Было записано (СИ) - "Greko"

— Да! Я получил рану в сражении в Ичкеринском лесу.

— Хорошо! — удовлетворенно кивнул Шамиль.

Ничего хорошего в том, что мне обезобразили лицо, я не видел. Но и спорить не стал. Вместо этого спросил:

— Мне сказали, что вас ждет женитьба.

— Да. Я решил породниться с Абдулой Казикумухским. Он многое сделал для распространения мюридизма в Большой Чечне[5]. Отдам его четыре наибства.

— А как же Анна?

Шамиль помрачнел.

— Почему спросил? Отец ее подговорил?

— Напротив! Я встречался с Улухановым и сказал ему, что ему стоит почитать за большое счастье породниться с таким важным на Кавказе человеком, как вы, имам.

Он сверкнул глазами.

— Ты оказал мне важную услугу, если все так, как ты говоришь. Проси милости.

— Хотел бы замолвить слово за одного человека, хоть он мне и неприятен. Большой русский генерал. Важное лицо на Линии. Его брат, офицер, погиб в Ичкеринском лесу. Говорят, тело выкопали. Генерал хотел бы выкупить его, чтобы похоронить по-христиански.

Шамиль помрачнел.

— Ничем этих чеченцев не проймешь. Сколько еще голов мне срубить, чтобы они стали слушаться? Да будет тебе известно, Ахверды-Магома как-то раз нашел много тел русских солдат в лесу после того, как выиграл битву. Приказал выкрасть из русского лагеря священника. Всех похоронили по обычаю урусов. Потом священника отпустили. Я прикажу найти тело, а виновных накажу.

— Почему вы так суровы со своим народом?

— Натура скверная у них, склонная к грабежам и разбоям. Оттого и бью, ибо без этого их не переделать. Я не стыжусь своих дел и не боюсь дать за них ответ Богу.

— Что будет с нашим обменом?

— То, что ты сказал про славу, почет и уважение, важно. Но и деньги получить хорошо, — улыбнулся Шамиль. — Не соврал насчет арбы?

— Как бы посмел?

— Хорошо. Как и сказал, дам ответ послезавтра. Жду своего учителя. Послушаю, что он скажет.

— Вы говорите об Джамалуддине Казикумухском?

— О ком же еще? Неужто не слышал о нем?

— Нет.

— Темные вы люди! — покачал головой имам. — Ступай. Время вечерней молитвы близко.

Казалось, все идет хорошо. Я ложился спать в полной уверенности, что все разрешится к всеобщему удовольствию.

На рассвете мои благостные мысли были грубо развеяны. В кунацкую ворвались мюриды. Бесцеремонно меня растолкали. Вывернули мне руки, не дав опоясаться оружием, которое висело на стене. Вытащили меня наружу и потащили, что-то яростно выкрикивая, к сакле, утром привлекшей мое внимание.

Внутри строения на полу лежала деревянная крышка. Ее отбросили в сторону. Меня швырнули в тёмный провал. Я упал на кучу рыхлой земли. Люк с грохотом захлопнулся. Свет померк. А с ним вместе и надежда, что моя миссия увенчается успехом.

[1] Фраза «Ты этого хотел, Жорж Данден» из мольеровской комедии «Жорж Данден». По-французски dandin — «простофиля», «растяпа».

[2] Речь идет об Иване Загорском, студенте Виленской военно-хирургической академии, сосланным на Кавказ. Он попал в плен вместе с князем Орбелиани и разделил с ним и другими несчастными все тяготы Шамилева плена. Помогал чем мог, в том числе, и траволечением.

[3] В 1845 г., когда сложилась аналогичная ситуация, горцы убили 12 офицеров, об обмене которых уже почти договорились. Но экспедиция Воронцова была в нескольких часах от Дарго. Аул подожгли, а с пленными расправились.

[4] Знак позора в войске Шамиля, означавший, что его носитель проявил трусость в бою. Снимался после того, как мюрид или муртазек снова повел себя в сражении как храбрец. Были и особые награды за храбрость. Это система поощрений и наказаний неплохо работала. Недаром русские отмечали: чеченцы стали сильно отличаться поведением в бою.

[5] Считается, это был чисто политический брак. Девушку звали Зейнаб. По слухам (М. Н. Чичагова), «Шамиль жил с ней всего три часа». Сердце его уже принадлежало Анне Улухановой, принявшей имя Шуанет.

Глава 22

Коста. Дарго, конец октября — начало ноября 1842 года.

Утро добрым не бывает.

А если оно начинается с зиндана?

Фу, злое утро, злое! Уходи! Пошло прочь! Увы, время не собака, так просто его не отгонишь и вспять не повернешь.

Я за семь лет своего попаданства повидал немало тюрем. Посидел в гостях у стамбульского «Ибрагим-паши». Ощутил прелесть каменного мешка анапского каземата. Дважды примерил на себя роль революционера Камо в Метехском замке. Можно сказать, сиделец со стажем. Зиндан Шамиля по уровню суровости, жуткости превосходил все вместе взятые «крытки», которые ранее выпали на мою долю.

Просто широкая яма. Никаких кувшинов с водой, постелей, соломы, отхожих мест. Света нет. Воздух спертый. Воняло нечистотами и застарелым запахом человеческого пота. Казалось, они пропитали все вокруг отчаянием. Кто сидел здесь до меня? Определенные соображения уже пришли в голову. Но нужно было кое-что проверить.

Я стал обшаривать все вокруг. И натолкнулся на ожидаемое. В одной из стен нашелся лаз. Из него не тянуло воздухом. Значит, его уже закрыли. Неужели здесь сидели русские пленники и ночью сбежали? Вот же глупцы! Я же здесь. Еще одно усилие — и вы были бы на свободе!

Я застонал. Надо же так попасться! И, главное, в гостях у кого? У людей, помешанных на подозрительности и предпочитавших не разбираться, а снести голову, назначенную виновной. Как же хрупок наш мир! Буквально несколько часов назад я был почтенным гостем, меня принимали важные персоны, сам имам имел со мной беседу, говорил ласково… И вот я уже сижу в яме и жду бесславного конца. Какого? Палача? Многолетнего заключения в зиндане, в котором можно запросто сдохнуть? Как выдержал князь Илико, избалованный комфортом и женским вниманием, столь длительное пребывание в таких условиях⁈ Размеры ямы впечатляли. Для одного — более чем достаточно. Для 25 человек? Немыслимо. Восемь месяцев! Набитые как сельди в бочке. Без притока свежего воздуха. Я теперь очень явственно представил себе, что чувствовали пленники, когда над их головой обвалилась хижина.

Оставалось лишь надеяться, что побег увенчается успехом. Хотя я был в этом не уверен. Одни, без проводников, босые и нагие, когда в горах уже ощутимо похолодало? Не зная местности, в дремучих лесах, где снуют орды чеченцев? Бог им в помощь, конечно. Будет мне слабым утешением в моей несчастной будущности, если они справятся.

Время тянулось мучительно долго. Никто ко мне не приходил, ничего не объяснял. Ни еды, ни воды. Что сказать? Нравы тут простые. Посадили в землю, и сиди до морковного заговенья.

К вечеру начали оправдываться мои самые плохие предсказания. Люк открылся. В яму стали сталкивать людей. Избитых. Некоторые были ранены. У одного голова была рассечена кинжалом.

Это, действительно, были русские. Попытавшиеся сбежать, но ушедшие недалеко. Они разделились. Их ловили поодиночке и группами. Приводили, предварительно избив, пастухи, которых офицеры-беглецы пытались соблазнить деньгами. И воины, которых отправили в погоню. Те тоже не стесняли себя в проявлениях особой «милости».

— Меня раздели догола и бросили лежать под дождем два часа, предварительно «погладив» палками, — рассказал мне один из беглецов по имени Иван. Тот самый лекарь, который выхаживал со Спенсером страдавших от поноса.

— Где князь Орбелиани?

— Он ушел с нашей группой. Когда на нас напали и окружили со всех сторон, он соскочил в кручу и исчез в тумане.

— Дай Бог ему уйти от погони!

— Что с нами теперь будет⁈ С нами обращались как с собаками. А теперь… Наверняка, скажут: «Вы жаловались на жестокое обращение совсем несправедливо, потому что у вас достало сил бежать. На будущее время станем вас содержать так, чтобы вы были ни живы, ни мертвы».

Иван оказался прав. Пленников подняли в саклю. И приковали цепями к столбам так, что они не могли пошевелиться. Меня потащили к имаму.

Прием у Шамиля разительно отличался от первого. Меня бросили на пол перед наибами. Охранник придавил меня к ковру сапогом.