Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ) - Корносенко Валера

— Завтра, — сказала я, и мой голос прозвучал громко в ночной тишине. — На рассвете.

Камень ждал. Но теперь и мы были готовы.

Рассвет в Зоне был не светом надежды, а медленным проявлением кошмара. Свинцовое небо, уродливые силуэты мертвых деревьев, и над всем этим — давящая тишина, которую нарушал только нарастающий, низкочастотный гул, исходящий от института. Камень не спал. Он ждал.

Мы стояли у кромки оцепления — горстка людей, собранных со всех уголков страны. Сенсей, непоколебимый, как скала. Ирина Марковна, чьи амулеты тихо позванивали на ветру. Молчаливый Борис, вросший в землю, словно дуб. Девушка-индиго с фиолетовыми прядями, Лика, ее пальцы перебирали невидимые нити пространства. Близнецы Артем и Света, держащиеся за руки, их ауры переплетались в единый светящийся кокон. Седой старец отец Гермоген, чьи губы шептали древнюю молитву. Муж и жена Сворко, приехавшие с Сенсеем.

И я. Разбитая, но не сломленная.

Полковник и его люди образовали живой коридор. Они смотрели на нас не как на фриков, а как на последний шанс. В их глазах был страх, но и решимость.

— Пора, — сказал Сенсей, и его слово прозвучало как приговор.

Мы двинулись. Не бежали, а шли. Как на парад. Как на эшафот. С каждым шагом гул нарастал, превращаясь в оглушительный рев, в котором слышались миллионы голосов, взывающих о пощаде, которых никто никогда не услышит. Давление пыталось раздавить нас, вогнать в землю. Воздух звенел, искрился статикой.

— Щит! — скомандовал Сенсей, и мы все, как один, выстроили общую защиту. Это было похоже на то, как десять свечей сливаются в одно большое пламя. Давление ослабло, но ненамного. Камень чувствовал нас и злился.

Мы вошли в здание. Тот самый коридор показался бесконечным. Тени на стенах извивались и тянулись к нам. Ледяной холод пробирал до костей, несмотря на общее энергетическое поле.

И вот он. Холл. Камень.

Он изменился. Он стал насыщеннее. Его черная поверхность теперь переливалась, как масляная пленка, а прожилки пылали багровым, ядовитым светом.

— Он присоединился к Виноградову и теперь использует его как антенну! — крикнула я, едва перекрывая рев. — Как усилитель!

— Тогда начинаем! — голос Ирины Марковны прозвучал как удар грома. — Круг!

Мы встали вокруг камня, взявшись за руки. В тот миг, когда наши пальцы сомкнулись, что-то щелкнуло. Мы стали не группой людей, а единым существом. Единым сознанием. Я чувствовала спокойную силу Бориса, умиротворение отца Гермогена, нежную мелодию души Лики, неразрывную связь близнецов, мудрую ярость Ирины Марковны, жар супругов Сворко и несгибаемую волю Сенсея.

И свою собственную — израненную, но горячую любовь к жизни.

— Сейчас! — скомандовал Сенсей. — Всем, что есть!

Мы послали свой первый удар. Единый сгусток чистой, живой энергии, собранный из наших душ. Он ударил в черную поверхность.

Мир взорвался молчанием. Абсолютным. Камень поглотил удар, его поверхность на мгновение прогнулась, как вода, а затем выпрямилась. Ответный удар был ужасающим.

Это была не энергия. Это была сама Пустота. Ощущение полного небытия, отсутствия света, тепла, любви, надежды. Она обрушилась на наш щит.

Близнецы, Артем и Света, вскрикнули в унисон. Их объединенная аура, самая яркая и хрупкая, не выдержала. Она треснула, как стекло, и рассыпалась на тысячи светящихся осколков, которые тут же поглотила тьма. Они рухнули на пол, не разжимая рук. Без сознания. Мы не могли проверить жив ли он.

— НЕТ! — закричала я.

— Не отпускать круг! — проревел Сенсей, и в его голосе впервые слышалась боль. — Держаться!

Мы сжались, потеряв двух самых светлых, и снова послали удар. На этот раз в нем была не только жизнь, но и наша боль, наша ярость, наша скорбь. Мы били по нему нашими сердцами.

Камень дрогнул. На его поверхности пошли трещины, из которых повалил едкий, черный дым. Он завыл — пронзительно, по-звериному.

Но он не сдавался. Из тела камня вырвался черный луч и ударил в отца Гермогена. Старец не крикнул. Он просто упал на колени, и его тело начало быстро стареть, сморщиваться, превращаться в прах. За несколько секунд от него осталась лишь горстка пепла и дымящаяся ряса.

Нас осталось семеро.

— Он пожирает наши жизни! — Лика плакала, но ее пальцы продолжали рвать невидимые нити, пытаясь разорвать связь камня с Виноградовым и те, что он жадно тянул к нам.

— Тогда отдадим ему не жизнь, а смерть! — внезапно крикнула Ирина Марковна. Ее глаза горели неистовым огнем. — Нашу собственную! Ярость предков! Проклятие земли!

Она вырвала из своей косы амулет — тот самый, в виде глаза — и швырнула его в камень. Амулет впился в черную поверхность, и та часть камня, куда он попал, начала шипеть и пузыриться, как кислота. Камень взревел от настоящей боли.

Но Ирина Марковна, лишившись своего главного талисмана, побледнела и рухнула без сил. Она отдала ему свою душу в этом проклятии.

Нас осталось шестеро. Сенсей, Борис, Лика, супруги и я.

— Последний удар! — голос Сенсея был хриплым. — Все, что осталось! За них! За всех!

Мы собрали все. Боль потери близнецов и старика. Ярость Ирины Марковны. Мужество Бориса. Нежность Лики. Силу Сенсея. Жажду справедливости Сворко. И мою… мою ненависть к этой тьме и мою бесконечную любовь к свету, который она пыталась поглотить.

Мы не послали удар. Мы СТАЛИ ударом.

Я почувствовала, как мое сознание растворяется в этом едином порыве. Мы были не людьми. Мы были самой Жизнью, восставшей против Небытия.

Белый свет. Ослепительный, теплый, живой. Он хлынул из нас, сжигая черный дым, заливая багровые прожилки, проникая в каждую трещину.

Камень не завыл. Он ЗАКРИЧАЛ. Крик был таким, будто рвут саму ткань реальности.

Свет сконцентрировался в одной точке и… схлопнулся.

Тишина.

Абсолютная, оглушительная тишина.

Я упала на колени, теряя связь с другими. Передо мной, на полу, лежал обычный, серый, потрескавшийся камень. Никакой пульсации. Никакой черноты. Просто булыжник.

Рядом без сил лежали супруги Сворко. Он был бледен, но дышал ровно. В ее глазах, теперь обычных, человеческих, был только ужас и пустота, но в них не было чужого давления и присутствия.

Я огляделась. Борис стоял, опершись о стену, его лицо было мокрым от слез и пота. Лика сидела на полу, обняв колени, и тихо плакала, глядя на пепел, оставшийся от отца Гермогена.

Сенсей… Сенсей стоял ко мне спиной, глядя на место, где исчезла Ирина Марковна. Его плечи были ссутулены. Он был жив. Мы все, выжившие, были живы.

Мы победили.

Но когда я посмотрела на четыре бездыханных тела, на пустые глаза близнецов, на дымящуюся рясу, на место, где лежала цыганка, я поняла.

Мы не победили. Мы просто заплатили ужасную цену за то, чтобы отсрочить конец. Мы были мясом, которое кинули в пасть чудовищу, чтобы оно подавилось.

Я подняла голову и сквозь разрушенную крышу увидела бледное, безразличное небо. Мы заплатили. Но где гарантия, что где-то в другом месте не упал такой же черный камень? И хватит ли у человечества еще таких же безумцев, готовых отдать свои души, чтобы на час, на день, на год отсрочить наступление ночи?

Победа горькой золой легла на губы. И тишина вокруг была не миром, а звенящим, траурным предвестником.

Глава 33

Прошел месяц — стремительный, головокружительный, насыщенный событиями, которые, казалось, навсегда закрепили мою новую реальность.

Месяц, который, с одной стороны, подарил мне невероятное ощущение жизни, а с другой — заставил трезво взглянуть на будущее, осознать, что даже самые яркие моменты требуют опоры, структуры. Пора было строить планы, и эти планы требовали основательности.

Так я оказалась в университетском коридоре, воздух которого был пропитан знакомым, но теперь уже иным — более понятным — запахом пыльных учебников, полированной мебели и чего-то неуловимо студенческого, юношеского.