Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ) - Корносенко Валера

Университет, в котором я числилась уже второй год, а фактически проучилась один-единственный день, встречал пустыми коридорами. У народа вовсю шла сессия.

Сейчас я числилась в академическом отпуске, и посещение данного заведения теперь обретало для меня совершенно новый смысл.

Академ — идеальное прикрытие, идеальная возможность, которую я, разумеется, не собиралась упускать. Как и терять год!

Я уже не была той прежней Аней, что сбежала из этого места, как от чумы. Теперь я была здесь по своей воле, с четкой целью и, что важнее всего, с совершенно другим арсеналом возможностей. Стоя перед деканатом, я чувствовала не страх или сомнение, а предвкушение. Впереди был новый этап, и я была к нему готова.

Кабинет ректора педагогического университета, Александра Петровича Зайцева, был святилищем порядка, пахнущим дорогим антуражем, пыльными книгами и той самой, несгибаемой, как стальной прут, бюрократией. Воздух здесь казался густым, пропитанным незыблемыми правилами и нерушимыми регламентами.

Сам Александр Петрович, мужчина с висками, тронутыми серебром, и пронзительным, словно скальпель, взглядом из-под строгих очков, смотрел на меня. Его вежливость была безупречна, но за ней читалось непреложное, гранитное «чего приперлась?».

— Анна Владимировна, я вас понимаю, — он сложил руки на безукоризненно чистом столе, — Желание сменить профиль, особенно на столь благородный, как медицина, достойно высочайшего уважения. Но то, что вы просите… — он сделал короткую паузу, словно взвешивая каждое слово, — … это попросту невозможно. Существуют утвержденные регламенты, четкие правила приема. Перевод из педагогического вуза в медицинский… да еще и, как вы намекнули, без вступительных испытаний, да сразу на второй курс… Милочка… Это, простите, нонсенс. Абсурд. Вам надлежит сначала закончить с нашим университетом, вероятно, забрать документы, а уже после этого, на общих основаниях, сдавать вступительные экзамены в медицинский.

Я сидела напротив, храня внешнее спокойствие, которое, казалось, лишь подчеркивала лёгкая, почти невинная улыбка, игравшая на моих губах.

Пару месяцев назад его категоричный отказ, несомненно, поверг бы меня в пучину отчаяния. Сейчас же, напротив, я чувствовала лишь холодную, отточенную концентрацию. Та сила, которую я едва не растеряла среди призрачного пепла Чернобыля, пульсировала внутри меня, концентрируясь и множась.

Но это был уже не буйный, неконтролируемый вулкан, а скорее тихий, но мощный механизм, отлаженный до совершенства.

Многочисленный проведенные часы в забытье вместе с Сенсеем. Наши многочасовые тренировки в безвременье, медитация, концентрация, тренировки. Все это не прошло зря.

— Александр Петрович, — начала я, и мой голос, казалось, обрел неожиданную мягкость, но в то же время прозвучал так, что мужчина не мог не прислушаться. Я смотрела ему прямо в глаза, видя, как отражается в них свет лампы. — Я прекрасно понимаю все существующие регламенты. Но я также знаю, что всегда есть место для исключений. Исключений для студентов, которые по-настоящему… целеустремленные. Которые знают чего хотят и готовы идти к своей цели, невзирая на препятствия.

— Исключений для такого рода ситуаций просто не существует! — отрезал он, и в его голосе прозвенели те самые стальные нотки, которые я ожидала.

В этот самый миг я перестала просто смотреть на него. Я сфокусировалась. Мое сознание, закаленное в столкновении с бездушной, мертвой пустотой камня, мягко, но неумолимо коснулось его воли. Это было похоже на то, как теплая, почти нежная вода медленно, но верно размывает очертания хрупкой песчаной крепости, построенной на берегу океана. Ласково смывая все ее защитные преграды.

— Александр Петрович, — повторила я, и мой голос, казалось, приобрел бархатистые, гипнотические обертоны, обволакивая его сознание как шелк. — Взгляните на эту ситуацию… немного внимательнее. Разве не в ваших собственных интересах помочь талантливому студенту найти свой истинный, предназначенный ему путь? Разве не в этом заключается истинная миссия педагога?

Его взгляд, только что острый, ясный и проницательный, вдруг стал расфокусированным, словно мутным. Он моргнул несколько раз, словно пытаясь стряхнуть наваждение, дремоту, которая внезапно окутала его. Строгая, глубокая складка между его густыми бровями начала разглаживаться. Его губы, словно сами по себе, растянулись в умиротворенную, благостную улыбку, которая казалась совершенно неуместной на его обычно суровом лице.

— Вы знаете, Анна Владимировна… — проговорил он задумчиво, и его взгляд потерял фокус, устремившись куда-то сквозь меня, сквозь стены кабинета, словно видя нечто совершенно иное. — А ведь вы, пожалуй, совершенно правы. Когда есть такое… такое искреннее, такое непоколебимое стремление… эти регламенты… это ведь всего лишь бумажки, не так ли? Пустые слова на бумаге.

Он медленно, словно в замедленной съемке, покачал головой, и в его глазах, теперь совершенно прозрачных и спокойных, читалось полное и безоговорочное согласие. Растворилась всякая борьба, всякое сопротивление.

— Конечно, нужно помочь. Нужно обязательно помочь, — пробормотал он, и его рука, словно сама по себе, потянулась к телефону. — У меня есть один хороший знакомый… ректор медицинского университета, Игорь Семенович. Сейчас я ему позвоню. Уверен, он нас поймет. И всенепременно поддержит!

Он набрал номер, и пока в трубке раздавались гудки, его лицо оставалось озаренным той же странной, безмятежной улыбкой.

— Игорь Семенович? Здравствуй, дорогой. Это Зайцев. Слушай, тут у меня преинтереснейший случай! Одна девочка… удивительная девочка, заметь! — он говорил с такой теплотой, с такой искренней радостью, будто рассказывал о своей единственной, любимой внучке. — Очень хочет к вам перейти. Да, из Педа… Понимаю, что это неслыханно, выходит за рамки всех правил… Но ты только на нее посмотри! Умница редчайшая, светлая голова! Уверен, все недостающие дисциплины она догонит в кратчайшие сроки. У нее есть тот самый стержень… Что? Нет, экзамены ей сдавать не нужно… Ты же мне доверяешь? Игорь, поверь мне, она того стоит. Давай я ее к тебе привезу? Буквально через полчаса? Отлично! Жди!

Он положил трубку и повернулся ко мне, сияя, как лампочка.

— Готово, Анна Владимировна! Всё в порядке! Поедемте к Игорю Семеновичу. Он нас уже ждет. — Александр Петрович произнес эти слова не просто с горячностью, а с каким-то внезапным, почти юношеским остервенением, словно сбросив многолетний груз. Он в одно мгновение оказался на ногах, его тело, до этого словно скованное условностями, теперь излучало невероятную энергию. — Мы к нему поедем! Мой автомобиль находится на стоянке. Идемте, Анна Владимировна, каждая минута на счету!

Вся его прежняя, монументальная бюрократическая непоколебимость, казалось, испарилась без следа, словно мираж в пустыне. На ее месте возникла странная, почти нелепая для его статуса, юношеская торопливость, желание действовать без промедления.

Это немного пугало. Я всю дорогу озиралась по сторонам, молясь, чтобы мы не встретили никого из преподавательского состава и нашего ректора не уличили в приеме каких-нибудь запрещенных препаратов.

Дорога в медицинский университет, под аккомпанемент лихого вождения Александра Петровича, превратилась для меня в настоящее испытание на прочность. Он, не отрывая глаз от стремительно мелькающего за окном пейзажа, с таким неудержимым, почти экзальтированным пылом распевал мне дифирамбы, что я чувствовала, как краснею до корней волос. Будто я была не просто студенткой, а каким-то великим открытием, нобелевским лауреатом, которого он, Александр Петрович, лично выявил и вывел в свет.

— Вы знаете, я сразу увидел в вас этот блеск! — восклицал он, лихо обгоняя очередной медлительный троллейбус, отчего мой пульс учащался не только от его слов, но и от скорости. — Вы станете великолепным врачом! Я это чувствую, всем сердцем чувствую! Вы совершите великие открытия, вы прославитесь на весь мир! Наш… то есть, ваш медицинский институт будет вами безмерно гордиться!