Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
На двор Софийский поехали вместе. По пути Олексаха сплетни новгородские сказывал, будто бы завелся в Новгороде волк, ночами на запоздалых путников нападавший. А может, то и не волк вовсе, а давешний оборотень-волкодлак!
– Страсти ты какие с утра рассказываешь, – поежился в седле Олег Иваныч. – Нечего сказать, благостно рабочий день начинаем, с волкодлаков да прочей нечисти.
Оба, не сговариваясь, перекрестились на церковь Успения – как раз подъехали к Торгу. Пустоватому – рано пока, хотя и так уже суетились людишки.
По пути заскочили в посадничий приказ – там тоже рано работать начинали – те самые клерки, молодые да вежливые, с кем Олег Иваныч уже имел случай познакомиться ближе. При нехороших, так скажем, обстоятельствах. Теперь уж – со вчерашнего дня – его подчиненные.
– Чего у вас тут? – заходя, кивнул Олег Иваныч. Ребятки повскакали с лавок, поклонились, тут же и информацию предоставили – труп на Федоровском ручье обнаружился. Свеженький…
– Тьфу-ты! – Олег Иваныч тоскливо посмотрел в окно. – Опять истерзанный?
– Нет. На этот раз целый. Вон, Никита заметил, он живет там.
Никита – худощавый парень с серьезным лицом, поклонился:
– На волкодлака вроде бы не похоже – ран особых нет, ножом зарезали, в карманах и за пазухой пусто.
– Ну, в таком разе то ваша подследственность. Имя, конечно, еще не успели установить?
– Почему не успели? – пожал плечами Никита. – Покойник-то знакомый оказался: Ванька, Флегонта-мешочника сын. Он рядом со мной жил, на Ручье.
На Софийском дворе, в приказной палате, судили-рядили с Олексахой. По всему выходило – подставное лицо этот Ванька Флегонтов, ныне, увы, покойный. Не спросишь теперь его ни о чем и ни о чем не узнаешь. Предположения только можно строить, догадки. Кто там на Федоровском ручье самый большой Олегов недоброжелатель? Однако не настолько глуп боярин Ставр, чтобы следить у своего же дома. Этого Флегонтова можно было и в другом месте пришить, хоть в корчме у того же Явдохи. Поленился Ставр? Нюх потерял? Или – не его это работа? Случайные шпыни ночные. Вон и посадничьи говорят, что никаких ценных вещей на трупе не осталось. Так что вполне может – и разбой обычный… А может, и нет… Думай тут теперь, ломай голову. Одно ясно – Гришане надо бы отъехать куда-нибудь, в монастырь какой дальний. Причина? Причину пущай сам ищет!
Загремели в сенях сапожищи – видно, кто-то старательно оббивал грязь со снегом – скрипнув, открылась дверь.
Гришаня. Легок на помине.
– Вспомни дурака – он и объявится, – бормотнул про себя Олег Иваныч, потянулся за грамотой наветной, отроку показать, да не успел.
– Собирайтеся скорей на Ярославово дворище ехать, где вече. Там битвища идет, мужики-вечники кровищу пускают, уж весь мост залили, все мало… – глотая слова, с ходу выпалил отрок. Потом добавил, что это – самого владыки Феофила приказ. Ну, раз самого владыки…
Подъехав к мосту через Волхов, все трое спешились. Проехать на Торговую сторону не представлялось никакой возможности – весь мост, словно улей пчелами, был покрыт черными копошащимися фигурками. Слышались крики, посередине дрались стенка на стенку, сбрасываемые с моста люди падали в студеную воду и почти сразу тонули. Тонкий припой льда у берега был окрашен кровью.
Толпа все прибывала, подходили вооруженные дубинами люди с Софийской стороны – с концов Неревского, Загородного, Людина. Подмастерья, мелкие торговцы, грузчики и прочий подобный люд – «мужики худые». Изредка, правда, попадалась нарядная купеческая шуба… Но очень редко.
– Нешто мы не русские люди? – кричали в подходившей толпе. – Нешто отдадимся латынству? Будь здраве владыко! Будь здраве Иван, князь русский великий.
Иван московский – уже у них русский князь, – отметил про себя Олег Иваныч, вот так-то! Неспроста это, ой, неспроста.
И тут же донеслись ответные крики о новгородской свободе, о Литве, об ордене.
– Лучше под Литву отдадимся, чем московитское ярмо наденем! Люди! Не отдадим вольностей новгородских! Лю-у-уди!
Ишь, как воет-то, ровно волк – «лю-у-уди»… Олег Иваныч присмотрелся к проходившему мимо оратору, окруженному злобной толпой приспешников.
Черт побери!
А не…
Точно! Он и есть!
Упадышев Дмитр, он же – Митря Козлиная Борода. Ну, пес! Ране за московитов был, теперь за Литву подался. Ясно, откуда ветер дует – от боярина Ставра. И с чего б ему в Казимировы сторонники верстаться? За привилегии свои опасается, в случае захвата республики московитами? А очень может быть, что и опасается. На Москве-то боярам совсем не так вольготно, как в Новгороде или, скажем, в той же Литве, у Казимира. Так что есть что Ставру терять, в случае утраты независимости республики. Вернее, не столько республики, сколько олигархии. Ставр-от самый настоящий олигарх и есть! Эх, поприжать бы их, сволочей… Ишь, Митря-то разорался – и откуда слова взялись, не иначе – всю ноченьку напролет учил, фрондер хренов!
Подходя к мосту, ведомые Митрей вечники громко заорали славу боярыне Марфе Борецкой. Дескать, боярыня да Казимир Литовский – единственной заступой вольностям новгородским остались. Олег Иваныч недоверчиво хмыкнул. Боярыню Марфу, вдову посадника Исаака Андреевича, он знал, хотя близко знаком не был. Что род Борецких не очень-то хочет прихода под московитскую руку – тоже понятно. Это не одни Борецкие так думают, и другие бояре знатные: Арбузьевы, Афанасьевы, Астафьевы, Немиры… Да вот, хоть и Ставр. Но и Казимир литовский им не очень-то надобен. На противоречиях Казимира и Ивана играть, конечно, можно – и играют, а вот открыто приглашать новгородцев под руку короля-католика – это себе дороже выйдет. Интересное кино получается, что ж, Борецкие того не понимают? Да не может быть такого, чтоб не понимали. Да и стравливаться со сторонниками Москвы – тоже себе дороже, уж больно много их, хоть все больше простые люди, не бояре да не купцы. Вот уж кому все равно – будет республика или умрет. Поборы, взятки, рыдания, ложь и подлость – все это не могло вызывать симпатий простых новгородцев, фактически уже отстраненных от принятия важных решений. А зря отстраненных! Опасно это, когда заинтересованности у людей нет. Понимали ту опасность и Феофил, и посадник Дмитр – понимали, да мер никаких не принимали – знатных бояр опасаясь. И сам-то Дмитр, Борецкой – боярин знатный, чего ж он против своих-то пойдет? Разве уж прижмет очень. Эх, люди русские… Все-то вы понимаете, да пока жареный петух не клюнет… Жареный петух – в лице московитского князя Ивана.
Бояре – «Сто золотых поясов» – с самого начала республики активно практиковали грязные пиар-технологии, не гнушаясь и прямым подкупом избирателей. Сейчас все это, казалось, усилилось, стало объемней, выпуклей, так что бросалось в глаза каждому мало-мальски толковому наблюдателю. Олег Иваныч, правда, наблюдателем себя не считал – уж слишком переживал за республику, помнил – когда-то римляне тоже поносили республику – и она, надо признать, того стоила… Поносили… Хотели порядка. Что ж, порядок им вскоре был предоставлен. Получили Нерона и ему подобных. Как бы и тут не так… Да, купеческая республика изначально не предполагала ни равенства, ни особой справедливости. Но, по крайней мере, давала своим гражданам выбор и свободу, при этом питаясь народным потом. Но ведь тираны тоже питаются… только уже не потом – а кровью.
К сожалению, этого не хотели понять ни бояре, ни простые новгородцы, таившие жгучую обиду на жадных и властолюбивых бояр, на казнокрадов-дьяков, на высшее духовенство, своим богатством могущее поспорить с каким-нибудь венецианским дожем. Все меньше справедливости видели они в республиканском устройстве, все меньше толку ждали от веча, все больше накапливали усталость от политической жизни. Многие уже и не ходили на Вечевую площадь, не прислушивались к звону вечевого колокола – им было уже все равно, кто ими будет править. Жаль. Если б они только знали…
Бояре… Жадные новгородские бояре… Умные новгородские бояре… Коварные… Хитрые…
Где ж весь ваш ум, вся ваша хитрость? Иль жадность да злато настолько застят ваши очи, что уже не понимаете вы, что народу новгородскому все равно – есть республика или нет? Поделитесь с народом куском хлеба, уменьшите поборы, улучшите суд, делайте что-нибудь, иначе…
Олег Иваныч обернулся к Олексахе:
– Проверь московских…
Тот кивнул, бросил поводья Гришане, с криком «Слава православному государю!» ввинтился в толпу.
А толпа разгоралась страстью. Свалка на мосту перерастала в побоище. Что дубины – в ход пошли ножи и кинжалы. Все чаще лилась кровь, все больше тел летело с моста в холодные воды. Не участвующие в драке (а не пробиться было!) сторонники обеих группировок метали в дерущихся камни.
Много было и зрителей по обоим берегам. Кричали, свистели, смеялись, плакали, потрясали гневно руками. Совсем как на футболе.
Что делалось на вече, на площади, Олегу Иванычу было не видно. Наверняка – то же, что и на мосту, только, может, не в таких масштабах —на мост-то прорвались самые озверелые, упертые, отмороженные. А может – хорошо оплаченные?
