Было записано (СИ) - "Greko"

— Под Моздоком формируется сводный отряд. Константиновский. Будет подвижным резервом на случай прорыва. Из Петербурга едет новый командир. Подполковник Вревский. Очень важная персона. Под началом такого человека служить вам будет весело!

«Ага, обхохочусь. Видать, засиделся барон в подполковниках. Повышения ищет. Или по мою душу? Да нет, слишком мелко для него. Но и при случае прихлопнуть надоедливую муху, Косту Варваци, ему не лениво. Ближайший конфидент Чернышева. Вечер перестает быть томным, господа. А не вернуться ли мне в гостиницу Найтаки и надраться?»

… В общем, предупреждение казака совпало с ходом моих мыслей, но и не оказалось напрасным. Я ожидал, что проблемы начнутся несколько позже, когда в отряд прибудет барон. Но, судя по всему, Траскин заторопился. Испугался, что вылезет наружу история с обменом пленных. Или получил прямое указание Чернышева: мочить! Скорее первое, чем второе. Известий из Тифлиса у меня нет, однако уверен, что князь Илико поднял на ноги всех, кого мог.

Одно плохо. Тифлису нынче не до меня. Головин, вслед за Граббе, стал сбитой уткой. И сейчас в столице наместничества полный кавардак. Понаехали варяги с новым наместником Нейдгардтом и давай делить со старожилами теплые местечки. Кому какое дело до бывшего штабс-капитана, когда речь идет о миллионах⁈ Бросятся к новоприбывшим мои заступники, а им в ответ: дайте время в должность войти. Не беспокойтесь, разберемся. И я их понимаю: кому охота кидаться на амбразуры, не зная местных раскладов? А ну как оттопчешь чью-то сиятельную мозоль из-за сомнительного бонуса в виде быть принятым в лучших домах Тифлиса? После Розена начал меняться прежний город, где отсутствовали зависть и искательство и где русское общество стремилось слиться с грузинским. Карьеристы и стяжатели пришли на смену образованному блестящему офицерству. 40-е! Николаевская Россия менялась в худшую сторону, а вместе с ней менялся и Кавказ.

И мой взгляд на вещи менялся. Горькие уроки развеяли многие иллюзии и направили меня на практический путь. Буду пятками тормозить на склоне, руками цепляться за все, что попадется. Быть бы живу — вот главная сейчас задача.

Выполнить ее непросто. Линейные батальоны вообще, и мой — в частности, были всегда на плохом счету. Их комплектование — как офицерами, так и нижними чинами — было не на высоте. Сборная солянка. Во взводе, который мне достался, были прошедшие Ахульго куринцы (два человека — унтер Семен и рядовой Глушков) и бывшие сидельцы из арестантских рот (трое). Остальные — пополнение из внутренних губерний. Замордованные службой, настоящего пороха не нюхавшие, стрелять необученные. И Кавказа не видавшие. Челюсти поотваливали, когда горы открылись их взору. Так и норовили под пули влезть. У меня уже было двое раненых. Как прикажете воевать с этакими остолопами?

— Семен! — окликнул я своего помощника. — Захватили пилы, топоры, скобы и канаты, как я приказал?

— Так точно!

— Бери людей и отправляйся в аул. Нам нужны доски и брусья. Побольше. Дома не жалеть. Выламывайте двери, разбирайте сараи. Хоть из потолков брусья выдергивайте.

— Мантелет хотите соорудить? — догадался опытный боец, попыхивая трубочкой.

— А как по-другому?

— Толково. Был бы на вашем месте другой командир, скомандовал бы: в атаку! Ну и побежали бы со штыками наперевес башню ковырять, пока нас всех не перестреляли. Было бы время, могли бы блиндированный ход прокопать да мину в основание завести. Как в Ахульго…

— Семен, кончай курить! Давай за дело! На устройство сапы нам никто времени не даст. И кирок с лопатами у нас всего две. Так что все своими ручками и по простому.

— Вы бы с нами пошли, Вашбродь! Тут, во взводе, такой народец подобрался — лишь бы пограбить. Добра-то брошенного хватает. Бери не хочу!

Унтер был прав. Жители селения в спешке его покинули, когда прибыл «причинять добро» русский батальон. Отважные (или виновные?) заперлись в башне. В ауле валялись на земле потерянные мешки с просо, разбитые впопыхах кадушки, кувшины и лохани. Надрывался в крике брошенный ишак, привязанный к дереву. Солдаты воровато шарили глазами, выискивая чем бы поживиться, рассчитывая на закопанные кувшины-квеври с вином. Кто бы им позволил⁈ Мы с Семеном с помощью такой-то русской матери заставили всех заняться делом.

— Масло или сало ищите! Много нужно. Кто кувшин масла принесет, тому серебряный абаз! Или чашу вина, если найдем.

Солдаты оживились. Стимул — то, что доктор прописал. Шустрее забегали по чужим дворам. Хоть и набивали тайком карманы всякой ерундой, но и о деле не забывали.

Куча досок, щитов из дверных полотен и отёсанных брусьев росла на глазах. Я отправил Семена сооружать импровизированную передвижную баррикаду. Наказал строить ее под наклоном, а брусьями выкладывать на земле аналог железной дороги.

Башня стояла на крутом пригорке — одинокий перст на фоне заснеженных гор. Пасторальная, но кусачая идиллия. Окружать ее со всех сторон не было никакого смысла. С южной стороны вздымались скалы, на которые могли бы забраться стрелки. Но толку от их огня не было бы никакого. Узких бойниц в башне хватало. И стреляли горцы куда метче, и ружья у них дальнобойные. Ближе трехсот шагов не подойти. Ни головы, ни руки не высунуть. Проверено эмпирически. Пара «подопытных кроликов» нынче с удивлением разглядывала дырки в шинелях, пробитые пулями.

Я уложил на землю стрелковую цепь на безопасном расстоянии со стороны восточного подхода. Там, где холм с башней наверху имел наиболее пологий профиль. Северная и западная стороны исключались из-за значительной крутизны. Умели древние христиане строить башни. Мощные стены с выбитым на одной стороне знаком креста. Дверь на высоте саженей трех из крепких дубовых досок. И, наверняка, заложена уже изнутри камнем. Короче, восток. Иного подхода для мантелета нет. Хорошо хоть можно мысленно страссировать будущий путь так, чтобы не напороться на непреодолимую преграду в виде торчащих из земли скальных выступов. Подобного добра нам встретится немало. Но прорвемся. Не можем не прорваться!

Мантелет вышел на загляденье. Хоть и тяжелый, но крепкий. Не такой широкий, как хотелось, но способный укрыть отделение. Поднатужившись всем миром, взгромоздили щитовую конструкцию, усиленную откосинами, на балки. Попробовали сдвинуть. Пошла, родимая. Заскользила по смазанным маслом брусьям. Я толкал вместе со всеми.

Когда брусья вот-вот должны были закончиться, подтянули на канатах следующую пару. Просунули ее вперед. Снова сдвинули мантелет. Снова смена брусьев. В дверные полотна, сколоченные досками с обеих сторон, застучали горские пули. Безвредно для наших организмов.

Солдаты оживились. Стали толкать веселее. Оставшиеся не у дел подбадривали их из кустов радостными криками. Горцы не остались в долгу и что-то гневно закричали на своем наречии.

Час мы заталкивали тяжеленную махину к подножию башни. Упарились. Подкладывали камни, чтобы мантелет не съехал вниз. Чуть пупки не надорвали. Но справились. Оказались в мертвой зоне. Теперь защитникам придется высунуться на полкорпуса, чтобы нас достать. Один попытался. Сюрпрайз! Наверху мантелета мы приготовили бойницы. Глушков тут же выстрелил из ружья. Горец повис кулем. Через короткое время его товарищи втащили тело обратно. Не жилец.

— Семен, давай! — что есть мочи заорал я.

Те, кто толпились у начала моей импровизированной железной дороги из брусьев, установили поддон с горой хвороста. Моя группа начала его вытягивать на канатах. Вытянули. Разгрузили. Отправили обратно пустой поддон за добавкой.

— Разбились по двойкам! — скомандовал я. — Один хворост выкладывает вокруг башни, другой его страхует. Не зевать. Высунется горец — стрелять на поражение!

Основную часть дров и сучьев мы уложили с южной стороны. На нее как раз ветерок задувал. Подожгли, предварительно полив древесную кучу какой-то дрянью, состав которой знал один Семен. Полыхнуло знатно. Задымило, завоняло — еще знатнее. В скором времени всю башню затянуло удушливым дымом. Горцы выдержали два часа такой пытки. Наличие немалого числа бойниц сыграло против них. Когда все внутренне пространство заполнилось дымом, защитники сдались. Были бы на их месте чеченцы или лезгины, те бы боролись до конца. Но местные духом оказались послабже. Не мюриды. Просто банда, промышлявшая на Военно-Грузинской дороге и привлекшая своими налетами внимание кордонного начальника. За их «подвиги» расплатилось все село. Батальон, узнавший о конце осады, бойко маршировал через аул. Линейцы себя не стесняли. Хватали все подряд на глазах помалкивающих офицеров, увлекшихся дегустацией местного вина.