Аннелиз - Гиллхэм Дэвид

— Обещаешь? Какое интересное слово ты, Пим, для нас придумал! Разве раньше не ты обещал нас защитить? И вот чем все обернулось!

Пим потемнел лицом.

— Анна…

Она его ранила — ну и пусть. Пусть ее слова уязвили его еще сильнее, чем всё, что она делала или говорила раньше. Риск слишком велик.

— Я не дам отправить себя в Германию, Пим! — взрывается она и бьет ладонью по столу. — Я лучше умру.

На следующее утро Анна сообщает отцу, что у нее заболел живот и она останется дома. После их последней размолвки они обменялись лишь парой слов, но отец смотрит на нее сочувственно и кивает. Она ждет, пока Пим с Дассой не покинут квартиру, и идет в ванную. Она моет волосы и надевает свое лучшее платье, синее — цвета яиц малиновки — с белым воротничком, которое Мип подобрала ей. Она надевает свою единственную пару хлопчатобумажных и не залатанных пока еще чулок и замшевые туфли с крохотными серебряными пряжками, а потом смотрится в зеркало. Перед самым выходом из дома она припудривает номер на внутренней стороне предплечья.

Адрес она нашла в газете. Это массивный кирпичный купеческий особняк на углу Музейной площади. Во время оккупации там размещалось амстердамское управление рейхскомиссариата, которое возглавлял плюгавый немецкий князек Бёмкер, печально известный тем, что отделил Еврейский квартал от остального города. Подвластной ему территорией к концу войны оставался лишь укрепленный запретный район, но даже если земляные насыпи над бункерами там еще оставались, то флаги со свастикой давно исчезли, траншеи были засыпаны, колючая проволока снята. Анна ожидает увидеть при входе в дом или хотя бы внутри какую-нибудь охрану. Хотя бы одного солдата с винтовкой. Но — нет. По помещению туда-сюда снуют люди, а за тщательно отполированным столом с флажком — красно-белые полосы со звездочками на синем фоне — сидит сухопарая дама средних лет.

— Доброе утро, — говорит Анна по-английски. — Меня зовут Анна Франк, и я хочу эмигрировать в Америку.

25. Жалость

Камин в вестибюле консульства грандиозен. Внушительного вида деревянная каминная полка опирается на каменные колонны, декорированные расписными розетками и дельфтской плиткой с изображениями ветряных мельниц, каналов, лодок и прочего. Вестибюль просторен, как бальный зал, богато обставлен по старой купеческой моде и украшен тяжелыми деревянными панелями из Ост-Индии. Но в данный момент этот роскошный интерьер заполнен толпой бедно одетых голландцев, явившихся сюда несомненно с той же целью, что и мадемуазель Анна Франк. Она записала свое имя, адрес, номер телефона дома на Херенграхт у дамы за столом, прежде чем ее препроводили сюда. Свободных стульев нет, и она устраивается на полу рядом с камином. Зал основательно пропах послевоенным ароматом нормированного мыла и дешевого табака. Проходит час за часом. В какой-то момент Анна отключается, задремав, и просыпается в испарине, с удивлением услышав свое имя. Вскочив на ноги, она видит перед собой седовласого господина в очках. Господин говорит по-голландски с легким акцентом и представляется как вице-консул Айлсворт. Вид у него утомленный.

— А вы, значит, мисс Франк, — говорит он, протягивая ей руку.

Анна пожимает ее вспотевшей ладонью.

— Я говорю по-английски, — спешит заметить она.

— В самом деле? Это очень приятно, — продолжает он по-голландски. — Пожалуйста, сюда!

Комната, в которую она вошла следом за вице-консулом, намного меньше, но и тут деревянные панели и обои подобраны с большим вкусом. Впрочем, атмосфера здесь скорее говорит о принадлежности кабинета перегруженному делами служащему. Там-сям переполненные пепельницы. Расположенный у открытого окна вентилятор колеблет бумаги, уложенные в стопки на столе.

— Итак, — начинает он. — Вы пришли сюда, насколько я понимаю, потому что хотите эмигрировать в Соединенные Штаты?

— Да, — подтверждает Анне.

— И у вас есть действующий на сегодняшний день нидерландский паспорт?

Она сглатывает от волнения.

— Нет.

— Или у вас есть действующий паспорт другой страны?

— Нет. Мои документы… — говорит Анна, — утеряны.

— М-да… обычная история…

Он считает, что ты лжешь, — шепчет Марго ей на ухо. Она сидит в лагерной одежде на стуле рядом.

— Это правда, — убеждает чиновника Анну. — Это на самом деле правда. Вот всё, что у меня есть.

Она протягивает пропуск, выданный ей в лагере для перемещенных лиц. Там ее фотография и отпечаток большого пальца.

Он кидает на пропуск взгляд, но даже не пытается взять его в руки. Анна съеживается на стуле. Вице-консул хмурится и переводит на нее взгляд.

— Сколько вам лет, мисс Франк? Если мне дозволено вас об этом спросить.

Анна сглатывает ком в горле.

— Семнадцать.

— Семнадцать. А ваши родители знают о вашем визите к нам?

— Моя мать умерла, — говорит она.

— Мои соболезнования. А отец?

— Он жив.

— Нет, я имею в виду, в курсе ли он вашего решения?

Говори правду! — советует ей Марго.

— Он знает о нем. Да.

— Тогда где же он?

Анна колеблется, выбирая между правдой и ложью.

— У него нет планов эмигрировать. Пока еще.

— Значит, вы здесь одна. Без него.

Она выбирает неудобную правду.

— Он не одобряет моего решения.

Вице-консул снимает очки с носа и теребит пальцами.

— Понимаете, мисс Франк, подача документов на эмиграцию — процесс ответственный. Хотя правила для этого ясные. Нужны сведения из полиции, справки, финансовая поддержка. Я уж не говорю о разных сборах, которые могут оказаться значительными.

Анна не сводит с него глаз.

Анна, что ты здесь делаешь? — неожиданно спрашивает сестра. — Извинись за потраченное на тебя время и иди домой!

Но увещевания Марго только подвигают Анну к дальнейшему. Она уже на пороге отчаяния. Ни бумаг из полиции, ни справок, ни финансовой поддержки, ни даже денег для сборов. У нее есть единственное свидетельство ее права взывать о помощи. Она закатывает рукав платья и яростно стирает пудру на номере.

— Посмотрите, пожалуйста! — требует она, выставляя на обозрение номер, который теперь хорошо виден: А-20563. — Вы должны знать, что это значит.

Морщины на лице вице-консула стали глубже. Но в остальном ее отчаяние не произвело на него видимого впечатления. Чиновник только покачал головой.

— Мисс Франк, — говорит он ей по-английски. — Мне нужно некоторое время. Пожалуйста, подождите снаружи!

Оказавшись вновь в переполненном вестибюле, Анна ждет. Настроение у нее хуже скверного. Безнадежность. Наискось от нее худая голландка пытается развеселить своих утомившихся от ничегонеделания малышей песенкой:

Анна закрывает глаза, но вновь открывает, услышав скрип открываемой входной двери. Ее охватывает злость и стыд. На пороге в мешковатом костюме и сдвинутой на бок фетровой шляпе стоит отец. Взгляд его безошибочно узнаваем, он снимает шляпу и устало говорит:

— Ну, дочка! Пойдем-ка домой.

Трамвай переполнен. Свободных мест нет, так что им приходится стоять все время пути. Оба молчат. Увидев Пима в консульстве, она не стала устраивать сцен. Да и какой был бы в этом смысл? Поэтому она собрала волю в кулак и ждала у двери, пока Пим говорил с вице-консулом. Молча смотрела, как обмениваются рукопожатиями мужчины, двое заговорщиков, договорившихся о ее поимке. На остановке Бульвар Рузвельта трамвай со скрежетом останавливается. В толчее пассажиров она чувствует, как Пим берет ее за руку. Наверное, из отцовских чувств. Или боится, что она может сбежать? Какая разница. Пим думает, что посадил ее в клетку. Но на самом деле Анна Франк уже вырвалась из нее на волю.