В. Бирюк - Найм
Два копра поставили — большой, чтобы брёвна частокола забивать, и поменьше — для подпорной стенки. Пришлось выучить людей «Дубинушке». Правда, только припеву:
«Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая сама пойдет!
Подернем, подернем,
Да ухнем!».
А то там текст настолько р-р-революционный… Мне, как боярскому сыну славного сотника… Сами придумают.
В основание — гальку с реки забиваем. Кучу грунта отсыпаем внутрь частокола — поднимаем края холма, выравниваем поверхность. Пока вода в речке стоит низко — таскаем с берега. Такой пруд здоровенный образуется. Можно, пожалуй, и рыбоводством заняться. Странно, не могу вспомнить ни одного прогрессора, который рыбу разводил. А ведь в смысле массы пищи с единицы поверхности… У китайцев, вон, очень неплохо получается. Интересно — в этом мире есть зеркальные карпы?
Сорок работников — большая сила. Ну очень много чего могут уелбантурить.
Все при деле, один Чарджи скучает. Я вам прямо скажу: добрый воин, искусный, храбрый — в домашнем хозяйстве — абсолютно бесполезная вещь. Саблю можно хоть на стенку повесить, чтоб под ногами не болталась. А живого человека? Куда не пойду — «там ты сидишь». И скучает — бездельем мается.
Пришлось взять торка в учителя. Два часа в день ихней «поганой мовы». Но не просто иняз — «просклоняй слово — „алтын“», а кое-что практическое: тренинг-спаринг. Шашечка моя против кавалерийской сабли, бой на копьях в исполнении Сухана. Метание «чего не попадя в куда не попало». Ножи, топоры, сулицы эти корявые… Не так стоишь, не туда глядишь, не про то думаешь… А с разбега? А сидя? Будто бы — «с седла»? А с левой руки? А Сухан?…
Как в старом анекдоте:
— Эй, лысый, пить будешь? А баба твоя?
Стрельба из лука… Тут облом: подержать свой лук он мне дал. Недолго и под присмотром. Тот, что от прежнего хозяина в усадьбе остался… — Чарджи только шипит и плюётся. Ладно, проходим курс «уход за личным оружием»: доспехи, мелкий ремонт, средства консервации. Хорошо, что здесь нет солидола. Но всё равно, весь — «жирный на ощупь». А ханыч только морщится. Брезгливо. Скучающий красавчик.
Тут ситуация почти по Крейцеровой сонате:
«Обыкновенная пища крестьянина — хлеб, квас, лук; он жив, бодр, здоров, работает легкую полевую работу. Он поступает на железную дорогу, и харчи у него — каша и один фунт мяса. Но зато он и выпускает это мясо на шестнадцатичасовой работе с тачкой в тридцать пудов. И ему как раз так. Ну а мы, поедающие по два фунта мяса, дичи и всякие горячительные яства и напитки, — куда это идёт? На чувственные эксцессы. И если идёт туда, спасительный клапан открыт, все благополучно; но прикройте клапан, как я прикрывал его временно, и тотчас же получается возбуждение, которое, проходя через призму нашей искусственной жизни, выразится влюбленьем самой чистой воды, иногда даже платоническим».
Ну, по фунту мяса — это много. У меня так не получается. А вот 16-часовой рабочий день я обеспечиваю всем. Кроме торка. «Платонизмом» от инала не пахнет. А пахнет от него… Светаной каждый день. Остальные даже подкалывать его перестали. Только Потаня как-то сказал мне, как отрубил:
— Или разведи нас, боярич, или я её зашибу. Курву драную. Соромно мне.
Остальных я старательно гоняю до полного изнеможения, успевая за день пробежаться по всем рабочим площадкам. Стараюсь, конечно, не мешать людям, не отвлекать от работы. Так это, гляну слегка:
— Работаете? Ну-ну.
И дальше побежал. Но…
Пейзане не бегают, крестьяне не занимаются физкультурой. Физические упражнения, культура тела — это выдумки бездельников-аристократов. Мысль о том, что нужно потрать время на совершение каких-то бессмысленных движений — у физически работающего человека не возникает. Здесь как с марксизмом: «рабочий класс сам по себе не может выработать научное классовое сознание — только тред-юнионистское».
Спортсмен отчасти подобен негру: меланин, дающий чёрный цвет кожи, образуется при сочетании постоянного обильного питания с избытком инфекций в окружающей среде. Как в экваториальных джунглях. И причина для спорта такая же: много жратвы и куча соблазнов.
У меня у самого с соблазнами просто: сапожки с утяжелением. Вшиваешь в подошвы по хорошей подкове и вперёд. День побегаешь — к вечеру никаких мыслей. Ни о чём. Точнее — ни о ком. Перестало помогать — увеличил дистанцию. Сбегал в «Паучью весь» и обратно — вполне по-боксёрски получилось, по Мохаммеду. А между «туда» и «обратно» — и Беспута имеется. Нормально имеется: пока я отдышусь — она подготовится.
С той поры тянется за мной ещё одна сказка. Будто умею я разом в разных местах появляться. Что в три шага могу колдовством в тридевятое царство перепрыгнуть. Как полоцкий князь Чародей: «Вечерю стою в Киеве, а заутреню — в Новгороде». Что туманом ночным оборачиваюсь, меж деревьев лесных растекаюся, в любое окно загляну, в любую дверь войду. Хоть бы и в краях дальних, куда и конём не одну неделю скакать. Выдумки это, преувеличения. От людей, кто спит долго, да и по земле ходит — нога за ногу.
Мне снова начинало казаться, что я нашёл своё место в этом мире. Что он уже не пытается меня отторгнуть или уничтожить, как было в начале. Не заманивает какими-то тихими тёплыми уютными гаванями — «только не качай лодку». Казалось, что я нашёл новую точку равновесия. Равновесия в движении. Вот в этом ежедневном беге, обучении, суете и наведении порядка.
Я даже и злобствовать особенно поводов не находил. Так только, разок. Дождь пошёл, людей под крыши загнал. Один день просто отлёживались, отсыпались, на другой — начали приключений искать. Развлечение я им нашёл быстро — в виде блохи в одном из домов. Дальше стандарт — санобработка всех… сожителей. Всех помыли, побрили и постирали. Коробецкие мявкать начали — тут Ноготок с кнутом пришёл. На них глядя и остальные пошли тихонько. Да и то сказать — молодёжь у меня, бород почти и нет.
Интересно: по статье 60 «Русской Правде» за вырванную при свидетелях бороду — штраф 12 гривен. Получается, что выдрать клок бороды или выбить зуб стоит столько же, сколько затрахать насмерть двух чужих рабынь. Только зачем мне этот смех с вирами? Работнички у меня сами бреются. А поскольку зеркал нету и затылков не видать, то зовут друг друга на помощь. Так что, вполне «добровольно и с песней». Самообслуживание — очень повышает производительность. Как в «Вокзале на двоих»: «сама, сама, сама…». А тут и солнышко выглянуло — пошли дела делать.
Поставленная ближайшая задача — «получение боярства» представляется достаточно решаемой. Пути, вроде бы, понятны. А там, выйдя на новый уровень местной иерархии, можно будет существенно влиять на решение моей главной задачи — «избы по-белому». Сделаю в таком стиле свою Пердуновку, подготовлю ресурсы и кадры. Можно будет показать, научить, «сеять доброе, разумное, вечное» в поле печестроения. Или правильнее — печесложения?
«Если бы я был таким умным как моя жена потом»… Я это уже говорил? — Я это ещё не раз повторю. Потому что иллюзорность управляемости будущего свойственна мне в полной мере, как и всякому человеку 21 века.
Представьте себе: ранее утро, птички поют, в стороне Сухан с колодой на плечах приседанием занимается, я тут, на речном песочке, на кулаках отжимаюсь, весь из себя такой… наряженный и считающий. И тут — чья-то тень на песке прямо перед глазами и голосок над головой:
— Болялин велел… эта… ну… их благословление к паукам плиплыл…
Мда… Долбонлав. Ботало на шею и пудовый колокол в задницу. Чтобы издалека слышно было. А то он как мой последний кот — возникает из подпространства, мявкает и снова исчезает… Нервирует.
С моим приходом в здешних местах очень густым косяком пошли покойники. Нет, их и раньше случалось. Но так интенсивно народ здесь не умирал уже давно. Покойников, естественно, закапывают, говорят над могилами соответствующие слова. Но для завершения процесса нужен лицензионный поп. Лицензия называется — «благодать божья», и она — «проистекает». Из локальных, районированных «накопителей», которые называются «поп приходский». Заполнение «накопителя» — одноразовое, называется — «рукоположение».
Поскольку перебоев в этом процессе «проистекания» из-за недостатка или перерасхода «благодати божьей» не наблюдается, то могу предположить, что «благодать божья» не материальная субстанция, вроде водки или иной жидкости, а подобна информационным сущностям типа файлов, которые допускают постоянное, неограниченное и, даже, одновременное копирование. Впрочем, о нематериальности «благодати божьей» много писали схоласты и богословы в разные эпохи, так что ничего нового в моей гипотезе нет.
Аналогия с известными разновидностями информации заставляет задать ряд конкретизирующих вопросов.
