Ева Ночь - Вверх тормашками в наоборот (СИ)
— Чтоо бууудееем дееееелать? — протянула дрожащим голосом Мила, растягивая слова, как резинку от трусов. Софка стояла как вкопанная, с лохматыми ушами на узкой морде.
— Что, что… любить! — заявила я безапелляционно и протянула руки к Миле. Девчонка неловко слезла с лошади. Почему все думают, что я в курсе, как справиться со стихийным бедствием?.
— Сай, забери Ушана и Софку. Осторожно только! Остальные — за мной!
Я командовала так, чтобы ни одна душа не заметила, как противно трясутся мои колени. Я вышагивала впереди антилопой, тянула за собой Милу, наблюдая, как бочком движутся деревуны, а позади семенят мерцатели.
— Только пискни! — зловеще произнесла я и показала Сильвэю кулак. Затем запихнула кота поглубже в сумку и, не обращая внимания на глухое ворчание, пошла к саду. Пение мимей я слышала издалека. Кажется, они волновались. Ещё бы.
Вы видели, как прыгают толстозадые мерцатели? Вряд ли. Тяпка радостно верещала, круглые уши раздувались, как у слона. Опираясь на передние лапки, она подбрасывала филейную часть так высоко, как могла. Совершенно возмутительное поведение для молодой многодетной мамаши!
— Ого! — удивилась я, заметив, как подросли мелкие крысёныши, пока меня не было.
— Ага! — радостно подтвердила Мила.
Мимеи шевелили ветками, скручивались спиралями, росли на глазах ввысь, но и дураку было понятно: такую ораву им не прокормить.
— Ёпрст… — пробормотала я, пытаясь сложить два плюс два, чтобы получилась сотня, не меньше. Ветки пели и тянулись ко мне, как привязанные.
— Ну ладно, я тоже по вам скучала, — вздохнула и на миг прикрыла глаза, чувствуя, как плети гладят лицо и оплетают многострадальные руки. Зазудели места ранок. Смотреть не обязательно: затянулось, как на собаке.
Я открыла глаза. Ну, конечно: на лианах появились бутоны, ожили, задышали, расправляя нежные лепестки.
— Сейчас начнется, — нервно хихикнула я, пытаясь освободиться от усиков, завитушек, распускающихся цветков, что лезли в лицо и волосы. Я слышала, как шумно дышат деревуны. Им хотелось получить ласку мимей, но они не смели приблизиться.
— Офелия, Нуава, Бируля, Нинн, Киб, подойдите сюда! — зову я деревунов на помощь. — Где-то здесь можно новые грядки разбить? По-моему, мимеям наплевать на зиму. Вообще никаких природных законов для них нет.
Деревуны улыбаются, кивают и вздыхают удовлетворённо: мимеи и в них вцепились с радостью. Я чувствую, как в волосы опускаются плоды-бусины. Ловкие пальцы Офы собирают мимеину дань.
Мы работали, как угорелые. Копали, сажали семена на всех свободных клочках земли. Мерцатели разбрелись и под ногами не путались. Ждали. Я сходила к воротам и впустила оставшихся страдальцев.
— Геллан нас убьёт, — произнесла обреченно, присаживаясь без сил рядом с Милой. Мы грязные, как черти, усталые, но, кажется, справились.
— Не убьёт. О-он мечтал поймать несколько мерцателей, а теперь у нас их много. Все живые и наши!
— Ну, скоро увидим. Соглядатай уже небось доложил. — я погладила Сильвэя по голове. — С минуту на минуту Геллан примчится.
Сильвэй оскорблённо рявкнул басом. Видели бы вы эту морду Сфинкса.
— Ладно, не сердись, — дёрнула я кота за усы, — Он всё равно узнал бы. Часом раньше, часом позже…
Мы с Милой побрели во двор и уселись у двери замка — ждать возмездия, так сказать. Сильвэй вытянулся рядом и щурил голубые глазища на солнце.
— Что-о ты прятала на Иранниных грядках?
Мила таки осмелилась спросить. Какой прогресс!
— Скоро узнаешь, — сказала устало и толкнула девчонку плечом.
В этот момент ворота разверзлись и во двор влетел Геллан на Савре.
— Приготовились, — пробормотала сквозь сцепленные зубы и широко улыбнулась на все тридцать два. Кот под ногами хрюкнул, но с места не сдвинулся. Я бы тоже не сдвинулась: к нам приближалась туча, готовая метать молнии.
— Что ты опять натворила, Дара?
О, как мне нравится глубокий оперный голос! Бездонный, как Мариинская впадина, бесконечный, как космос, который…
— Дара.
Я моргнула. Вот чёрт. Мила сжалась в комок, но по видимому мне клочку розовой щеки я подозревала, что она пытается скрыть смех.
— Геллан… эээ… нууу…
— Только не говори, что ты потеряла красноречие, услышав мой оперный голос.
Он произнёс это мягко и очень бархатно. После таких модуляций обычно следует громоподобный бабах.
— И я не буду спрашивать, что означает «оперный».
Он приближался к нам медленно, как пантера перед прыжком.
— На самом деле всё настолько круто, что ты обалдеешь.
В деле дипломатии важно говорить уверенно. Я толкнула Милу локтем в бок.
— Это надо просто увидеть. Да, Мила?
Плечи у девчонки затряслись, а голова ушла в колени. Дождёшься тут помощи, как же. Я поднялась на ноги.
— Пойдём, — вздохнула и обречённо поплелась к саду.
Он шёл сзади и молчал. Я потянула калитку на себя и сделала несколько шагов вперёд.
— Ну, вот… — я взмахнула неопределённо рукой и застыла.
Застыл и бездушный чурбан. Я осмелилась обернуться.
— Шаракан… — он выдохнул слово, будто вынул сердце наружу. Помесь восхищения, облегчения, любования… Звучало как молитва и богохульство одновременно. И было от чего.
Сад переливался радугой. Мерцатели выстроились рядами на дорожках сада. Не толпились кучей, не прятались по углам. А ровнёхонько, стройненько, как под линейку, скрыли под собой извилистую каменную кладку. Они стояли на задних лапках, прижимая передние к груди и трогательно дёргали носиками. Какое сердце не дрогнет?..
— В общем, как-то так… — я снова жалко махнула рукой и замолчала, пытаясь справиться с щипанием в глазах и носу. Не хватало ещё разреветься тут перед ним.
Но в груди разливался горячий жидкий кисель, в ушах тарабанило сердце, а слёзы умиления прорвали плотину моей попытки вести себя сдержанно и с достоинством.
— Как тебе удалось?..
По-моему, он обалдел напрочь. Это вернуло мне остатки самообладания.
— Да никак, собственно. Начертила на воротах тайный знак, и мерцатели со всех окрестных пустошей примчались выпить чаю и побаловаться плюшками.
— Дара.
— Геллан. Не будь занудой. Откуда я знаю, почему они пришли.
Он смотрит на меня пристально. Слишком внимательно, обжигая синевой, у которой нет дна. Смотрит и молчит. Театрально бесконечная пауза. Я занервничала.
— Я тут не причем, Геллан…
Молчание.
— Да? — это даже не ирония, а ядовитый сарказм в крохотном слове, от которого хочется уклониться, как от пули, но реакции не хватает. Я ловлю смертельную дозу яда грудью: распрямляю плечи, втягиваю живот до зелёных чертей в глазах и гордо вздёргиваю подбородок. Мамуля, отвисшее брюхо и сколиоз мне не грозят, будь спок! На Зеоссе идеальная колония для несовершеннолетних по исправлению лахудрости.
— Да! — говорю царственно и холодно смотрю в синие озёра Геллановых глаз.
Кажется, на миг он забыл, как дышать. Затем выдохнул и отвёл прекрасные очи. Я даже живот отпустила из клещей воли от неожиданности. Я выиграла?..
— Я видел, как ты оборачивалась всю дорогу до замка. — говорит тихо, словно объясняя маленькому ребёнку, где он прокололся и почему нехорошо врать и делать плохие поступки. — Только не мог понять: почему? Мне казалось, ты боишься и чего-то ждёшь. Но до ворот с вами ничего не случилось и не могло случиться: опасности не было. Я знал. А потом что-то перемкнуло, когда ворота закрылись за вами. Разноцветная каша… И я догадался: что-то произошло.
— Сильвэй перестал транслировать телепередачу? — насмешливо протянула я, но бездушная сволочь даже ухом не повёл на незнакомые слова.
— У Иранны на грядках выросло кое-что.
Я моргнула. Наверное, так он и побеждает: просто меняет тактику, а ты не успеваешь среагировать.
— Я мог бы догадаться сразу, но только сумасшедшему зеоссцу придёт в голову мысль, что мерцатели добровольно в таких количествах появятся там, где живут люди. Даже не поблизости, а прямо в логове опасности…
Я молчала. Настала моя очередь тянуть паузу до бесконечности.
— Ты приманила их. Дара. Зачем? — продолжал монолог истуканище, свято уверенный в своей правоте.
Я фыркнула:
— С чего ты взял?
— Ты посадила мимеи на Иранниных грядках, и растения рванули буйно на радость меданам: в Верхолётной такой переполох, словно драконы с неба спустились. Иранна придумать ничего не успела, чтобы объяснить нелогичное явление.
— Может, они сами выросли? Мы там трясли семенами, как ненормальные, создавая украшения, — попыталась выкрутиться я.
Он снова смотрит на меня пристально, как на убогую дурочку без признаков зачатков интеллекта.
— Мимеи не растут там, где живут люди, — чеканит он каждое слово, — никогда. Агрессивная среда, угроза.
