Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ) - Корносенко Валера

Я сидела на пассажирском сиденье, машинально сжимая папку с документами, и нервничала. Человеческое сознание настолько тонкое и хрупкое, что лишний раз страшно даже тончайше на него воздействовать.

Внутри меня помимо смущения, нарастала тихая, холодная тревога. Я смотрела на его сияющее, оживленное лицо, на блеск в глазах, и одна мысль неустанно повторялась: «Не сломала ли я его совсем? Это же ненормально. Это… неправильно». Меня охватило такое сильное сомнение, что я почти готова была попросить его повернуть назад. Может, лучше все отменить? Самостоятельно подготовиться, почитать, повторить этот чертов материал. Благо, никаких дурацких ЕГЭ еще не было, экзамены сейчас сдавали по-человечески — устно и письменно, требуя глубоких знаний, а не просто умения угадывать ответы.

Это было бы честно. Но время… Оно утекало сквозь пальцы…

Но было уже поздно. Мы резко затормозили перед внушительным, старинным зданием медицинского университета, его кирпичные стены монументально внушали доверие и спокойствие.

И как только мы переступили порог, началось нечто поистине сюрреалистичное, выходящее за грани привычной реальности. Мы шли по гулким коридорам не как обычные посетители, а словно как самая высокая, самая ответственная правительственная делегация, за которой закреплен особый статус. Александр Петрович шел впереди, высоко подняв голову, его взгляд был устремлен куда-то вдаль, в то светлое, сияющее будущее, которое он так яростно и необратимо уготовил для меня. Он, казалось, не видел ничего вокруг: ни удивленных, изучающих взглядов студентов, ни растерянной, пытавшейся нас остановить пожилой консьержки.

— Александр Петрович, у вас пропуск? Ректор вас ждет? — почти бегом следуя за нами, задыхаясь, пыталась до него достучаться пожилая женщина, чье лицо выражало полное недоумение.

Но он словно не слышал ее. Он гордо, почти торжественно вышагивал к своей цели — кабинету ректора, к тому, кто должен был поставить финальную точку в этом стремительном действии.

Я, сгорая от жгучего стыда и пытаясь хотя бы извиняюще, растерянно улыбнуться провожающим нас взглядам, еле поспевала за его широкими, решительными шагами. Он был полностью поглощен одной-единственной мыслью — устроить мое будущее, сделать его безоблачным. И остановить это стремительное, сюрреалистичное шествие, которое я сама же и запустила, было уже невозможно.

Кабинет ректора медицинского университета был просторнее, чем у Зайцева, и пах иначе — смесью стерильности и неоспоримой, удушающей власти. Здесь воздух казался тяжелее, пропитанным не только тонким запахом лекарств, но и негласными правилами, которые диктовали, кто здесь хозяин.

Игорь Семенович, мужчина внушительных размеров, с цепким, проницательным взглядом, напоминающим взгляд хищника, высматривающего добычу, смотрел на нас с явным, неприкрытым недоверием, которое читалось в каждой черточке его сурового лица.

— Саш, ты в своем уме? — проворчал он, бросив на меня косой, оценивающий взгляд, словно я была каким-то экзотическим экспонатом. — Перевод из Педа? Без экзаменов? Ты хоть понимаешь, какая это…

— Игорь, — мягко, но властно перебил его Зайцев. В его голосе все еще звучали те самые, насаженные мной отголоски внушения, придавая его словам особую убедительность. — Посмотри на нее. Внимательно. По-настоящему внимательно.

И снова я применила свою силу. На этот раз — с несравнимо большей тонкостью, с ювелирной аккуратностью. Я не ломала его волю, не пыталась насильно заставить принять решение. Нет. Я лишь… подсказывала ей правильный путь. Я вкладывала в его сознание не грубые образы, а тонкие, многогранные картины: не просто очередной студентки, жаждущей перемен, а будущего блестящего врача, светила медицины, человека, чье место — именно здесь, в этих стенах, среди этих колб и скальпелей. Я рисовала ему в воображении свой триумф, успех, неподдельную преданность профессии.

Игорь Семенович замолчал. Его взгляд, который секунду назад был острым и полным скепсиса, вдруг затуманился, как стекло, запотевшее от резкой смены температуры. А затем же медленно прояснился, но уже с совершенно иным выражением: в нем читались зарождающийся интерес и, что было еще важнее, одобрение.

— Хм… — произнес он задумчиво, словно пробуя меня на вкус, изучая мою реакцию, мою внешнюю невозмутимость. — А лицо, и правда, умное. Решительное. Чувствуется какой-то… потенциал. Да.

— Я готова досдать любые недостающие дисциплины в течение года, — произнесла я, и мои слова прозвучали не как робкая просьба, а как уверенная констатация факта. Факта, который, благодаря моим усилиям, он уже принял как неоспоримую истину.

— Год… хмм… резонно, — протянул Игорь Семенович, и это «год» повисло в воздухе, словно последний барьер, который предстояло преодолеть. Он снова посмотрел на Зайцева, затем, наконец, его взгляд остановился на мне, пристальный, но уже лишенный враждебности. — Знаете… у нас как раз на втором курсе одно бюджетное место освободилось. Студент уехал. По семейным обстоятельствам.

Он сделал короткую, выжидательную паузу, и в этот момент я почувствовала, как последние, едва заметные барьеры его внутреннего сопротивления рухнули под плавным, неумолимым напором моей воли. Они рассыпались, как карточный домик.

— Ладно, — вздохнул он, и в этом вздохе не было ни тени досады, ни обиды, а лишь странное, необъяснимое облегчение, будто он только что принял единственно верное решение. — Оформляем перевод. Заявление напишете. Но помните — все хвосты в течение года. Никаких поблажек. Иначе я вас лично…

— Конечно, Игорь Семенович, — кивнула я, и в этот момент, выходя из кабинета, я не испытывала ни малейшей радости, ни чувства триумфа. Был лишь холодный, просчитывающий расчет и горькое, но твердое понимание того, что теперь я играю по совершенно другим, куда более серьезным правилам. — Никаких поблажек.

Выйдя из кабинета, я оставила позади двух ректоров, которые теперь с удивительным теплом и неприкрытым энтузиазмом обсуждали мое «светлое будущее», мое новое, обретенное место.

Я получила то, что хотела. Да. Нечестным путем. Используя оружие, которое, как я теперь понимала, совершенно не предназначено для бытовых мелочей, слишком опасно и непредсказуемо, но… Кому сейчас легко?

Но я дала себе слово. Соответствовать. Я стану блестящим врачом. И это, я должна была оправдать. Опыт прошлой жизни, новое направление в медицине, повышение квалификации.

Я буду спасать жизни, независимо от того, какое будущее нас ждет.

* * *

Вечер выдался на удивление спокойным, почти сюрреалистичным после пережитых событий. Мы втроем — я, Рита и Соня — сидели на кухне, и этот привычный, милый сердцу хаос — разбросанные по столу фантики от конфет, ноутбук с запущенным монтажом, едва уловимый, но такой узнаваемый запах Сониного травяного чая, который она заваривала с особой тщательностью — всё это было лучшим, самым действенным лекарством после всех передряг, и, если уж быть честной, пережитого стресса.

— Ладно, капитан, — Рита, уперевшись взглядом в меня, с хрустом разломила очередную чипсину, отправляя её в рот. — Острова прошли, спецоперации, как ты говоришь, завершены, в мед тебя зачисляют. Возвращаемся к главному вопросу: Что с каналом? Как будем раскручивать? Я уже кучу идей набросала! Челленджи, скрытая камера, магическое исцеление… — она перечислила, словно зачитывая список потенциальных хитов.

— Наберитесь терпения, — я отпила из кружки, ощущая тепло от ароматного чая, и позволила себе легкую, загадочную улыбку. — Мы будем творить добрые дела.

Соня, размешивая ложечкой янтарный мед в своей чашке, подняла на меня удивленные, широко распахнутые глаза.

— Это… как? Мы будем снимать, как бездомным котят раздаем? — она спросила с ноткой скепсиса, который, впрочем, мгновенно сменился любопытством. — Это же немного… не наш формат, согласитесь. Мы же про другое.

— Не совсем так, — начала было я, но мне не дали договорить.