Аннелиз - Гиллхэм Дэвид

Господин Розенцвейг кивает.

— Таков порядок.

Анна чувствует холодок на своей щеке. Это слезы.

— Как это могло случиться?

И даже сейчас господин Нусбаум пытается ее успокоить.

— Это место, Мариенбос, если я правильно понимаю, всего только пересыльный лагерь. Это не лагерь смерти.

— Вот как?

— Да, — говорит Дасса. — Так что не нужно драматизировать.

Пим поворачивается к господину Нусбауму:

— Вернер, когда вы должны явиться на сборный пункт?

— Через два дня.

— Что ж, тогда ты права, Хадас, — говорит Пим. — У нас еще есть время. Думаю, господин Розенцвейг знает нужных людей.

Хмурое выражение на лице господина Розенцвейга говорит о том, что он сомневается в успехе, хотя и согласен с Пимом:

— Я посмотрю, что тут можно предпринять.

— Отлично! — Пим по-солдатски похлопывает господина Нусбаума по плечу. — Встретимся по этому поводу завтра. А пока будем молиться.

Молиться, мысленно повторяет Анна. Она не говорит этого, но не может не думать. Она молилась в Биркенау. Молилась в Бельзене. Об избавлении. О прощении. И до сих пор ожидает и того и другого.

— Похоже на комедию, разыгранную Богом, правда? — говорит господин Нусбаум. Но после ухода адвоката Розенцвейга господин Нусбаум обращается к Пиму: — Отто, можно тебя на пару слов? Наедине?

Пим колеблется, но выжимает из себя улыбку.

— Ну конечно. Дасса?

Дасса поворачивается к Анне.

— Идем, Анна! Немного прогуляемся.

Они идут молча. Мимо пролетает грузовик, оставляя за собой облако сизого дыма. Анна кашляет. Останавливается и прислоняется к бетонной стене. Зловоние канала заполняет ее ноздри.

— Что с тобой? Что случилось? — спрашивает Дасса. — Тебе дурно?

Пульс Анны убыстряется. Она мысленно считает от ста в обратном порядке, стараясь успокоиться. К ее удивлению, Дасса кладет руку ей на лоб и велит глубоко дышать. Просто дышать. Вдох! Выдох!

Хотя бы в этот раз она без разговоров подчиняется Дассе. И дышит, вдыхая и выдыхая, пока сердце не успокаивается.

— Как вы думаете, что будет с господином Нусбаумом? — спрашивает Анна. — Чем это кончится?

— Хочешь знать, что я думаю, не беря в расчет оптимизм твоего отца? Мне хотелось бы, чтобы все это оказалось ошибкой. Что Розенцвейг поговорит с нужными людьми и все уладит. Но я не знаю.

— А о чем, по-вашему, он говорит с Пимом наедине?

— Этого я тоже не знаю. Но могу предположить, что они говорят о тебе.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, он убеждает Отто послать тебя в Америку. Он твердит об этом все время, без устали. В лице Вернера Нусбаума, Анна, ты имеешь самого верного союзника.

Анна от волнения сглатывает ком в горле.

— Он сказал, что хочет послать кое-что из моего дневника Сисси ван Марксфелдт.

— А, ты говоришь о госпоже Бек. Конечно. Мне нужно не забыть послать ей рецепт кремового торта.

Когда они возвращаются с прогулки, господин Нусбаум как раз уходит. Анна провожает его до двери. Над ними, кружа над каналом, кричит чайка. Господин Нусбаум с нежностью похлопывает по руке Анны. Он улыбается, но тревога не покидает его лица. В глазах — боль.

— До свиданья, моя дорогая, — говорит он. — Пожелай мне удачи.

— Желаю от всей души, господин Нусбаум!

— Помнишь, что я тебе говорил? — Он наклоняется, чтобы на прощание поцеловать ее в щеку, и шепчет: — Ты не одна!

День распорот ливнем, пришедшим с востока, он барабанит по куполам раскрытых зонтов, перчит поверхность каналов, отбивает дикие ритмы на добротных голландских оконных стеклах. Но ближе к ночи окна открываются, и небо посылает вниз лишь моросящий дождь. Анна сидит на кровати, курит и смотрит на вставленный в машинку Мип лист бумаги. Она хочет переписать часть своего дневника. Анна готовит для господина Нусбаума страницы, которые тот обещал послать Сисси. В это время в доме звонит телефон. Она слышит, как Дасса снимает трубку и встревоженным голосом подзывает Пима. Анна вскакивает и открывает дверь. Лампа рядом с дверью зажжена, и она видит, как отец берет телефон. Лицо Пима с прижатой к уху телефонной трубкой бледнеет.

— Когда? — это все, что он спрашивает. Одно слово, но отягощенное утратой.

Анна выходит из комнаты.

— Что такое? Что случилось? — настойчиво спрашивает она.

Пим лишь поднимает ладонь, призывая к тишине.

— Да. Да. Я понял, понял. Спасибо вам, госпожа Каплан. — Только теперь он поднимает взгляд на Анну. — Я позабочусь о всех необходимых распоряжениях.

— Каких, Пим? О каких распоряжениях? — требует ответа Анна.

Пим вешает трубку и набирает в легкие воздух.

— Аннелейн, — говорит он с горечью. — Звонила квартирная хозяйка господина Нусбаума. Она была дома, когда к ней постучала полиция. — Он вздыхает. — Ужасно жаль, — говорит он, с трудом выталкивая из себя слова, — Вернер Нусбаум умер.

Глухой, похожий на удар деревянного молотка удар.

— Умер? — Анна повторяет это слово вслух, на глаза наворачиваются слезы. — Нет… — Она отказывается понять услышанное. — Нет, я только что его видела. Как? Как мог он умереть?

— Его тело нашли на канале Броуверсграхт, — говорит Пим. — Наверное, поскользнулся. Шел сильный дождь. Должно быть, он поскользнулся и упал в канал.

Упрятанная в этих словах ложь не может обмануть никого.

Анна чувствует, как стены начинают шататься. И тоже падает.

31. Вопрос о прощении

Могильные камни разбросаны на темно-зеленой лужайке. Некоторые из них надтреснуты или расколоты — следы времени и вандализма. Сломанные сланцевые плиты лежат забытые, утопая в буйной траве. На похоронах господина Нусбаума мало людей. Раввину пришлось потрудиться, чтобы найти мужчин из своей общины для миньяна. Некоторых из них Пим, похоже, знает. Это его товарищи. Он не единственный, чья татуировка бросается в глаза, когда мужчины проносят через кладбище простой сосновый гроб. Анна и Дасса наблюдают, как гроб опускают в землю. Когда читают кадиш, на щеках Анны выступают горячие слезы.

Возможно, ей следовало бы рассердиться на него за то, что он решил свести счеты с жизнью. И проливать не только слезы утраты, но и слезы гнева. Но на самом деле она уже выплакала все слезы. Ей осталось только попрощаться. Попрощаться с господином Нусбаумом. С ее верным союзником. С человеком, который считал ее настоящим писателем и хотел помочь ей издать книгу. Попрощаться со всем этим. С человеком, сказавшим, что все его надежды связаны с ее будущим, поскольку никаких надежд на свое будущее у него не осталось.

Появилась еще одна скорбящая. Марго с обритой головой стоит среди миньяна, щеголяя грязной желтой звездой на свитере. Все взгляды устремлены на предаваемый земле гроб, и только она неотрывно смотрит на Анну.

Вернувшись домой, Анна окунает руки в сосуд с водой, стоящий у двери, словно так она действительно могла очиститься от смерти. Дасса приготовила еду и выставила ее на стол, застеленный снежно-белой скатертью. Поминальная трапеза. Но у Анны нет аппетита. Она сидит с сигаретой на честерфилдском диване. И слышит, как скрипит кожаная обивка, когда рядом с ней кто-то усаживается. Это раввин. Его зовут Соуза. На нем черный саржевый костюм. Когда он снял шляпу, под ней оказалась черная атласная ермолка. Раввин молод, ему тридцать с небольшим, худое лицо спокойно. Анна ловит взгляд Дассы, когда та подносит тарелку с холишкес одному из мужчин, которые несли гроб.