Мари Польская - С видом на жизнь. Дилогия (СИ)
— Не сдавайся, — слился воедино хор сирен. — Ищи способ и верь в своих друзей.
Мы еще немного полетали над землей, а потом сирены простились со мной:
— Мы прилетим еще раз… Позже… Может, ты уже найдешь способ…
— Спасибо! — крикнула я уже в пустоту. Она гулко ухнула и вернула мне эхо…
На потолке плясали разноцветные зайчики. Так приветствовало меня солнце, пробивающееся сквозь витражное стекло за резным деревянным изголовьем обширной белоснежной кровати. «Это уже не смешно, — подумала я. — Сколько я уже так просыпалась после обмороков, ранений и истощений». На сей раз, надо полагать, после болезни.
— Ты проснулась? — я услышала осторожные шаги.
К кровати подошел Борис Дмитриевич. Мужчина был в шелковом темно — зеленого цвета домашнем халате. Он как нельзя лучше подходил к его глазам, оттенял их так, что его глаза казались яркими живыми изумрудами. И все лицо его от этого светилось душевным теплом. Такая метаморфоза по сравнению с ночной жесткостью во всем облике была потрясающей.
— Ты помнишь меня? — обеспокоился он моим долгим молчанием.
Я кивнула:
— Что со мной?
— Воспаление легких… Простуда, нервное напряжение, стресс…
— И давно?
— Уже три дня.
Я ужаснулась и попыталась хотя бы приподняться.
— Ты лежи, тебе пока нельзя вставать! За ресторан не беспокойся, я сказал хозяину, что ты больше петь не будешь!
— И с чего это ты взял, что я не буду там петь? — я буквально прокричала эти слова. Мне стало так страшно, что меня снова запрут.
— Ты отдала мне свою жизнь! — спокойно сказал он. — Я ее взял и теперь буду распоряжаться по своему усмотрению.
— Тогда лучше убей! — прошептала я.
— Я тебе просто поражаюсь, — он подоткнул мое одеяло и присел с краю кровати. — Ты так легко говоришь о смерти…
— Поумирай столько раз, сколько умирала я, еще не так заговоришь! А чьей‑либо рабой я больше никогда не буду!
Он задумался.
— А сколько раз ты умирала?
Я честно попыталась сосчитать. Видимо что‑то в моем выражении лица заставило его поверить мне на слово. Он отвернулся:
— Не надо, не вспоминай… А рабыня мне не нужна… Просто я подумал, что тебе неприятно будет туда вернуться.
— То есть? — не поняла я.
— Ну после того разговора с молодым человеком. Антоном, кажется… Кто они тебе?
Я замерла. Нет, даже не так, замерзла, заледенела.
— Что‑то ты слишком много обо мне знаешь…
Он кивнул:
— Да, много, но не все…
— И откуда сведения?
— Я следил за тобой, ну то есть мои люди…
— Ага, значит все‑таки не паранойя. Это уже радует!
— Ты видела моих людей?
— Я их чувствовала. Он самой скупки. Это оценщик на меня навел?
— Ну и жаргон у тебя! Прямо уголовный, — он рассмеялся. — Просто это мой город. И когда в нем появляется дама со странными, уникальными украшениями, которые пытается сбыть… Да, кстати, — он встал, подошел к белой горке у стены, достал шкатулку и принес ко мне. — Я хотел вернуть их тебе…
Он вынул кольца и протянул их мне. От такого жеста на глазах у меня появились слезы.
— Но у меня нет денег…
Он не дал мне закончить:
— Мне не нужны деньги!
— Что же тогда?
Он улыбнулся:
— Ты мне очень нравишься. Чем дольше за тобой наблюдаю, тем больше восхищаюсь твоей способностью делать правильные ходы. Ты независима, умна, талантлива, красива. Такое сочетание не может принести счастья. И все же я постараюсь дать его тебе. И если ты согласишься, то мы будем в расчете.
— Ты мне тоже нравишься. Ты умен, силен, обладаешь твердым характером и своими убеждениями. Вместе с тем ты пытаешься быть справедливым. Но ты никогда не станешь тем человеком, которого я полюблю и с которым захочу связать свою жизнь…
— Почему?
— Потому что тебя нет, — я взглянула на него и рассмеялась. — Весь этот мир — только моя фантазия! А значит и ты! Это я тебя себе придумала.
Он усмехнулся:
— Хорошо, пусть будет так… Но раз ты меня придумала, значит, я тебе нужен!
— Логично…
— Вместе с тобой появилась куча вопросов, на которые я не могу найти ответа. Если ты мне в этом поможешь, буду тебе признателен, — он взял мою руку и надел на пальцы кольца. — Расскажи, например, откуда эти кольца?
— И нет ли там еще таких же?
Он рассмеялся:
— Ты не можешь не огрызаться?
— Я могу тебе рассказать всю свою историю, в которую входят и эти кольца, но при одном условии…
— Каком?
— Ты поверишь всему, до единого слова… Я врать не собираюсь, а в психушку после моего рассказа попасть не хочется.
— Я даю тебе слово! — он наклонил голову как истинный гусар. — Но сначала давай поедим… Я сегодня еще не завтракал. А ты уже не ела дня три. В шкафу полно всяких вещей. Одевайся и спускайся вниз, к столу.
Он вышел, оставив меня приводить себя в порядок. В шкафу, действительно, можно было найти все, что угодно. Причем все это новенькое — с иголочки. То ли посторонние девушки моего телосложения у него тут толпами появляются, то ли все это было куплено специально для меня. И второе показалось мне наиболее вероятным.
Этот факт был воспринят моей больной психикой совершенно спокойно, как само собой разумеющееся. Я выбрала легкое шелковое белое платье в мелкий цветочек по одной причине — оно было не слишком коротким, чуть — чуть не доходящим до колена. Конечно, девушки сейчас здесь носят более откровенные наряды, но мне так непривычно открывать свои ноги. Вот оно воспитание! Раньше‑то я никогда не сомневалась и с удовольствием носила мини — юбки, а сейчас — неудобно.
Борис Дмитриевич уже сидел за накрытым столом и читал газету. Едва я вошла, он поднялся и проводил меня к свободному стулу.
— Ты прекрасно выглядишь, Вета! — он отодвинул его, приглашая меня сесть. — Болезнь, видимо, отступила.
Я кивнула головой:
— Да, благодаря вам. Если бы я потеряла сознание дома, боюсь, провалялась бы без сознания в одиночестве и без лечения.
— Я бы этого не позволил! Мне ежечасно докладывали о том, что ты делаешь… Уж извини!
Он вернулся на свое место и приступил к завтраку. Я последовала его примеру, тем более, кушать хотелось смертельно. Покидав в себя изрядное количество мяса, красной икры, салатной зелени, я, наконец, поняла, что уж теперь‑то смерть от истощения мне не грозит. Значит, можно и отвлечься.
— Простите… Борис Дмитриевич… Как мне вас называть. Не то, чтобы мне было жаль времени на выговаривание вашего полного имени, но как‑то оно меня совсем не вдохновляет…
Он хмыкнул и рассмеялся:
— Меня так только студенты и называют, а еще подчиненные. Друзья зовут меня Рисом. Я предлагаю вам такой вариант имени. Подойдет?
— Производное от Бориса?
— Нет! По молодости, когда только зарождался бизнес, у меня был благотворительный фонд «Разум и справедливость». Коротко все называли его РИС. Оттуда и прозвище пошло…
— Студенты?
— Да, я преподаю основы экономики в университете, — он взглянул на мою обескураженную моську и снова рассмеялся. — А ты думала, я простой бандит? Нет, не простой! С тремя высшими образованиями!
— Значит, тебе будет еще сложнее мне поверить, — вздохнула я.
— А это мы и выясним, как только ты съешь все самое вкусное, что есть на столе…
— Это упрек или предложение?
— Ешь давай уже! — он смеялся. — А твой аппетит меня только радует.
От стола я отползала, хотя, когда на глаза мне попалась одинокая хлебная корзиночка с икрой, непонятно как уцелевшая, кажется, я хищно облизнулась. Рис вовсю потешался надо мной, а я делала вид, что жутко оскорбляюсь его намекам. В общем, было весело.
Для обстоятельного повествования о своих приключениях он пригласил меня в свой кабинет, где уже горел камин. Я радостно взвизгнула и уселась в кресло прямо у огня. Платье, конечно, хорошее, удобное, но с коротким рукавом. А учитывая, что за окнами дождь перешел уже в первый снег, мне было как‑то зябко. Рис приволок плед и укрыл меня им.
— Ну что, готова? — спросил он, устраиваясь прямо на ковре у моих ног.
— С чего бы начать? — я задумалась.
— С начала…
Я так и поступила. Начала с самого первого моего детства, первого замужества и рождения детей. Когда дошла до кладбища, где в меня ударила молния, глаза Риса уже и так были по полтиннику.
— Ты как? — спросила я. — Может остальное чуть позже?
Он активно стал махать головой, требуя продолжения. Я рассказала о Зерце, о своем втором детстве, Академии магии, своем уникальном даре. Когда речь дошла до предательства Рай Варда, а потом до издевательств Алекса, он заскрипел зубами. А когда я сказала, что теперь они — мои лучшие друзья, он скривился и заявил, что то, что они сотворили, прощать нельзя. Ошибки надо смывать кровью.
