Ленька-гимназист (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Ну все, дальше без меня, — прошептал Коська.
Мы двинулись вдоль забора, шурша прошлогодней листвой и спотыкаясь о невидимые следы деревьев. Забор оказался на удивление прочным — ни дыры, ни щелочки. Судя по всему, инженер Колодзейский, убегая за кордон, успел позаботиться о сохранности своего имущества.
Мы уже почти обошли весь участок вокруг, и начали уже терять надежду, как вдруг я заметил у самой земли темный провал, похожий на свежий подкоп.
— Сюда! — шепнул я, опускаясь на колени. — Похоже, собаки постарались.
Лаз был узким, земляным, пахнущим псиной и сыростью. Придется ползти. Конечно, моё взрослое сознание было против такого унижения, но выбора не было. Жизнь заставит — не так раскорячишься…
— Ну что, Лёнька, не выходит? — вдруг раздался у меня над ухом знакомый голос.
— Тьфу ты, чорт! Напугал! Ты что подкрадываешься? — окрысился я.
— Да вот, передумал! — беззаботно ответил Коська. — Не пойду я сегодня домой, потом скажу, что у Даньки ночевал. Семь бед — один ответ! Ну что, полезли?
— Я первый, — сурово ответил я, стараясь чтобы голос звучал уверенно. — Потом ребят запускай, а сам последним лезь!
Сжав зубы, я сунулся в темное отверстие. Пыль и сухая земля посыпались за шиворот. Протиснувшись наполовину, я вдруг замер. Прямо передо мной, в полумраке цветущего в лунном свете сада, виднелись два желтых огня, и тихое, утреннее рычание нарушило ночную тишину. Собака! Крупная, почти со мной вырастающая, лохматая дворняга стояла в паре шагов, глядя на незваного гостя.
Сердце ухнуло. Сейчас залает — и нам кранты. Прибежит кто-нибудь из григорьевских, увидит «жиденят», и… В голове мелькнуло — отступать поздно, да и некуда. Я замер, стараясь не показывать страха, затем ровно и тихо, максимально дружелюбно проговорил:
— Тише, тише, хороший… Тут все свои! Ты Шарик или Бобик?
Дворняга перестала рычать, наклонила голову набок, разглядывая меня. Потом вдруг вильнула облезлым хвостом и осторожно подошла ближе, касаясь холодным влажным носом мою руку. Отлегло. Домашняя, к людям привыкшая. Наверное, осталась тут после отъезда хозяев, или кто-то ее подкармливает.
— Все нормально, — крикнул я шепотом, ожидая. — Лезьте! Собачка не злая.
Костик пролез следом, позабыв мой наказ, потом мы помогли перепуганным Нюсе и Доре. Девочка, увидев пса, тихо всхлипнула, но тот лишь обнюхал ее и снова завилял хвостом, как бы приветствуя новых постояльцев.
Мы оказались в заросшем, неухоженном саду. Дом темнел впереди массивной громадой. Окна нижних этажей были темны, некоторые — заколочены досками. Подошли к парадному крыльцу. Дверь оказалась крест-накрест заколочена досками. Широкие шляпки гвоздей недвусмысленно подсказывали, что без хорошей монтировки тут попросту нечего делать.
— От же ж… — разочарованно протянул Костик. — И тут заперто. Лёнь, что делать будем?
Я оглядел дом. Взгляд упёрся в окна первых этажей. Все они также, накрест были заколочены досками, но одно, сбоку, забаррикадировали небрежно: промеж досок оставалась дыра. Достаточная, чтобы мы, худенькие подростки, сумели проскользнуть внутрь.
— Через вот это окно полезем, — решил я. — Другого выхода нет.
— Стекло бить? — неуверенно прошептал Костик. — Шуму будет…
— А что делать? Ночевать под забором? Они же замерзнут! Может, никто и не услышит. А если что — скажем, заблудились.
Решиться было трудно. Шум мог привлечь кого угодно — и патруль григорьевцев, и просто любопытных соседей, которые могли донести «куда следует». Но холод пробирал все сильнее, дети дрожали, и перспектива провести ночь под открытым небом пугала еще больше.
— Давай я, — решил взять я ответственность на себя. Нашел на земле камень поувесистей, обмотал рукав рубахи вокруг кусочков, чтобы не порезаться. — Отойдите.
Прицелился в нижний угол рамы и ударил. В ночной тишине раздался оглушительный звон разбитого стекла. Он раскатился по пустому саду, эхом отозвался от стены дома. Мне показалось, что его слышала вся Верхняя колония, а может, и дальше. Мы замерли, прислушиваясь. Тишина. Лишь собака рядом с нами беспокойно заскулила.
— Быстро! — командовал я шепотом.
Осторожно выломал осколки из рамы. Забрался внутрь сам, спрыгнул на пыльный пол темной комнаты. Потом помог забраться Коське и детям.
Внутри пахло запустением — пылью, старым деревом, мышами. Мы стояли в какой-то гостиной, мебель была накрыта белыми чехлами. Она как бы застыла в ожидании призраков хозяев. На сероватом фоне урывочного холста сиротливо темнел телефонный аппарат с боковой ручкой.
— Свет бы запалить… — прошептал Костик, шаря руками по стене в поисках выключателя, но я его остановил.
— Не надо. Увидят с улицы!
И тут снаружи раздался скрип калитки и грубый окрик:
— А хто тут лазить⁈ А ну, вылазь, бо стреляти буду!
Мы замерли. Снаружи послышались тяжелые шаги, шуршание по кустам. Кто-то шел сюда, к дому, к разбитому окну.
— Сторож! — прошипел Костик, бледнея. — Я же говорил! Тикаем!
Не раздумывая, мы рванули обратно к окну. Первым выскочил Костик, потом я выпихнул Нюсю и Дору, вылез сам. И вовремя. Из-за угла дома показалась сгорбленная фигура старика с ружьем наперевес. Ох ты чорт тебя дери!!!
— Ах вы ж, шмаркачи! — прохрипел он, поднимая ружье. — Щас я вас!
БАХХ!
В ночной тишине оглушительно громыхнул выстрел, вспышка в темноте показалась ослепительной. Что-то хлёстко ударило моего товарища на спине, осыпав нас твердыми белыми крупинками.
— Аааай! — взвизгнул Коська и, не разбирая пути, задал стрекача через ночной сад к спасительному лазу.
— Бежим! — крикнул я детям. Уговаривать их не пришлось: они тотчас же кинулись следом за Коськой, только Нюся с ревом, а Дора — стремительно и молча, как ночной нетопырь. Промчавшись сквозь ароматные белоснежные гроздья яблоневых и вишневых цветов, через пару мгновений мы оказались возле лаза под забором. Собака, напуганная выстрелом, куда-то исчезла. Костик уже протиснулся на спасительную улицу, я подгонял детей, затем последним полез под оградой, с ужасом прислушиваясь к треску ветвей — это сторож ломился вслед за нами напролом, не жалея хозяйского сада.
Я уже вылезал с другой стороны ограды, когда в штанину мне вцепились крепкие сухие пальцы.
— Стояв, бисов сын! — рявкнул надо мною старческий голос, и я понял, что опоздал. Стремительно извернувшись, я изо всех сил врезал другой ногой по запястью старика. Раздался треск ткани, и сторож остался с куском моей штанины в руках, а я — с другой стороны забора на свободе.
— Тикаем! — истошно заорал Костик, увидев, что я вырвался, и мы под аккомпанемент ругательств и заливистого свиста сторожа рванули по улице вниз.
Остановились мы только тогда, когда дом Колодзейского пропал из виду за поворотом пустынной дороги. Запыхавшиеся, перепуганные Нюся и Дора, казалось, сейчас упадут в обморок. Нюся снова заплакал, Коська, смешно морщась, тер спину.
— От же ж… старый хрен… — выдохнул он. — Солью… Больно, аж выть тянет! Ну, ничего, вот красные вернутся, тогда побачим еще, что будет с паном Колодзейским и его хатой! Это надо — по людям солью шмалять! Спалить его мало!
Но бравада в его голосе не сильно успокоила наших малолетних подопечных. Вновь мы оказались на улице, в темноте, голодные и без крыши над головой. Что теперь делать? Куда идти? Возвращаться к отцу я не мог. Идти к Костику домой — тоже не вариант, его отец вряд ли обрадуется такой компании, да еще и с еврейскими детьми. Отчаяние подступило ко мне ледяной волной.
— Лёньк, а ведь я знаю! — вдруг хлопнул себя по лбу Костик. Его круглые очки интригующе блеснули в темноте. — Шалаш! Наш шалаш в плавнях! Помнишь, Лёнька, мы строили в прошлое лето? Там нас точно никто не найдёт!
Шалаш… Сколько не пытался я вызвать воспоминания из жизни прежнего «Лёньки», ничего так и не всплыло. Но ведь это совершенно понятно — подростки обожают устраивать такие нычки, где можно отдохнуть от докучливого родительского контроля и почувствовать себя самостоятельными. Нет ничего удивительного, что Лёнька с друзьями соорудили что-то вроде укрытия в густых зарослях камыша у реки!
