Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)
Играя, увлекся я настолько, что уже и страшная рожа противника моего сделалась привычной. Я вновь ощутил себя на гусарском биваке, и за спиной были добрые товарищи мои, александрийцы, и только обычного шума военного лагеря недоставало. Однако, играя с товарищами моими, я бы не стал ловчить с подточенным мелком, которым записывал ставки каждой метки прямо на своем ментике. По правилам записи должен вести понтер, но об этом я господину черту докладывать не стал. Сам же я пользовался мелком не хуже опытного шулера. Не подумайте плохого – я выточил на торце его канавку, чтобы линия получалась двойной, не с дурными намерениями, а желая проучить некого бездельника из нашей роты, охранявшей порт. Мелом мы помечали мешки и ящики… впрочем, о затеянной мною проказе я расскажу в другой раз. При выигрыше своем я ставил мелом палочку, и противник мой видел в неверном голубом свете, что я совершил один лишь взмах рукой, а что порой образовались две палочки – того он не примечал. Думаю, почтенная компания простит мне это маленькое озорство.
Самое скверное было, что я не знал длины старицы. Поэтому я не мог кончить игру вовремя, а длил ее и длил, рискуя проиграться в прах, чтобы уж получить речной воды с немалым запасом. Но настал миг – и я, мысленно перекрестясь, сказал:
– Ну что же, любезный черт, каждый из нас играл на то, чем владеет и может предъявить немедленно. Ты проиграл всё свое имущество. Коли есть иное – ставь на кон, но учти – мне потребна только вода! Ни на что иное я играть не стану!
– Да куда тебе столько воды-то? – спросил потрясенный черт.
– Нужна!
– Да в воде-то мои родичи живут! Коли она тебе в таком количестве надобна – сам их оттуда выгоняй, а я погляжу!
И злейшему врагу не пожелаю видеть перед глазами покрытую слизью морду с выпученными глазищами, торчащими вперед козьими рогами и прочими бесовскими прелестями. А черт ведь еще и сунулся ко мне поближе, имея намерение рыком своим и ледяным дыханием перепугать до полусмерти.
– Ну что же, – молвил я, положив руку на сабельную рукоять, – коли гусар обыграл черта, то сладит и с чертовой бабушкой. Веди сюда свою родню! А я уж с ней по-свойски переведаюсь!
Тут я молодецки глянул на протоку и в свете нескольких далеких фонарей увидел торчащие из воды выпуклые глазищи на манер лягушечьих. Чертова родня подобралась во время игры совсем близко и молча наблюдала за нами. Меня прошиб холодный пот, и я скорее повернулся к приятелю своему, лишь бы не видать более этих ледяных мерцающих глаз.
Черт же призадумался.
– Так сколько я тебе проиграл? – спросил он уже менее злобно.
– Я вел точный счет. Восемь тысяч сто девяносто две сажени, любезный черт!
Я выговорил это невероятное число – и сам испугался. Но виду не подал.
– Так это же вся старица… – ахнул он. – Да еще хороший кусок Курляндской Аи!
– Курляндская Ая тоже тебе принадлежит?
Он смутился. А я тихо порадовался тому, что нечисть не в ладах с арифметикой. Иначе мой задорный игрок сразу бы сообразил, что уже играет на воду, ему не принадлежащую, и пошел на попятный лад.
Молчание черта я истолковал верно – по каким-то подводным бесовским законам вода в Курляндской Ае ему не принадлежала.
Теперь следовало скорее с ним мириться, пока он и впрямь не позвал сюда всю свою братию.
– Послушай меня, приятель, – сказал я ему. – Я в игре горяч не менее тебя и сам теперь толком не знаю, на что мне эта старица. Нужна она, правду сказать, всего лишь на время. Я ею попользуюсь, а потом забирай ее обратно, сделай милость! И с родней своей вместе!
Черт глядел на меня очень подозрительно.
– Я перекрестился бы в подтверждение своих слов, любезный черт, кабы не боялся тебя тем обидеть, – продолжал я. – Ну, подумай хорошенько, на что гусару пустынная река? Ведь мы играли только на воду, без берегов и, сдается, даже без островов. Что же я, лебедь, что ли? Или селезень? Гусары, слава богу, не водоплавающие! Им того по уставу не положено!
Последнее я добавил, признаюсь, с перепугу – при слове «водоплавающие» глаза моего неудачливого игрока полезли из орбит своих и усы нехорошо зашевелились.
– Так чего же ты хочешь, треклятая твоя душа?
– Провести по старице лодки! И более ты нас не увидишь и не услышишь, любезный черт!
– Верно ли?
Ранее в таких случаях я бы скорбно воскликнул: о род человеческий! Но нечистая сила тоже, оказывается, страсть как не любит платить карточные долги свои. И если есть хоть малейшая возможность ускользнуть от долга из-за благородства иных игроков, то уж поверьте – она будет использована и на земле, и под водой!
– Верно, любезный черт, клянусь своей гусарской саблей! – подтвердил я. А поскольку сабля шла у нас против доброй тысячи сажен речной воды, то он мне и поверил.
– Будь по-твоему, – сказал черт. – Сейчас я доставлю тебя на головную лодку – и веди ее куда знаешь!
– Нет, друг мой, не одну лишь головную лодку, а и все, что за ней, – возразил я, поднял свой ментик и хорошенько встряхнул, выбивая меловую пыль. – Они должны пройти старицей и выйти в Курляндскую Аю, иначе я остаюсь здесь и принимаюсь хозяйничать в новом своем владении так, как сочту нужным.
Черт недовольно засопел. Похоже, он затеял строить козни против меня, да не справился.
Далее события развивались так – стоя на его ладони, я прибыл на «Бешеное корыто». Первым делом угодил я в объятия Калинина, который ждал меня у края борта и помог забраться на лодку.
– Слыханное ли дело, с нечистью в карты играть! – восклицал купец. – Внукам и правнукам своим закажу не соваться в эту протоку!
И одновременно хлопал меня по спине, сбивая с черного сукна последние белые палочки, означавшие мой выигрыш.
– Как тут без меня, Калинин? – тихонько спросил я.
– А как? К капитану и подойти боязно – сидит злой… Матросы – и те примолкли…
Я отлично представлял себе их состояние. Все мы – люди богобоязненные, находиться в обществе нечистой силы не желаем. Дивно еще, что никто не орал благим матом и не пытался удрать на противоположный берег пешком по воде. Бахтин одним своим пронзительным голосом да нарочитым бесстрашием сумел удержать и матросов, и нескольких бывших с нами пехотинцев в неподвижном состоянии. Но что при сем делалось в душе у него – понять было затруднительно. Никольский всё еще бубнил псалмы, Ванечка же Савельев жался к капитану, полагая, что так он будет в безопасности. Как оказалось позднее, всей опасности он не осознавал.
Делать было нечего – я отправился к Бахтину.
– Я договорился, мы можем двигаться далее, – сказал я ему. – Командуйте, Бахтин.
Он посмотрел на меня немногим нежнее, чем сердитый черт, и скомандовал:
– Весла на воду! И – раз! И – два… Навались!
На «и» вышколенные гребцы занесли весла, на «раз» – дружно опустили их, и «Бешеное корыто» двинулось с места.
– Стой, стой! – раздалось вдруг. Это был голос чешуйчатого моего приятеля. Я нашел его взором – он торчал из воды, вновь обретя свои немалые размеры.
– Чем ты недоволен, любезный черт?
– Тем недоволен, что ты слова не держишь!
– Как это я не держу гусарского слова?
– Ты сказал, что сам поведешь лодки. А тут другой приказы отдает! Коли так – никуда я вас не пущу!
Я не мог уж вдругорядь играть с ним в карты. Протока принадлежала мне – но что с того радости, коли я был арестован в этой протоке вместе с канонерскими лодками? Следовало выдумать иную хитрость.
– Приказы отдавал мой первый помощник, – отвечал я. – У коего глотка более привычна орать на морских просторах. Но коли тебе угодно, я буду кричать сам.
И тут же я шепнул почти беззвучно:
– Подсказывайте же, Бахтин… Иначе мы до второго пришествия с места не сдвинемся…
– Окажемся в безопасности – пришлю к вам секундантов, – отвечал он. – Велите делать замеры глубины.
– Зачем? – удивился я и крикнул: – Любезный черт, сколько тут саженей до дна?
– Две сажени! – отвечал он.
– Годится? – тихонько спросил я Бахтина. Он кивнул, и мы двинулись дальше, причем командовал я звонко и отчетливо, не хуже нашего эскадронного командира.
Черт плыл слева и с любопытством слушал мои повеления.
Я же, чтобы ему было понятнее мое начальственное положение, устроился на носу «Бешеного корыта» чуть ли не в обнимку со стволом орудия. Подводная нечисть могла быть мною довольна – орал я на славу!
– Доволен ли ты, любезный черт? – спросил я его, когда мы дошли до узкого места, сажен в полсотни шириной, за которым, как шепнул Калинин, уже начиналась Курляндская Ая. – Сейчас лодки уберутся отсюда, и протока вновь станет твоей.
– Ты обманул меня, теперь я это вижу ясно. Тебе нужно было всего лишь провести лодки, – отвечал он. – Однако с чертом шутить опасно…
– Еще бы я этого не знал! Но, видишь ли, любезный черт, сейчас война. Тебя наши войны не касаются, однако для нас защита Отечества – важнее всего, и потому я рискнул сыграть с тобой в штос. Как видишь, я своего добился, и наши лодки сейчас поднимутся, в соответствии с приказом, по Курляндской Ае до Митавы, чтобы обстрелять город и дать возможность идущим с суши частям взять его.
