. Анна отпускает ее, и та выскальзывает из ее объятий.

— Да, — соглашается Беп. — Конечно, ты права. Когда придет время, — она роется в карманах блузки в поисках носового платка, — уверена, я буду знать.

Из коридора кто-то зовет: «Анна!» На пороге кухни появляется Марго — и тут же останавливается, точно наткнувшись на стену.

— Ой, прошу прощения.

— Все хорошо. — Беп откашливается, прячет платок. — Анна учила меня варить кофе по рецепту вашей мамы. Очень интересно. — Она натужно улыбается.

Марго смотрит на них, затем говорит:

— Анна, нам пора. Скоро надо помогать маме с ужином.

— Но еще рано… — начинает было возражать Анна, но Беп перебивает ее.

— Нет-нет, — шмыгая носом, говорит она. — Иди, Анна. Я припозднилась с обеда, и мне столько всего надо доделать!

Анна хотела было возразить, но вместо этого подалась вперед и звонко чмокнула Беп в щеку.

— Увидимся! — говорит она Беп, и та одаряет ее мгновенной благодарной улыбкой сквозь кофейный пар, улыбкой, растаявшей вместе с этим паром.

На улице Марго спрашивает:

— Что случилось?

— Случилось? — с деланой невинностью интересуется Анна. И уже привычно осматривает улицу: нет ли поблизости кого похожего на фашиста, способного враждебно воспринять желтую звезду на ее курточке. — Ты поняла, о чем я. Почему Беп расстроена?

— А, это личное, — произнесла Анна таким беспечным тоном, на какой только способна: раз уж выпал случай уесть Марго, грех не воспользоваться. — К сожалению, больше ничего рассказать не могу.

Однако, на пути домой она не может не размышлять вот о чем. По правде говоря, она никогда не выстраивала в линию мужа, семью и счастье так же, как это с железной уверенностью сделала Беп. Разумеется, что бы она ни говорила про это, желая позлить мамочку, у нее когда-нибудь будет это всё. Но даже если не всё, даже если отказаться от первых двух, мысли от третьем всегда появлялись сами по себе. Ну конечно же она будет влюбляться. Как же без этого? Война закончится — не вечно же ей идти? Рано или поздно придут англичане и выгонят мофов в их грязную берлогу. Евреи будут свободны — точнее, снова станут теми, кем были всегда, и она найдет наконец сердце, бьющееся в унисон с ее собственным. Но счастье? Она никогда не рассчитывала на счастье, происходящее от замужества и материнства, нет: счастье — это другое. Мама говорила: на иврите ее имя означает «любезная Богу», и она в это верит. В то, что у Бога есть для нее кое-что совершенно особенное, что пока сокрыто ото всех, включая ее саму — до тех пор, пока не настанет время это узнать. Подлинную сущность Аннелиз Марии Франк.