Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ) - Хренов Алексей

— Ну, что ж, «Пари-Суар» — «Парижский вечер». Ладно. Только надо с испанским авиационным начальством договариваться!

Антуан расплылся в улыбке и крепко пожал руку Лёхе, явно наслаждаясь началом нового приключения.

Лёха, конечно, был не из тех, кто пускал всяких новичков в кабину, особенно француза с его пацифистскими взглядами на войну. Но у Антуана был такой целеустремлённый вид, что отказать ему оказалось сложно.

«Испанцы его не пустят, да и не успеет он до завтра всё согласовать с Валенсией», — думал Лёха, решив, что нашёл хороший выход из сложного положения. Каково же было его удивление, когда на следующее утро Антуан, в старой кожаной куртке, которая явно видала лучшие времена, и уже в лётном шлеме, отирался около самолёта. Но к своему ужасу, вместе с ним Лёха лицезрел начальника всей испанской авиации Идальго де Сиснероса! Того самого, кто пропесочивал Лёху после памятного полёта к Ибице! Тот, видимо, будучи очарованным французским журналистом, кивал головой, разрешая это очередное безумие.

Антуана одели в лётный комбинезон, обучили пользоваться пулемётом, кислородной маской и радиостанцией. Через час после начала «свинячьего цирка», по меткому выражению Кузьмича, настал момент, когда Лёха, Кузьмич и мрачный Алибабаевич сдержанно наблюдали, как Антуан пытается запихнуться в стрелковую кабину. Куртка была застёгнута не на те пуговицы, а лицо выражало смесь паники и безграничного счастья.

В итоге через полчаса самолёт отправился в чистое и голубое испанское небо.

Хорошо, что вылет сегодня был на разведку и фотографирование. Лёха буквально молился, чтобы им не повстречались немецкие истребители.

Набрав пять километров высоты, он думал: «Даже если нацепит маску неправильно, вроде не должен помереть. Нельзя, чтобы „Маленький принц“ остался ненаписанным!»

— Ну что, удобно? — спросил Лёха в рацию, волнуясь за литературный талант, засунутый в тесную кабину.

— Очень… интересно! — ответил Антуан, крутя турель в разные стороны.

— Можешь дать пару коротких очередей по облакам! — снизошёл Лёха. — Заодно посмотрим, хоть что-нибудь он запомнил.

Антуан выровнял пулемёт и с каким-то героическим видом нажал на спуск. Пули улетели куда-то в синеву неба, но сам факт того, что он стрелял, казалось, наполнил его гордостью.

Когда они приземлились, Антуан, шатаясь, вылез из кабины и с видом, будто выиграл всю войну, заявил:

— Это было… невероятно, — выдохнул он, обтирая со лба пот.

И, хотя ничего экстраординарного в этом полёте не произошло, судя по вдохновлённому лицу Сент-Экзюпери, этот полёт он запомнит надолго.

А вот Лёха твёрдо решил, что в кабину его самолёта больше ни один корреспондент не залезет.

Лёха, глядя на корреспондента, только улыбнулся:

— Невероятно? Особенно то, как ты расстрелял облака.

Антуан рассмеялся, хлопнув его по плечу:

— Но ведь облака тоже были на стороне врага, не так ли?

И тут даже Лёха не выдержал и захохотал.

Самое начало июня 1937 года. Отель «Флорида», Мадрид.

Через пару дней после их импровизированного боевого вылета Антуан снова появился на аэродроме, но на этот раз выглядел более цивилизованно — свежая рубашка, галстук наконец сидел на месте, а на голове красовался чуть помятый берет. Он подошёл к Лёхе с широкой улыбкой:

— Алекс! Ты должен посетить мой отель! Это самое важное место Мадрида, там собираются все интересные люди города! Обещаю, скучно не будет.

Лёха недоверчиво прищурился, вспоминая, как пару дней назад этот же человек стрелял в облака из пулемёта.

— Что за отель-то? — поинтересовался он, поправляя примятые шлемофоном волосы.

— «Отель Флорида», — с гордостью заявил Антуан. — В самом центре Мадрида, на Гран-Виа. Там сейчас живут самые интересные журналисты, писатели и… ну, все, кто делает историю.

Лёха удивился наличию такого места в полуокружённом Мадриде, но любопытство взяло верх:

— А ванная у тебя есть? С горячей водой? — Лёха поставил в совершеннейший тупик Антуана своим вопросом.

Уже к вечеру он и Кузьмич, переодевшиеся в более-менее чистую форму, шагали по коридорам отеля, где пахло табаком, дешёвым вином и творческим хаосом. Антуан встретил их у входа в бар, сияя, как новенький золотой соверен.

— Ну что, друзья, — сказал он, разводя руками. — Добро пожаловать в центр мадридской вселенной.

Лёха только собирался что-то сказать, как из-за угла послышался громкий хриплый голос:

— Антуан, мой друг-лягушатник, ну и кого ты там привёл?

На них надвигался массивный мужчина с усами, в круглых очках и традиционном берете, который смотрел так, будто уже заранее готов был спорить или поднимать тост.

Лёха замер в шоке от происходящего, ибо узнал этого человека — легенду. Это был сам Эрнест Хемингуэй.

— Алекс, — хохотнул Антуан, хлопнув его по плечу, — познакомься, это Эрнест. Ну, ты, наверное, слышал о нём. Они тут снимают кино про войну для янки.

— Слышал, — не мог прийти в себя Лёха от того, что пожимает руку самому Хемингуэю.

Хемингуэй прищурился, разглядывая Лёху, и, явно одобрив, сказал:

— Значит, ты русский лётчик? Русские, вы же из тех, кто умеет выпить, а?

— Это смотря что выпить, — автоматически парировал Лёха, вызвав у Хемингуэя громкий смех.

И понеслось. За столом в углу бара быстро появились бутылки испанского вина и приличный набор закусок.

Видно, любящий хорошо поесть, Хемингуэй усмехнулся и хлопнул удивлённого Лёху по плечу:

— Ты только не рассказывай об этом моим читателям, а то подумают, что я сражаюсь за республику исключительно ради колбасы! — громко пошутил Хемингуэй.

Разговоры за столом сменялись с такой скоростью, что Лёха иногда не успевал понять, когда речь идёт о войне, а когда — о рыбалке в Африке. Хемингуэй оказался не только громогласным рассказчиком, но и настоящим душой компании. Он мог в одну секунду осудить тактику республиканцев, а в следующую — с такой страстью обсуждать бои быков, что даже Кузьмич, человек с минимальными познаниями в испанском и всех прочих языках, втянулся в беседу.

Антуан сидел рядом и внимательно слушал, иногда вставляя комментарии о литературе или авиации. Он явно гордился, что смог собрать за одним столом такую разношёрстную компанию.

Когда вечер плавно перетёк в ночь, Лёха, опрокинув очередной стакан вина, не очень трезвым взглядом посмотрел на Сент-Экзюпери и сказал:

— Антуан! Ты обещал мне горячую ванну!

Антуан улыбнулся и, чуть покачнувшись, ответил:

— Один момент, и я всё организую! Вот, кстати, ваш советский журналист Михаил Кольцов, он тут всех знает и всё организует. Минуту!

* * *

Оставив Кузьмича бухать с Хэмингуэйем, Лёха лежал в ванной, в номере, организованном Кольцовым, наслаждаясь, казалось, давно забытым состоянием. Отмывшись, он теперь просто лежал в тёплой воде, редкое ощущение покоя заполняло каждую клетку тела. Лёха выключил свет и закрыл глаза, наслаждаясь одиночеством.

Вдруг дверь тихо приоткрылась, и мягкий свет из коридора прорезал темноту. В полутьме появилась обнажённая женская фигура, грациозно вошедшая в комнату. Лёха застыл, но не произнёс ни звука — возможно, он надеялся, что это ему просто мерещится после выпитого.

Женщина приблизилась к ванне, пригнулась, чтобы потрогать рукой воду.

— Как мило! Они подготовили мне ванну, — произнесла она на французском с мягкой, почти мурлыкающей интонацией.

Лёха, конечно, понимал французский на уровне «сыр, вино и я не ел шесть дней», но общий смысл фразы ухватил. Он снова замер, а женщина, нисколько не смущённая, грациозно залезла в ванну.

— Простите, мадам… — начал он было, но не успел договорить.

Её стройное тело устроилось прямо на нём. Лёха почувствовал, как она, видимо, поскользнувшись, опустилась точно туда, где его «орган» от неожиданности напрягся так, что его можно было принять за часть сантехники.

Женщина резко выдохнула, замерла, а затем пронзительно взвизгнула.