Тим Пауэрс - На странных берегах
По палубе за спиной зашаркали шаги, и Скэнк похлопал его по плечу и позвал:
– Эй, кэп. Шэнди повернулся:
– Да? Где же Харвуд? Не важно, что он слаб, он должен…
– Кэп, – сказал Скэнк, – он мертв. Шэнди почувствовал слезы ярости на глазах.
– Мертв?! Ну уж нет, этот сукин сын не может так просто умереть, он…
– Кэп, да он уже застыл и не дышит. Кровь не идет, если ткнуть ножом, Шэнди пошатнулся, навалился на поручень и сполз вдоль борта, опустившись на палубу.
– Черт бы его побрал, – свистящим шепотом выдохнул он. – Черт его побери, что же мне теперь: плыть к берегу, лезть на скалы и разыскивать этого Хикса? Каким образом, черт побери, я должен… – Он спрятал лицо в ладонях, и на несколько секунд пораженному Скэнку показалось, будто он плачет. Однако когда Шэнди поднял голову и заговорил, голос его был хоть и хрипл, но тверд.
– Притащите труп сюда. – Шэнди медленно поднялся на ноги, повернулся к Ямайке, нервно сжимая и разжимая пальцы. Небо на востоке заметно посветлело, до восхода солнца оставалось совсем-совсем немного.
– Э-э, слушаюсь, кэп. – Скэнк заторопился было прочь, но остановился. – А… а зачем?
– Отыщи две планки, не меньше ярда длиной, и моток прочной и тонкой пеньки, – продолжил Шэнди, не отрывая взгляда от острова, – и… – Он сделал паузу и сглотнул, словно к горлу подступила тошнота.
– И что, капитан? – подхватил Скэнк.
– И иглу для парусов.
***
«Ну какой же смысл был покидать Порт-о-Пренс, – подумал Себастьян Шанданьяк, пытаясь устроиться поудобнее среди нагромождения валунов и травы, усеянной капельками предутренней росы, – если и под новой личиной Джошуа Хикса я по-прежнему тайком пробираюсь по берегу, ожидая сигнала с пиратского корабля?» Он зябко передернул плечами, поплотнее запахнул плащ, приложился к фляжке и хлебнул бренди, и его сразу согрел алкоголь и зависть кучера, который сидел в коляске всего в нескольких ярдах от него.
Он опять бросил взгляд на горизонт, потому что теперь заметил белое пятнышко вдали, на темной поверхности моря. Он приставил подзорную трубу к глазу и, прикрыв другой глаз ладонью, стал изучать точку. Да, это был корабль с высокими мачтами и квадратными парусами, но больше ничего разобрать было невозможно, корабль находился еще слишком далеко. Хикс нехотя опустил подзорную трубу.
Это, должно быть, Сегундо. Ну какой еще другой корабль будет на рассвете в канун Рождества проплывать мимо Портленд-Пойнт? Он оглянулся на коляску. Кучер сидел насупившись, завидуя хозяину, лошадь нетерпеливо ударила копытом, выдохнув струйку пара в прохладный утренний воздух. Но Шанданьяк продолжал сидеть, не вставая. Сегундо дал ясные распоряжения, что сам лично выйдет на палубу.
– Корабль может быть и моим, – сказал Сегундо с улыбкой, которая обнажала слишком много зубов. – Но меня на нем может и не быть, я могу задержаться или быть убит, в таком случае я вернусь уже после Рождества. А магия изгнания должна быть проделана именно в день Рождества. Так что приготовьтесь проделать обряд, если не убедитесь, что я стою на палубе и подаю знак рукой.
«Будь же на борту, – чуть не молился Шанданьяк, – дай знак. Не хочу я быть замешанным во все это грязное дело». Только сейчас ему пришло в голову, что ему куда приятнее находиться здесь, на обдуваемом всеми ветрами скалистом берегу, а не в уютной постели дома, ибо со вчерашнего вечера эта ужасающая негритянка взялась за подготовку всего необходимого: жгла жуков и змей в очаге, не страшась их укусов, а затем аккуратно собрала пепел и посыпала им корни и листья, предназначенные на обед пленной девушке; опробовала и настроила примерно с дюжину оловянных свистков, что-то шептала в старые грязные бутылки, а потом торопливо затыкала их, словно пытаясь закрыть в них свои слова. И что самое невыносимое, от чего нервы Шанданьяка не выдержали и он поспешил на этот берег гораздо раньше, чем это было необходимо, – она на его глазах вскрыла себе вену над чашкой, собрав в нее не кровь, да и вообще не жидкость, а мельчайший черный порошок…
Вспоминая это, он теперь содрогнулся. «Улисс Сегундо, пожалуйста, будь на борту. Ты уж сам твори свое проклятое колдовство, не вмешивай меня больше, и тогда я смогу спокойно заняться подготовкой к вечеру. Уж ты сдержи слово, что уберешь из моего дома все магические принадлежности до трех часов, когда начнут прибывать слуги для подготовки вечернего торжества».
Он снова приложил к глазам подзорную трубу. Это, без сомнения, был «Восходящий Орфей», правда, немного потрепанный.
«Вот и отлично, – подумал он, боясь радоваться раньше времени, – через полчаса я покачу к себе обратно в Спаниш-Таун, позавтракаю в клубе и вообще буду держаться подальше от дома, пока Улисс не закончит со своим отвратительным делом. Потом завью парик, проверю, чтобы моя одежда была тщательно вычищена, может, даже вздремну чуток, это же очень важно – суметь выкинуть из головы всю мерзость, чтобы произвести должное впечатление на Эдмунда Морсиллу».
Даже до живущего уединенно Шанданьяка дошли слухи о Морсилле – толстом, лысом моложавом богаче, который в конце ноября объявился в Кингстоне и с тех пор постоянно вкладывал большие деньги не только в сахар и землю, но и в торговлю рабами. И на прошлой неделе от Морсиллы пришло письмо с предложением партнерства в каком-то земельном предприятии. Шанданьяк охотно откликнулся на это предложение, поскольку видел в нем возможность освободиться от опеки Сегундо. Морсилла прислал ему длинное, дружелюбное письмо, где вскользь упомянул о желании жениться на привлекательной энергичной молодой леди, предпочтительно шатенке. Шанданьяку так хотелось понравиться Морсилле, что он даже упомянул в письме о молодой девушке с легкой мозговой лихорадкой, которая гостила у него. В том же самом письме он пригласил Морсиллу на свой званый вечер и был так доволен, когда Морсилла ответил согласием, что даже и не волновался по поводу постскриптума, в котором богач выразил интерес к указанной молодой леди.
Луч солнца, ударив в глаза, вырвал его из этих размышлений, и Шанданьяк снова поднял подзорную трубу. На этот раз он не опускал ее, поскольку корабль проплывал мимо берега, развернувшись левым бортом. Похоже, его немного потрепало во время шторма: отсутствовало несколько рей, оснастка была повреждена и починена на скорую руку, нижние паруса на бизань-мачте были порваны и путались в такелаже, но Шанданьяк ясно различал людей на палубе. Оперев подзорную трубу о маленькое чахлое деревце, росшее неподалеку, он принялся внимательно осматривать матросов на палубе и через несколько секунд различил Сегундо.
Тот стоял у бизань-мачты, спиной к нему, но Шанданьяк легко узнал его фигуру, одежду и седые волосы. Потом Сегундо повернулся, и Шанданьяк облегченно рассмеялся, потому что он повсюду узнал бы это морщинистое лицо и пронизывающий властный взгляд. Пока Шанданьяк смотрел, Сегундо поставил ногу на разбитый транец, и хотя правая его рука оставалась в кармане камзола, левой он размашисто помахал, одновременно кивая головой.
Шанданьяк в ответ тоже помахал рукой, зажав в ней подзорную трубу, хотя и знал, что его жест не увидят на корабле, и даже не слишком огорчился, когда металлический тубус трубы выскочил из закоченевших пальцев, полетел вниз и разбился о камни у подножия скалы. Весело насвистывая, Шанданьяк повернулся спиной к морю и направился к коляске.
***
И Шэнди, под прикрытием перепутанных парусов и оборванных канатов, привязанный к мачте, в изнеможении опустил руки. Теперь можно было не отгонять радужные переливы перед глазами и позволить сознанию покинуть себя. Его руки выпустили скользкое от крови коромысло. Мгновение оно балансировало на рее, а потом повисло. И марионетка на палубе внезапно приняла поразительную позу: труп Харвуда, более или менее поддерживаемый в вертикальном положении веревками, откинулся назад, задрав левую ногу и вскинув голову; невидящие глаза уставились в небо, губы продолжали улыбаться, он напоминал танцора, застывшего посередине особенно энергичного движения.
Несколько секунд пираты с удивлением смотрели на это странное зрелище, потом один из них перекрестился и саблей перерубил веревки, которыми были прошиты рука, голова и ноги Харвуда. Раздался громкий стук – это упало коромысло. Секундой позже с глухим звуком мертвое тело рухнуло на палубу, конец одной из освободившихся веревок перелетел через рею и хлестнул Шэнди по щеке. Тело Харвуда распласталось на палубе, словно сломанная кукла. Трупное окоченение уже началось, и Шэнди немало пришлось поработать пилой, прежде чем пришивать веревки.
Удар заставил Шэнди очнуться. Щурясь, он стал оглядываться по сторонам и сделал попытку освободиться из веревок, которые были пропущены под мышками.
