Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
Ну-ка, глянем, что там…
«…злыи жёнки те пашозерски софейцев поносили всяко…»
Черт с ними, с жёнками, не до них покуда.
«…мужичонка прозваньем Марк на мосте хулу извергаше богопротивно, тем народ прельщая…»
А вот этим пускай помощники займутся. Что за мужичонка, да почему богопротивную хулу извергаше? Олег Иваныч так и начертал писалом в верхнем углу бересты – «Г-ну Олександру. К исполнению»… Господином Олександром звался теперь бывший сбитенщик Олексаха, самый толковый Олегов агент. Ну, сбитнем он теперь не торговал, занимался делами посерьезней, да и чин Олеговыми стараниями получил важный – софийского двора подьячий.
Так, дальше что… Олег Иваныч зевнул, по привычке (уже по привычке!) перекрестил рот, потянулся. Спать хотелось зверски. Оглоедов за стенкой уже давно не было слышно – угомонились, видать. Кстати, число их поубавилось – старший, Митяй, недавно женился. Хорошую девушку взял – сотского Дмитра падчерицу… Эх, когда ж и он, Олег…
«…фрязин именем Гвизольфи…» Что?
Увидев знакомое имя, Олег Иваныч тряхнул головой, прогнав накатившую вдруг сонливость.
«На Софийский двор от Ивана сына Флегонтова, что на Федорова живет. О том доношу, самолично слышав и видев как на вощаника Петра дворе, на ручьи, скопячася стригольники, Алексей, что у них за главного, да протчие. Слышав нового, что на Новеграда в ноябре месяце придяше. Фрязин, именем Гвизольфи, Захарий. Фрязин тот многих прельщаша словесами богомерзкими да кощунами да супротив Софийского дому глумяшеся. Говорил-де Троицы Святой и нету вовсе. А вси слушали и головами кивали согласно. А кто слушал, вот: Алексей, священник, не знаю, какой церквы, сам Петр вощаник сы подмастерия да с домочадцы всими, да для того зашедший отрок софейский Григорий…»
Опять!
Олег Иваныч с досадой стукнул рукой по столу. Ну, доигрался Гришаня, уж сколько предупреждали его!
«…отрок сей Григорий Святу Троицу радостно поносиша и жидовинску веру Гвизольфину всяко славил. Рек, будто вера та всяко лучше, да святей, да пригожее, тако же грил всяки слова богомерзкие, похвалятяся, будто Иону-владыку самолично извел, в питие зелье подсыпав».
Что за ерунда такая?
Ну, на собранье стригольничье, допустим, Гришаня вполне мог пойти. Но только из чистого любопытства: послушать того же Гвизольфи или Алексея, а вовсе не затем, чтобы сомневаться в истинности Святой Троицы, говорить «богомерзкие слова» и уж, тем более, хвастаться в совершении преступления, которого вовсе не совершал!
Значит – донос ложный. Хорошо, пощупаем завтра этого Ивана, сына Флегонтова, с чьих слов поет. Хотя…
Догадывался Олег Иваныч, с чьих… Нюхом, можно сказать, чуял!
В богатой усадьбе, что на Федоровском ручье, напротив церкви Федора Стратилата, тоже не спали. Ходил по горнице боярин Ставр – богатый, красивый, с глазами оловянными – на лавку присаживался да самолично рейнского подливал Ивану, сыну Флегонтову.
– Пей, пей, Иване!
– Ну, за здравье твое, боярин Ставр!
Иван – стриженный в кружок длинный костлявый мужик с редкой бородкой в не первой свежести армяке – послушно опрокинул в себя изрядной величины кубок. Склонившись над сундуком, Ставр отсчитал из шкатулки несколько мелких медных монет, обернулся, натянув на лицо улыбку, сунул деньги гостю:
– Возьми, друг сердечный!
Друг сердечный и не отнекивался. Бережно взяв деньги, аккуратно завязал в тряпицу, положил за пазуху.
Выпив на дорожку, засобирался…
Ставр щелкнул пальцами:
– Проводи, Тимоша, гостя!
Тимоша – не кто иной, как разбойная харя Тимоха Рысь, из Москвы недавно вернувшийся, – понятливо кивнул, ухмыльнулся. Накинув на плечи плащ, вышел следом за Иваном.
Боярин хищно потер ладони, уселся к столу, с аппетитом потянулся ложкой к тарелке с копченым поросенком.
Не успел он отужинать – вернулся Тимоха Рысь. Показал чуть оттертый от свежей крови нож, ощерил губы в улыбке.
– На, выпей!
Ставр плеснул в кружку корчмы. Плеснул изрядно, не жадничал.
Не смея сесть, Тимоха выпил стоя. Проглотил одним махом, взглянул на боярина, словно верный цепной пес. Впрочем, он им и был, таким псом, вот уже лет пять, а то и побольше.
– Медь, что с мертвяка, себе оставь, – благостно разрешил Ставр. – Ну, ступай пока. Что встал?
– Там, в людской, Митря. – Тимоха чуть замялся. – Спрашивает, может, девочек привести? Тех, что я с Москвы привез. Такие есть пухленькие, батюшка…
– Девочек? – боярин задумался, наполовину вытащил из ножен кинжал. Тонкие губы его изогнулись в холодной улыбке. – Девочек? – еще раз повторил боярин. – Нет! – Он резко задвинул клинок в ножны. – Не теперь… теперь пока другое…
Кивком головы выпроводив Тимоху вон, Ставр уселся за стол, вытащил из шкатулки берестяные квадратики с именами. Разложил кругом:
– Феофилакт – Пимен – Варсонофий – Макарьев Кирилл – Панфил Селивантов – Гвизольфи, фрязин – Алексей-стригольник – вощаник Петр – Григорий-отрок – Иона.
Ставр усмехнулся, поднеся последний квадратик к дрожащему пламени свечи. Сухая береста вспыхнула враз – боярин едва успел разнять пальцы – упала на стол, догорая, становясь грудой черного пепла. Иона… Нет больше Ионы.
Ах, да, главное-то…
В центр круга положил Ставр новый, самый большой квадратик.
– Олег, человек Софийский…
Подумав, добавил к нему другой:
– Софья.
Оловянные глаза боярина на миг вспыхнули злобой.
Искривив в ухмылке рот, он медленно, одним пальцем, вытащил из круга Пимена. Бросил на пол. Задумчиво потянулся к Григорию-отроку… Потом, словно передумав, тронул Олега.
Крикнул, дверь распахнув:
– Митрий!
Вмиг возник на пороге козлобородый, словно того и ждавший. Ощерился:
– Девок да кнут, батюшка?
– Самострел готовь. И паклю!
– Давно готовы, кормилец!
– Проверь! Пшел покуда.
Низко поклонившись, Митря Упадыш скрылся в дверях, почтительно пятясь задом.
Утром было темно, холодно и противно. Выл за стенами избы ветер, бросал в слюдяное оконце мокрый, пополам со снегом, дождь. Где-то рядом, на Славной, тоскливо выла собака. Говорят, к смерти. Вот только – к чьей?
Олег Иваныч сел на постели, потянулся, ступил босыми ногами на холодные доски пола. Бросил взгляд на разбросанные по столу грамотки, быстро оделся, разбудил слуг – поехали к заутрене, в ближнюю церкву Ильи, на Славне. Церковь-то, вот она, из ворот только выйди – три шага. Нет, велел Олег Иваныч коня седлать каурого – невместно человеку при должности этакой пешком шариться, словно шильник какой, – а престиж здесь много значил. Не только по одежке встречали – по делам, по повадке, по важности.
Заутреня не началась еще. Входя в церковь, перекрестился Олег Иваныч на иконы, истово перекрестился, попросив у Христа помощи в делах своих многотрудных. Приветливо поздоровался с батюшкой, отцом Николаем, кивнул дьякону да церковным служкам.
Во время молитвы уже краем глаза углядел рядом Олексаху – первого своего помощника. Тот уже постоянно рядком жил, у зазнобы своей, Настены, на Нутной. Нутная улица – в трех кварталах от Ильинской церкви, там и свои церкви есть: Филиппа Апостола да Николая Чудотворца, однако к заутрене завсегда теперь ехал Олександр в церковь Ильи, к начальству ближе. Ехал на лошади казенной, по указке Олега Иваныча Олексахе со владычной конюшни выданной. Татарская та лошадка была – неказиста, да надежна – Олексахе другой и не надобно, рад был – аж светился весь. Уже всерьез стал о женитьбе подумывать на Настене своей, зазнобушке. Хоть и двое ребят у Настены-то, и постарше она лет на семь – да, видать, прикипело сердце. Муж Настенин, как ушел когда-то с ушкуйниками, так и сгинул неведомо где. О том точно никто ничего сказать не мог, так и жила Настена в неведенье, соломенною вдовицей.
На двор Софийский поехали вместе. По пути Олексаха сплетни новгородские сказывал, будто бы завелся в Новгороде волк, ночами на запоздалых путников нападавший. А может, то и не волк вовсе, а давешний оборотень-волкодлак!
– Страсти ты какие с утра рассказываешь, – поежился в седле Олег Иваныч. – Нечего сказать, благостно рабочий день начинаем, с волкодлаков да прочей нечисти.
Оба, не сговариваясь, перекрестились на церковь Успения – как раз подъехали к Торгу. Пустоватому – рано пока, хотя и так уже суетились людишки.
По пути заскочили в посадничий приказ – там тоже рано работать начинали – те самые клерки, молодые да вежливые, с кем Олег Иваныч уже имел случай познакомиться ближе. При нехороших, так скажем, обстоятельствах. Теперь уж – со вчерашнего дня – его подчиненные.
– Чего у вас тут? – заходя, кивнул Олег Иваныч. Ребятки повскакали с лавок, поклонились, тут же и информацию предоставили – труп на Федоровском ручье обнаружился. Свеженький…
– Тьфу-ты! – Олег Иваныч тоскливо посмотрел в окно. – Опять истерзанный?
– Нет. На этот раз целый. Вон, Никита заметил, он живет там.
