Кирилл Еськов - Америkа (Reload Game)
— Слушай мою команду! — Зырянов, стараясь не терять из виду зомби, считал рассыпающихся в цепь тонтон-макутов, тоже с мачете: …девять, десять, одиннадцать… — да, безнадега. Вытянул из заднего кармана плоский, целиком почти умещающийся в ладони, четырехзарядный «скорпион»: прицельность у машинки вообще никакая, вечно у нас шутили: «Годен только чтоб застрелиться» — а вот не надо, не надо так шутить с симпатической магией… — Приказываю: хотя бы один из вас должен прорваться; как — не мне вас учить; обо мне не заботьтесь — поздно; вам надо добраться до адвокатской конторы «Швейцер и партнеры» на Индейской, 12 и передать хозяину фразу, по-русски: «Жара такая, что чай лучше водки», это — сигнал Большой Тревоги, пускай поднимают резидентуру. По выполнении задания — имя, адрес и прочее забыть навсегда, ясно?
— Компаньеро… — «Иван Иваныч» обменялся мгновенным, в одно касание, взглядом с напарником. — Насчет оружия… Я сказал: «Нам запрещено»; я не сказал: «У нас нет».
— Тогда налагаю на вас взыскание за нарушение инструкций, компаньерос, — отвечал он с несколько нервическим смешком: тонтон-макуты переходили уже с шага на бег. — Два наряда вне очереди — отбыть по возвращении в расположение части. А пока — делайте уже что-нибудь!
— Так ведь инструкция-то — чего гласит? — ухмыльнулся «Иван Иваныч». — Что нам нельзя носить при себе «ни огнестрельного, ни даже холодного оружия» — а по этой части ничего и не нарушено, компаньеро! Принимаю на себя командование прорывом — Петрович, твой выход!
«Иван Иваныч» предусмотрительно не ограничился тогда командой: «Ложись!!», а самолично впечатал «товарища контролера поставок по трансатлантическим контрактам» в жирную портовую грязь (тот, возможно, и завис бы в нерешительности — в смысле погубить свой кобеднешный костюм), да еще и прикрыл шефа собою сверху. Впереди рвануло так, что аккурат почти настигшую их цепочку тонтон-макутов порасшвыряло взрывной волной будто городошины, точно накрытые битой. Миновав неглубокую дымящуюся воронку, они устремились бегом в освобожденный проход между пакгаузами, и Зырянов, скользнув боковым зрением по хлопьям человеческого фарша на стенках, успел мельком отметить для себя, что по меньшей мере один способ разделаться с зомби раз и навсегда — точно существует!
42
— Кстати, а почему именно «Макандаль»? В смысле: почему бы не «Лувертюр» — лидер победоносной нигритянской революции, или, если уж на то пошло, не «Дессалин» — нигритянский «Император», успешно вЫрезавший на подвластной ему половинке Гаити всех белых подчистую? Франсуа Макандаль-то был, по их гаитянскому стандарту, душегубом самой что ни есть средней руки: поджигал дальние плантации, убивал сельских людишек (своих же чернокожих работяг, по большей части — до белых господ-то поди еще доберись); ну и — достал всех, сдали-повесили, как водится…
— Не повесили, Виктор Сергеевич, а сожгли; в знак несомненного признания заслуг — а то ведь, знаете ли, вешают воришек, мелочь. Его партизанская армия из беглых рабов добрую дюжину лет ставила на уши весь северо-запад острова, а белые потом еще долгие годы панически боялись пить «непроверенную» воду — очень уж те ребята навострились обращаться с разнообразной отравой… А чем Дессалин хуже, как символ — так именно тем, что был, в некотором смысле, европейцем: он ведь свой чин бригадного генерала честно выслужил во французской революционной армии, сражаясь против испанцев. Даже на ту зачистку острова от белого населения в 1804-м его явно вдохновил государственный террор во Франции; просто те упыри затеяли массовое уничтожение по сословному признаку, а этот — по расовому… Ну, и кто милее сердцу простого нигритянина, по вашему — офицер-террорист, вскормленный с копья европейского Просвещения, или колдун-унган, владеющий древней магией вуду?
— И что — действительно владел?
— Сложно сказать… Во всяком случае, в руки белых он перед тем попадался то ли дважды, то ли трижды — и каждый раз утекал сквозь пальцы. Так что не знаю уж, как там насчет магии — но фокусником и гипнотизером он наверняка был отменным. И сожгли-то его — именно как колдуна…
— А как у нынешних «макандалей» насчет зомби?
— О, трансформация покойника в зомби — это крайне сложная магическая процедура, тут надо быть высоким профессионалом. Ведь унган должен — вы прикиньте! — задействовать троих божеств-лоа одновременно: Мэтра Каррефо — Повелителя перекрестков, Гран Буа — Владыку ночной земли и ночных лесов, и Барона Субботу — Повелителя кладбищ…
— Постойте… вы что — всерьез в это верите?!
— Ну, мне лично больше импонирует гипотеза, что зомби на самом-то деле изготавливают как раз из вполне живого человека, при помощи какой-то хитрой химии. Но я, с вашего позволения, воздержусь от поспешных и безответственных заключений, компаньеро резидент… Перед нашей Службой ведь до сих пор не ставилась задача — добыть эту технологию, так что — объективной информации пока недостаточно. Вот прикажут — разберемся!
…Совещание в конторе на Индейской, 12 шло своим чередом, и он быстро почувствовал себя там едва ли не лишним: оба его заместителя, и сам Швейцер, и Шубравый — оперативники, съевшие зубы на секретной службе в своих Домах и знающие Новый Гамбург «с изнанки» как мало кто из аборигенов — в наставлениях петроградского назначенца Зырянова («Племянничком», вроде, за глаза не кличут — и то ладно…) явно не нуждались.
— Ваше дело, компаньеро резидент, ставить перед нами задачу, — сухо подвел черту Карл Иванович Швейцер из дома Калашниковых, смахивающий обликом на благообразного пастора-методиста, — а уж как ее решать, мы разберемся сами. В рамках своих собственных полномочий… Но осмелюсь доложить: развернуть сейчас оперативную и агентурную работу еще и по «макандалям» мы можем лишь ценой отвлечения заметных сил с главного направления — отслеживания активности янки и дикси… ну, ради чего, надо понимать, всё и затеяно. А вот это — стратегическое решение, и принимать его вам, Виктор Сергеевич. Или — запросИте Петроград…
Ну да, как же: «Запроси Петроград» — и гарантированно превратись на этом месте в «Племянничка»… Да и запросить-то, между прочим, будет очень не просто: пользоваться телеграфной связью больше нельзя по секретности, курьерская же — это минимум неделя, а счет уже явно пошел на дни, если не на часы… Что ж, толстый намек понят: «Прощение получить легче, чем разрешение»!
— Стало быть, у вашей Службы, Карл Иванович, ничегошеньки реального по этим чертовым нигритянам нету — один этот чертов водуистский легендариум, провались он к этому, как бишь его… к Барону Субботе. А у вас, Пилип Мартинович?
— Та трошки е, компаньєро резыдентe… — пригладил лопатообразной дланью воображаемый оселедец на бритом своем слоновьем черепе «моряк»-абакумовец Шубравый; Зырянов буквально наяву услыхал (артист, ну, артист!.. куркуль чертов…) — как надрывно стонет душа хуторянина, в амбары которого нагрянула, по военному времени, реквизиционная команда. — Конкретики маловато, если честно, но кое-какие общие соображения могут быть полезны.
— Ладно, давайте «общие». Сам-то «Макандаль» нам побоку: важно лишь понять, кто именно из американ — янки или дикси — подрядил этих ребят таскать для себя каштаны из огня.
— Ну, это еще неизвестно, кто для кого сейчас таскает те каштаны: «Макандаль» для американ или американе для «Макандаля»…
— Ах, вот даже как?.. Давайте-ка так, компаньерос: я сейчас изложу вам, в режиме вводной, что мне известно по здешним черным движениям — а вы потом дополните: как оно тут на самом деле.
Итак… Всё началось со сложившейся во французских колониях, в Луизиане прежде всего, культуры «свободных цветных — gens de couleur libres»: множество мулатов и квартеронов, родившихся от белых господ и их цветных наложниц. «Молодому человеку из хорошей семьи», когда тот «входил в возраст», обыкновенно приискивали красивую девушку смешанной крови, а тот потом устраивал ее судьбу и судьбу ее детей; фактически — конкубинат. Наследовать своему белому отцу такие дети по закону не могли, однако обычай однозначно требовал дать им не только свободу, но и приличествующее содержание, а также — внимание! — образование, в том числе и в Метрополии.
— В целом так, — кивнул Шубравый, — но были свои сложности. Отец литератора Дюма, к примеру, был как раз из таких мулатов: отец — французский аристократ, маркиз де ля Пайетри, мать — чернокожая гаитянская рабыня Мария Дюма, от нее и фамилия. Так вот, чтобы вывезти сына в Метрополию, маркизу пришлось сначала продать его в рабство, а потом выкупить; продажа была, разумеется, фиктивной — но сам подход впечатляет, согласитесь… В Метрополии сей лихой мулат, ослушавшись отца, завербовался рядовым в кавалерию и дослужился в итоге до дивизионного генерала — но это уже при республике и Наполеоне: при короле офицерский чин ему бы не светил ни при какой погоде…
