Марик Лернер - Забег на длинную дистанцию. Полная сборка
— Идет, — подумав, согласился Павел. — Всегда приятно знать, что где-то там лежит миллиончик-другой. Только не морочь мне голову справками. Делай, как знаешь.
— И еще… Жизнь — она полосатая. Белое, черное. Белое, черное. Не стоит изображать из себя непрошибаемого. Какие проблемы — приходи. Вроде разводимся без битья тарелок и зла друг на друга не имеем. Если вдруг вылезет на нашей гадалке гадость какая…
— Я не буду туда заглядывать больше никогда, — выделяя каждое слово, заявил Павел.
— ?!!!
— Это искушение, — тихо сказал он. — Страшное. Всегда хочется заглянуть в решение. Подсмотреть в замочную скважину вышло или нет. Не делать самому, а идти по проторенной дороге.
— Ты сбрендил? — изумился Андрей. — Отказаться от знания?
— Это не знание. Это инсайдеровская информация. Знаешь что такое?
— Приходилось читать, — закатил глаза Андрей. Его начал раздражать разговор. Какая разница как получены данные? Результат важнее.
Подкупать чужого работника для получения информации неэтично и подсудно, а разведке прощается. Она работает исключительно на пользу государства, занимаясь абсолютно аналогичными делами. А там вроде не люди работают. Все сплошь идеальные и бескорыстные, замечательно радеющее за воровство у врага. И цели у государства не меняются. Вся разница в чьих интересах…
— Мы думали, что поймали удачу, но мы просто браконьеры, стреляющие синюю птицу заранее себе на пользу.
— В монастырь еще не собрался? Грехи замаливать?
— А самое страшное, — после заминки сообщил Павел, — не хочу узнать про свою смерть. Или твою. Ты уже понял, как это работает. Узнаешь — делай, что хочешь, но мне не говори.
* * *
Павел открыл после третьего звонка. Мутно глянул и пробурчал:
— А, это ты. Заходи, — сделав широкий жест рукой. Был он не пьян, но на приличном градусе. Движения слегка дерганые.
Евгений Васильевич старательно принялся вытирать ноги о половичок.
— Брось. Заходи так. Приходит женщина убирает. Будет ей, чем заняться. А то быстренько протрет мокрой тряпкой и изображает многочасовую бурную деятельность. Еще и обижается, когда на грязные места показывают.
Аксютин проследовал за хозяином на кухню. Квартира с далеких времен, когда Еременки жили вместе, серьезно изменилась. Перебравшись в свой загородный особняк, Еременко-старший уже не вспоминал про старую жилплощадь, практично сохраняя прописку. Так что проблемой с обратным подселением после женитьбы у Павла не было. И с переделкой квартиры тоже. Андрея это совершено не занимало, и он искренне не понимал, зачем ютиться в таких стесненных условиях.
Во всем вокруг чувствовалась новая женская рука. Евгений Васильевич не однократно бывал здесь раньше и прекрасно помнил прошлую обстановку. Другие обои, занавески и даже мебель. На кухне куча маловразумительных электроприборов с кнопками. Назначения половины он не знал.
— А где Жанна?
— Придет скоро. А что?
— Да ничего. Просто спросил.
— Ты у нас просто, ничего не спрашиваешь, — убежденно заявил Павел. — Сущность легавая так и прет. И зашел не просто так. Андрюха послал. Диктофончик где прячешь?
— Послал бы я тебя крайне далеко, но ты неадекватен.
— Очень даже все соображаю. Если не Андрей, так самому любопытно стало. А что это такое удивительное случилось. Чего это мы разбежались. Все по полочкам разложить и в книжечку записать. Досье на начальника собирать для спецслужб — святое дело. Выпьешь? — доставая из навесного шкафчика бутылку дорого виски, спросил.
— Наливай.
— И правильно, — подтвердил Павел. — Самому приятно и разговорить собеседника проще. Как там это… Ага… Расколоть. Не, — ответил на гримасу, — я в норме. Снимаю стресс. Не думал, чем кончится.
— А чем? — спросил Аксютин, ставя на стол пустой стакан и деликатно беря с тарелки колбасу. Посмотрел по сторонам. Павел, повернулся на пол оборота и взял из-за спины возле раковины буханку хлеба. Со стуком поставил перед гостем.
— На, закусывай. На самом деле, — подумав, сказал, — все закономерно. Без шума и пыли, пошли каждый своим путем. Подсиживать друг друга не будем. Какие-никакие братья, вполне полюбовно договорились. Так что не бери в голову. Я твоих парней еще нанимать буду. Охрана и прочая мутотень. Тебя я знаю. От добра добра не ищут.
— Так в чем причина?
— Причина? — задумался Павел, наливая по второй. — В жизни. Мы ее по-разному рассматриваем. Большие деньги портят человека. Легко добытые — развращают. Все живут по определенным понятиям, правилам и законам. Чтобы получить большие деньги, не прикладывая особых усилий, требуется через них писанные и неписанные законы переступить. Он уже не будет зарабатывать как все. Он не желает себя ограничивать. Больше, больше, больше! Требуется найти другие пути. Рано или поздно он приходит к простейшему пониманию — необходимо переступить закон.
Взятка — это мелочь? Все платят. Нет. Это первый сознательный шаг в этом направлении. Не вина наша, что все привыкли воровать и брать, снизу доверху. Не наша вина, что ни один чиновник не пошевелится, пока на лапу не получит, выполнить свои прямые должностные обязанности. Просто сейчас это вышло на новый этап. Уже платим не за их разрешение на то, что положено, а за то, чтобы они сделали выгодное нам. Не поступали по закону, а закрывали на него глаза.
Начинается поиск обходных путей для добывания больших денег. За счет других. Идет постоянный поиск других источников. Рано или поздно закон переступаешь уже сознательно. Да ты и сам все прекрасно знаешь. Наверняка сталкивался в своей ментовской жизни. Сошла с рук афера, повтори на новом, более высоком уровне. Пронесло. Давай-ка еще вот так. А! Этот мешает. Ну, можно и по голове настучать, пусть не лезет с правильным толкованием закона. Что? Уже кровь? Да плевать. Впереди большие деньги ждут. Совесть не мучает. Она постепенно засохла. Потом атрофируется и отвалится. А страха уже тоже нет. Азарт. Больше, больше, больше. Надо и через трупы переступим.
Человек успокаивает себя, что если так поступит не он, то обязательно сделает другой. С тем же результатом. Все равно большие деньги притекут в чужие карманы за чей-то счет. Но уже не к нему. А он лучше. Почему? Да в своих глазах ты всегда лучше. И где-то это правда. Мы начинали, ставя перед собой две цели. Помочь людям и себя обеспечить. Уж извини, особым бескорыстием не страдали. Я вот в детстве лишний раз в школьном буфете не ел — откладывал. Аж тридцатник к окончанию школы накопил. Десять бумажек по три рубля. Дальше у меня фантазия не работала. Три рубля максимум. Потому что с детства помню — нет денег. Надо купить ботинки — нет приличных, а есть фабрика 'Красный треугольник', над видом которых одноклассники смеяться будут. Нет простейших вещей в магазине. Училкина зарплата на троих, как раз с голоду не сдохнуть. Вечно дополнительные часы. А совместительства запрещено. Не больше полторы зарплаты. Да если бы разрешили, мы бы мать вообще не видели дома. Она и так не часто бывала. Зря, что ли Андрюха вырос таким? Он всегда сам все решал.
Ангелом небесным никогда не был. С детства себе на уме. И дрался неоднократно. Не потому что хулиган. Он четко понял как себя вести еще пацаном. Хочешь, чтобы не трогали — начинай первым. Бей сразу, чтобы свалить. Бей, пока не сможет подняться. Будут уважать и боятся. Но чтобы сам, без причины, прицепился к кому? Никогда такого не было. А теперь превращается… хрен знает в кого превращается. Жестокий стал. Не жесткий — жестокий. Вот после Сумгаита это и пошло. Мы ведь смотрели, вначале, на все это, как на игру. А если вот так сделать, что будет? А если по-другому попробовать? Я вот его пихнул к тебе с этими маньяками…
Аксютин отметил, что раньше звучала обратная версия. Якобы Павел был против привлечения посторонних. Но после стольких лет знакомства он, как раз, скорее, поверил бы сказанному сейчас, в поддатом виде. Давно видно кто и о чем думает. Андрей вряд ли читал (он вообще не слишком читал художественную литературу), высказывания о необходимости съесть собственную шляпу, чтобы она не разгласила тайные планы, но поступал всегда именно так. Вполне сознательно выдавая только часть информации окружающим. Полную картину он не обсуждал никогда. Со стороны его приказы и указания смотрелись, как возможность проявить инициативу, но не всегда работать в темную удобно.
— … не хотел он с посторонними людьми эти вещи обсуждать. Я заставил. Кто может просчитать до конца реакцию даже знакомого человека? А совершенно чужого? Два-три раза пересекались — это еще не повод изливать душу. А потом приехал с Кавказа, и я-то вижу — изменился. Он кровь и боль видел. Настоящие, не книжные. Что может одиночка сделать? Помочь одному-другому. Все. Остановить государственную машину — нет. Повернуть вспять толпу — только пулеметами. А потом отвечать за 'невинно' загубленные жизни замечательных отцов и братьев, ни разу в жизни, не сделавших ничего плохого? Обожающих своих соседей другой национальности и неоднократно присутствующих на совместных дружеских застольях. Спасибо, не хочу.
