Было записано (СИ) - "Greko"

— Закрывайте!

— Сразу заберешь? — спросил меня Абакар-Дибир.

— Чуть позже. В конце.

— Хорошо.

Серебро споро переправили на вражеский берег. Мешки стали привязывать к лошадям. Пришел черед пленных.

— У нас есть проблема, достопочтенный наиб.

Мюрид подобрался. Положил руку на рукоять кинжала. Я поспешил объясниться.

— Один из пленных умер по дороге.

— Подумаешь — проблема! — фыркнул он в ответ.

Что-то прокричал своим людям. Из толпы пленных выдернули одного. Стали вязать ему руки. Лекарь-студент Иван! Выбор пал на него. Несчастный повесил голову, его душили слезы. Остальные смотрели равнодушно, радуясь, что избежали печальной участи.

На другом берегу заголосил старик Габаев. Он услышал, что оставляют какого-то Ивана и решил, что это его сын. Бросился к офицерам. Хватал их за руки. Умолял. Напоминал о потраченных деньгах. Овечкин пожимал плечами.

Вдруг один казак растолкал толпящихся пленников-солдат. Упал на колени. Перекрестился.

— Я, Степан Попов из станицы Калиновской, прошу выбрать меня. Ваня спас меня от смертельной болезни. Настал мой черед отплатить добром за добро. Передайте там моим, что жив ещё казак, не помер.

Мюриды оглянулись на наиба, спрашивая указаний. Я решительно вмешался.

— Никто здесь не останется! — крикнул по-русски. Обернулся к наибу. — Абакар-Дибир, прошу тебя, давай поговорим как деловые люди.

— Не о чем тут говорить! Было договорено: голова за голову!

— Русских меньше.

— То, что четверо сбежали, не имеет значения!

— Неужто откажешься от полтысячи двойных абазов?

Мюрид крякнул. Сдвинул папаху на затылок.

— Целых полтысячи? Тысяча была бы лучше. Хорошее число. Тысяча! — произнес он, словно имя любимой девушки.

— Что деньги для воина? Пыль! Растают — и нету. Какая разница, больше их или меньше?

Наиб упрямо покачал головой.

— Э! Считай, я тебе тысячу и предложил! Абазы-то двойные!

— И правда, тысяча выходит, — удивился наиб. — Тащи!

Я побежал на другой берег, увлекая за собой очередную пятерку русских. Бросился к Овечкину.

— Давайте деньги, что вам казначейские как НЗ выдали!

— Что такое НЗ? — удивился Овечкин, отрываясь от разговора с князем Орбелиани. Тот порывался мне что-то сказать, но я отмахнулся.

— Не сейчас, Илико! — князь обиженно надул губы. — НЗ — это деньги для экстренных случаев.

— У нас экстренный случай? Вы случайно не про то, что мы не заберем какого-то никому не нужного казака? — изобразил на лице еще большее изумление штабс-капитан.

«Вот же сволочь! Ну, сейчас ты у меня получишь!»

— Ну что вы? Как я мог такое подумать? Платить за казака? — мой голос отражал все мыслимые оттенки сарказма. — Конечно же, нет! — я сменил тон на командирский. — Мне нужно выкупить тело подполковника Траскина, брата начальника штаба Кавказской Линии! Геройского офицера, последний вздох которого я видел своими глазами!

Овечкин позеленел. Отшатнулся.

— Что ж вы сразу не сказали⁈

Он не на шутку перепугался. Начштаба Кавказской Линии был его прямым начальником. Вызвать его неудовольствие — приговор себе подписать. Стремглав бросившись к своей лошади, он отвязал тяжелый мешочек с монетами и протянул его мне.

— Сколько там? 750? — Овечкин кивнул. — 250 — лишние.

Не прекословя, штабс-капитан бросил на землю бурку. Развязал мешочек. Высыпал часть монет. Встал на колени и начал отсчитывать нужное количество, даже не замечая, в какой комичной роли оказался.

— Кого-то из наших выкупаешь? — шепнул мне догадливый Илико по-грузински.

— Да!

— Вай, какой молодец!

— Помалкивай!

— Могила!

— Вот ваши деньги! — протянул мне похудевший на треть мешочек Овечкин, подрагивающий под моросящим дождем.

… Он отыгрался на мне, когда мы благополучно прибыли в Темир-Хан-Шуру. Не успел караван втянуться в ворота крепости, штабс-капитан включил старшего начальника.

— Господин подпрапорщик! Немедленно отправляйтесь в казарму и приведите себя в божий вид! — он брезгливо зыркнул на мою черкеску.

— Вы забыли главное, Ваше Благородие! Вам следовало бы поздравить меня прапорщиком! Дело сделано. Пришла пора выполнять обещания.

— Позже! Все позже! Вам надлежит составить подробный отчет о проделанной работе. Не забывайте! Мы в армии, а не у Шамиля в ауле.

Я скрипнул зубами, но подчинился. Он прав: я снова в роли вооруженного раба!

— Слушаюсь!

Пришлось отправляться в казарму. Засел на отчет. Корпел над ним долго. Взвешивал каждое слово, подозревая, что любую мелочь могут использовать против меня.

Когда закончил, отправился в дом гарнизонного начальника, где была организована пирушка в честь возвращения героев.

— Не велено пущать! — преградил мне дверь часовой.

«Вот же, сука, Овечкин!»

Мне в голову уже начали закрадываться нехорошие подозрения. А что, если этот мараз решил не примазаться к успеху, а полностью его присвоить? С него станется. Подчиненный Траскина, той еще мрази. Яблочко от яблони недалеко падает. А как же слово чести, господин штабс-капитан⁈

Наутро мои подозрения начали приобретать еще более зримые очертания. Овечкин вызвал меня в штаб гарнизона. Забрал отчет. Внимательно его изучил. Остался крайне довольным.

«Интересно, что его так возбудило? Перепишет, как свой, только фамилию свою вставит вместо моей?»

— Вам, господин подпрапорщик, надлежит сопроводить тело подполковника Траскина в Ставрополь!

Я растерялся. Полученный приказ несколько выбил меня из колеи.

— Хотел вернуться в Тифлис с князем. У меня там семья. И в полку меня заждались… — заблеял я самым жалким образом.

— Кому, как ни вам, сопровождать тело погибшего товарища⁈ — вернул мне Овечкин с мерзкой улыбочкой мою шпильку, которую я неосмотрительно воткнул ему в присутствии князя на берегу Сулака.

Крыть нечем. Шах и мат. Оказалось, что еще не все.

— Что с моим производством?

— Вам все расскажет генерал-майор Траскин. Уверен, у него найдётся, чем отблагодарить спасителя семейной чести, — сказано это было так двусмысленно, что нетрудно и догадаться: меня еще ждут неприятные сюрпризы. — Отправляйтесь немедленно. Путь неблизкий. А тело…

— Хотелось бы попрощаться с моим другом, князем Орбелиани.

— Князь отдыхает. Вчера засиделись допоздна. Столько вина… Жаль, что вы к нам не присоединились, — я еле сдержался, чтобы не нахамить. — Будить его не будем. Конвой вас уже ждет. Выступайте без промедлений. Это приказ, подпрапорщик!

Овечкин не поленился и сопроводил меня до арбы. Он наслаждался ситуацией и этого не скрывал. Лошади мне никто не предложил. Придется ехать, вдыхая всю дорогу трупные ароматы. Хорошо хоть, что заметно похолодало. И после полевого госпиталя под открытым небом в 30-градусную жару меня никакими запахами не проймешь.

— Поезжайте, господин подпрапорщик, — штабс-капитан выделил интонацией мое звание. — Рад был с вами познакомиться!

Так и хотелось плюнуть ему на прощание в слащавую улыбчивую рожу! Как же ловко обставил разговор! Ни к одному слову не придерёшься! Все на намеках, на недомолвках. Размазали вас, Константин Спиридонович, тонким слоем и спасибо не сказали! Чтобы достойно отвечать на скрытые колкости, нужно носить офицерскую шинель и шашку вместо ружья.

Я предавался уничижительным рефлексиям под заунывный скрип арбяных осей, плохо смазанных нефтью. К этому звуку следовало заново привыкать. Вокруг тянулись знакомые места с унылым пейзажем вокруг. По этой дороге тянулся обоз с ранеными почти полгода назад. Тогда мы вместе с фон Ребиндером, несмотря на свои раны и жару, радовались жизни, как дети, шутили, подтрунивали друг над другом. Теперь же единственным моими спутниками были молчаливый возчик-татарин и труп подполковника Траскина.

— Прости, боевой товарищ, нет у меня слез тебя оплакать. Ты погиб с честью, которой нет ни у твоего брата, ни у его подчиненных.

… До небольшого поста, пункта для ночевки караванов на Кумыкской равнине, мы добрались ближе к сумеркам. Казаки запалили костер из собранного по дороге хвороста. Поставили маленькие чайники, чтобы вскипятить воду.