Ленька-гимназист (СИ) - Коллингвуд Виктор
Конечно, идея ночевать в плавнях была «так себе» — ночь в низине у реки обещала быть холодной и сырой, но это было лучше, чем ничего. В любом случае, и речи не может идти о том, чтобы бродить по улицам, рискуя нарваться на григорьевцев, или еще кого похуже!
— Ну, пойдём, — сказал я, пытаясь скрыть, что не знаю дорогу. — Мы тут не заблудимся в темноте?
— Тю, да развеж это темно? Луна как лампа светит! — оптимистично откликнулся Коська и, потирая еще болевшее от соли плечо смело зашагал вниз по улице.
Путь показался мне бесконечно-долгим. Шли молча, стараясь держатся темных закоулков. Плавни встретили нас сыростью, густым запахом тины и шелестом камыша. Костик уверенно пробирался по еле заметной тропинке, раздвигая высокие стебли. Вскоре мы вышли на небольшую полянку у самой воды, где под старыми, толстенными вязами и дубами виднелось наше сооружение — неказистый шалашик из камыша, устроенный на каркасе из веток.
Внутри шалашик показался маленьким и тесным. Пахло землёю, прелой травой и тиной. Ночь у реки обещала быть зябкой.
Но хуже всего, что еды у нас не было ни крошки. Впрочем, в темноте мы, конечно же, не сможем найти ничего подходящего. Ладно, утро вечера мудренее!
Мы с Костиком решили шарить по углам в поисках чего-нибудь, что можно было бы сойти за подстилку или одеяло. Нашли старую, жесткую дерюгу, наломали прошлогоднего сухого тростника. Не густо, но хоть что-то. Расстелили это подобие матраса на земляном полу.
— Ложитесь, — сказал я детям. — Теснее друг к другу, так теплее будет.
Мы улеглись все вместе, плечом к плечу, накрывшись найденными тряпками. Нюся и Дора почти сразу затихли, измученные событиями дня, и уснули беспокойным сном. Мы с Костиком еще какое-то время лежали молча, слушая ночные звуки плавней — плеск воды, кваканье лягушек, шелест камыша на ветру. Желудок сводило от голода, холод пробирал до костей сквозь не самую теплую одежду и скудное покрывало.
«Техник-технолог, — горько усмехнулся я про себя, — специалист по БПЛА… Изгнанный из дома, лежишь теперь в камышах, в чужом теле, в чужом времени, голодный, холодный, с двумя не до конца еще спасенными детьми и таким же пацаном рядом… То ли еще будет?».
Мысли путались, усталость брала свое. Несмотря на холод и голод, веки отяжелели. Последнее, что я чувствовал перед тем, как провалиться в тяжелый, тревожный сон — это тихое дыхание угревшихся рядом детей и мерный шелест камыша за хлипкими стенами нашего убогого жилища.
Утро ожидаемо выдалось промозглым и зябким. Днепр подёрнулся туманной дымкой, и утренняя сырость пробралась сквозь одежду и самодельные камышовые стены нашего убежища. Я проснулся от ощущения холода и тихого движения рядом. Дети тоже начали просыпаться.
Поднявшись, пошел размяться и оглядеться по сторонам. Розовый рассвет занимался над широкой рекой. Лучи солнца уже осветили вершину крутого берега, и медленно спускались к кромке воды, у которой притулился устроенный мальчишками шалаш. Неподалеку виднелись следы кострища, несколько рогаток торчали у воды — здесь явно было «рыбное место». Густые кроны раскидистых дубов и вязов, перемежающиеся густыми зарослями ракитника, надежно укрывали это место от посторонних глаз. Даже костёр не будет виден из нашего городка. Наш шалаш можно увидеть только с реки, да и то сильно приглядевшись. Но тут хныканье из шалаша заставило меня вернуться.
Оказалось, спасенные дети проснулись. Наум, или Нюся, как его, видимо, звали дома, мальчик лет пяти или шести, сидел, протирая глаза кулачком. Для здешних мест и обстоятельств его одежда не подходила совершенно. Темно-синий матросский костюмчик, пусть и помятый, испачканная вчерашней пылью и глиной, состоящая из курточки и постоянных штанишек. На худеньких ногах — плотные чулки «в рубчик», слегка сползшие, и крепкие кожаные ботиночки на шнурках. Его темные кудрявые волосы растрепались, обрамляя круглое лицо с еще сонными, но уже настороженными глазами.
Его сестра Дора, года на два старше, села рядом, молча оглядывая наше убогое прибежище. Ее платье, некогда бледно-голубое, теперь тоже выглядело жалким, измятым и сильно перепачканным. Одна из двух темных кос растрепалась, и бант болтался на нескольких волосках. На ногах — темные чулки из похожего на шелк материала (кажется, их тут называют «фильдекосовые») и аккуратные ботиночки на пуговках. Смуглое личико хранило следы недавней тревоги, но взгляд был не боязливым и внимательным. Дети выглядели как вырванные из совершенно другой, благополучной жизни.
Проснувшись, Нюся тут же начал канючить:
— Я есть хочу!
Костик заворочался, просыпаясь от этого скулежа и сел, поеживаясь от холода.
— Ладно, не пищи, придумаем что-нибудь! — попытался я успокоить мальца, хотя у самого в животе вдруг предательски заурчало. Перспектива провести еще один день без еды выглядела удручающе.
— Лёнька! Костик! Вы тут? — раздался снаружи знакомый голос, и Гнашка просунул голову в низкий проем шалаша. — Живы, чтоле? А я сразу дотумкал, что вы здесь!
— А пожрать что-нибудь притаранить ты не дотумкал? — с надеждой спросил я.
Увы, столь высокий уровень аналитического мышления оказался непосилен для подростковых мозгов.
— Так эта, у нас же ловушки на раков расставлены! — вдруг вспомнил Гнашка. — Мы с Волькой вчера на дохлую лягушку пару штук зарядили. Небось налезли уже, сидят, усами шевелят!
— Это точно! Только надо чем-то разжиться, где их варить будем — заметил Костик. — Котелок какой, солидного размера, аль ведро…
— Я схожу, — вызвался Гнатик. — Домой прошмыгну, пока отца нет. Соль найду, спички там были у меня припрятаны, и ведро у мамки стащу — воду кипятить.
— И еще каких припасов трохи раздобудь, — деловито посоветовал Костик, — цибули там, хлеба, или чего еще!
— Сам бы сходил да принес! У меня дома мало что возьмешь, батька злой будет!
— А вот и схожу!
— А вот и сходи!
— А вот и схожу!
— Ладно, ладно! — пресек я разгоравшуюся ссору. — Добудьте что угодно, хоть хлеба, хоть цибули, и удочки еще притащите. Придется нам, чую, крепко подсесть на подножные корма! Ежели что — стащите у кого-нибудь!
— Тю! Да где ж стащить-то, весна ведь, на огородах ни у кого ничего нет! — резонно возразил Коська.
— Ладно, давай, что сможешь то и найди. Только пулей! — приказал я, глядя на хнычущего от голода Нюсю и бледную, печальную Дору.
Как ни странно, друзья беспрекословно меня послушались.
Глава 4
Пришлось ждать. Нюся, весь зареванный, сидел в своем матросском костюмчике, уныло ковыряя палочкой глиняный пол шалаша. Дора, поправляя растрепавшуюся косу с болтающимся бантом, смотрела на вход с напряженным ожиданием, и в глазах ее отражалась вся вековая скорбь еврейского народа.
Ожидание оправдалось шумом и треском в камышах. В проеме норы показался запыхавшийся Гнатка с сияющим лицом и… оцинкованным ведром в руках. Ведро было мокрым, на дне плескалась вода.
— Гляньте, шо я приволок! — объявил гордо, плюхая ведро на земле. — Котелок будет!
Ведро оказалось мокрым, на дне плескалась вода.
— Где взял? — подозрительно спросил я, оглядывая ведро.
— Та у мамки своей тиснул! — беззаботно махнул рукой Гнатка. — Она белье стирала, замочила, да отошла к малому… Ну а я, не будь дурак, белье — хрясь на лавку, ведро схватил — и деру! Теперь влетит, конечно, знатно, как пить дать. Но зато у нас теперя котелок есть. Сюда столько раков влезет!
— А спички-то взял?
— А то!
Наличие ведра открывало новые кулинарные горизонты. Я взялся развести костерок, а Гнатка направился на разведку к ближайшей протоке. Вернулся он скоро, с триумфом продемонстрировав мне дюжину крупных болотного цвета раков.
— Гля, Лёнька! Тут их полно! Щас сварим!
Костерок мой как раз разгорелся. Вскоре вода в ведре весело закипела, и брошенные туда раки, как положено, покраснели. Над водой разнёсся вкусный, креветочный запах. Обжигая пальцы, мы выдернули раков из ведра за обламывающиеся усы и принялись уплетать за обе щеки.
