Помещик (СИ) - Шерр Михаил

— Слушай, Вильям, — сказал я наконец. — Я еду в Россию. В своё имение. Мне нужен кто-то, кто разбирается в фермерстве, разведении скота, в таких вещах. Если ты действительно так хорош, как утверждаешь, я могу предложить тебе работу.

Глаза Вильяма загорелись надеждой.

— Правда, сэр? Вы возьмёте меня с собой?

— При одном условии. В России, если ты соблазнишь девушку, ты на ней женишься. Точка. Если не женишься, её братья и дядья закопают тебя под ближайшей берёзой. Россия — большая страна, легко исчезнуть там навсегда. Понятно?

Вильям энергично закивал.

— Понятно, сэр! Совершенно понятно! Я буду целомудрен как монах, клянусь!

— Посмотрим. Как твоё полное имя?

— Вильям Джордж Тэтчер, сэр. Из Бирмингема.

— Хорошо, Вильям Джордж Тэтчер из Бирмингема. Добро пожаловать на службу к Александру Георгиевичу Нестерову. Но запомни — это твой последний шанс. Если устроишь какие-нибудь неприятности, любые вообще, я сам сдам тебя местным властям. Ясно?

— Кристально ясно, сэр. Спасибо. Огромное спасибо.

Я отдал Степану приказ ехать дальше. Карета тронулась с места, направляясь на восток, к русской границе.

За время, пока мы добирались до границы, я успел лучше узнать своего нового спутника. Вильям действительно оказался не дураком. Он много знал о разведении скота, о севообороте, о современных методах ведения сельского хозяйства. Кроме того, он говорил на нескольких языках и умел читать и писать — в те времена это было далеко не у всех.

Единственной его слабостью были женщины. Он просто не мог удержаться, если видел хорошенькую девушку. И девушки, надо отдать им должное, отвечали ему взаимностью. Даже с опухшей физиономией он умудрился очаровать дочку трактирщика в одном немецком городке. Пришлось мне строго с ним поговорить и пригрозить, что высажу его посреди дороги.

Наконец мы добрались до русской границы. Пограничники осмотрели наши документы — у меня был русский паспорт, выданный Александру Нестерову, а для Вильяма я купил поддельные бумаги у одного сомнительного типа в последнем немецком городке. Стоили они недёшево, но другого выхода не было.

— Добро пожаловать домой, ваше благородие, — сказал пожилой унтер-офицер, отдавая документы обратно.

Я выглянул из кареты и посмотрел на дорогу впереди. Она ничем не отличалась от немецкой — те же колеи, та же грязь после недавнего дождя. Врали те, кто говорил, что русские дороги намного хуже европейских. По крайней мере, в 1840 году никакой особой разницы я не заметил.

— Степан, — сказал я, — сколько ещё до Калужской губернии?

— Дней десять, барин, не меньше. Может, и больше, если дожди пойдут.

— Тогда поехали. Чем быстрее доберёмся, тем лучше.

Карета тронулась с места, направляясь по русской дороге к родным пенатам. К имению, которое я никогда не видел, но которое теперь принадлежало мне. К новой жизни, которую предстояло начинать с нуля.

Вильям сидел рядом со мной и с любопытством разглядывал пейзаж за окном.

— Так это и есть Россия, — сказал он задумчиво по-английски. — Она выглядит… не так, как я представлял.

— А как ты представлял?

— Не знаю. Что-то более… экзотическое? А выглядит вполне обычно.

— Подожди, пока доберёмся до моего имения, — усмехнулся я. — Там ты увидишь настоящую русскую экзотику. Крепостные, борзые собаки, охота на медведей, водка из самовара.

— Вы правда охотитесь на медведей? — спросил он с интересом.

— Конечно, и не только охотимся, но еще и медвежат дрессируем. Каждый уважающий себя русский должен иметь ручного медведя.

За окном проплывали русские деревни, леса, поля. Всё выглядело знакомо и незнакомо одновременно. Знакомо — потому что похоже на пейзажи из русской классической литературы. Незнакомо — потому что это была живая реальность, а не картинка из книги.

«Так, — подумал я, глядя на крестьян, работающих в поле. — Теперь я здесь. В России девятнадцатого века. Владелец имения, в котором никогда не был. Хозяин крепостных, о которых ничего не знаю. Что ж, посмотрим, что из этого получится».

Карета весело катилась по направлению к Калужской губернии, увозя меня всё дальше от прежней жизни и всё ближе к новой.

Глава 3

Дорога в Калужскую губернию оказалась долгой и утомительной. После границы мы ехали ещё две недели, отдыхая на почтовых станциях и в придорожных трактирах, постепенно погружаясь в глубь России.

Пейзаж за окном кареты менялся медленно — леса сменялись полями, поля снова лесами, изредка попадались деревни, ещё реже — помещичьи усадьбы. Всё выглядело знакомо и незнакомо одновременно — знакомо по описаниям из русской литературы, незнакомо потому, что это была живая реальность.

Вильям большую часть времени молчал, изучая окружающую местность с любопытством натуралиста. Иногда он задавал вопросы о том, что видел — о способах обработки земли, о породах скота, о климатических особенностях. Некоторые вопросы ставили меня в тупик — я понятия не имел, как в России XIX века выращивают рожь или содержат овец.

— Как вы думаете, — спросил он однажды, глядя на стадо коров, пасущееся у дороги, — здесь практикуют селекцию? Или просто держат то, что есть?

— Понятия не имею, — честно признался я. — Скоро узнаем.

Степан изредка оборачивался с козел и сообщал новости о дороге:

— Скоро будет Калуга, барин. А там уж рукой подать до нашего имения.

— Как оно называется? — спросил я, вдруг осознав, что никак не могу запомнить названия своего нового дома.

— Сосновка, барин. И деревня Сосновка, и усадьба. Всё Сосновка.

Сосновка. Название как название — ничего особенного.

Степана мой вопрос не удивил. Он уже успел привыкнуть к некоторым странным и даже глуповатым вопросам своего' молодого барина', объясняя их потрясениям испытанным мною при попытке расстаться с жизнью.

Дневник Сашеньки я зачитал почти в буквальном смысле до дыр. Он конечно очень помог мне вжиться в образ Александра Георгиевича Нестерова образца 1818 года и избегать откровенных ляпов, но мелкие были пока неизбежны.

Наконец, на исходе дня, когда солнце уже клонилось к горизонту, Степан крикнул с козел:

— Барин! Вон она, наша деревня!

Я выглянул из кареты. Впереди, в небольшой ложбине между холмами, виднелись крыши домов. Деревня была небольшая — три десятка изб, не больше. Всё выглядело серо и убого.

— Это и есть Сосновка? — уточнил я.

— Она самая, барин.

Мы въехали в деревню по единственной улице — если это вообще можно было назвать улицей. Скорее, это была просто дорога, по обеим сторонам которой стояли крестьянские избы.

То, что я увидел, привело меня в уныние. Деревня произвела на меня впечатление какой-то потерянности. И оно было настолько сильным, что проехав мимо первых изб, я велел Степану остановиться. Вышел из кареты и в тот же миг понял в чем дело.

Передо мною было заброшенное благополучие: деревня, где кончился достаток. В воздухе как бы висело ощущение, что когда-то здесь жили иначе.

Избы стояли, будто притихшие старики, вспоминающие лучшие дни. Их стены еще крепкие, но бревна уже темные от времени, но не трухлявые — видно, что рубили их на совесть, когда в домах водился достаток. Резные наличники, хоть и облупились, но почти везде еще угадываются прежние узоры — знак того, что хозяин не бедствовал.

Но уже кое-где скрипучие ворота висят на одной петле, есть даже изба с провалившейся крышей.

В нескольких избах когда-то выскобленные до белизны крылечки потемнели и просели, а в окнах видна пыль, которой не один год.

Но больше всего меня поразили люди.

Из домов повыходили крестьяне — посмотреть на барина, который возвращается домой. Мне показалось что они все — тени прошлого, как бы еще живут здесь, но как-то наполовину.

На одной из завалинок старик точил нож, но его глаза смотрели куда-то вдаль и он никак не отреагировал на меня. Из соседней избы баба в выцветшем платке выносила ведро с водой, её движения были как в замедленном кино, будто она уже не ждет, что завтра будет лучше.