Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)
– Не сметь! – приказал Бахтин, эту мысль угадав. И добавил потише: – Он недолго продержится на четырнадцати узлах, утомится и бросит свою дурацкую затею…
– Да вот ведь уже Кальнцем! – объявил в отчаянии Калинин. – До Митавы рукой подать!
Я эти места знал. От Кальнцема до Митавы было около трех часов рысью. Хороша же у купчины рука…
Честно признаюсь, и мне захотелось, кинувшись в волны, выплыть к пустынному берегу. Пока сабля моя при мне, бояться нечего. Это вам не бахтинский кортик длиною не более девяти вершков вместе с рукоятью слоновой кости, да еще неведомо, как мои домочадцы умеют обходиться с этим страшным оружием. Иванов объяснил мне, что длинные шпаги и сабли стесняют движения владельцев своих в тесных каютах, кубриках и коридорах, мешают при скором спуске по трапу, я всё это понял, однако семь вершков лезвия – это, господа мои, несерьезно, и даже нож, которым ловко орудует на кухне стряпуха моя Грета, подлиннее будет. Неведомо, о чем думало Морское министерство, когда лет за десяток до войны обязало морских офицеров таскать на боку сию детскую игрушку. Портупею им, правда, украсили позолоченными львиными мордами – а что от тех морд проку в бою?
Итак, «Бешеное корыто» неслось навстречу погибели своей, Бахтин с Ивановым и Никольским отчаянно совещались.
– Нужно поворачивать и таким образом гасить скорость! – требовал Бахтин.
– На четырнадцати узлах, коли не более? Да мы все из лодки вылетим к чертовой бабушке! – возражал Никольский.
– Лучше выбросить пару ведер! – подсказал благоразумный Иванов. И точно – матросы, найдя ведра, стали привязывать к ним шкертики.
Вдруг мы услышали дикие звуки. Казалось, взревел раненый лев, или слон, или иная крупная и злобная скотина. И лодка наша, в течение нескольких секунд замедлив ход, остановилась.
Под водой творилось нечто непонятное – справа по борту она колыхалась и пузырилась.
– Уж не сцепился ли наш бурлак с соседом? – предположил я. – Не удивлюсь, коли подводные угодья поделены между нечистой силой, как пахотные земли между крестьянами. То-то он смущался, узнав, что кусок Курляндской Аи проиграл!
– Лево на борт! – приказал Бахтин, желая развернуть «Бешеное корыто» и во весь весельный мах погнать его прочь от нечистой силы.
Я перебрался на корму. Очень хотелось понять, в какую передрягу вляпался мой чешуйчатый приятель. Хотя он и перепугал нас всех до полусмерти, зла к нему я не испытывал. В конце концов, он считал старицу своим владением и охранял ее как умел.
Возня под водой продолжалась. Вдруг оттуда вылетел запущенный мощной лапой предмет и шлепнулся аршинах в полутора от берега, так что длинный край его лег на мелководье. Я не понял, что это такое, зато понял Никольский.
– Бахтин, глянь! Да это же рогатка! – воскликнул он. – И цепь при ней!
Я бы сей предмет рогаткой не назвал – это была охапка здоровенных бревен, утыканных тяжелыми и длинными железными штырями.
– Стало быть, они знали, что мы придем рекой? И понаставили для нас рогаток? – спросил пылкий Бахтин. – Вернусь в Ригу – сыщу изменника, что предупредил их о походе нашем!
– Для того не надобен изменник, – возразил ему Иванов. – Всякий, кто видит на Двине и в заливе едва ль не весь российский шхерный флот, может предположить, что лодки, уже входившие в Курляндскую Аю, попытаются подняться как можно выше. Вспомни – еще в августе шешуковские суда штурмовали Экау. Было время наладить рогатки.
Он был прав. Но Бахтину не терпелось кого-нибудь покарать. Мне знакомо это состояние – и почему-то особливо оно проявляется у людей, облеченных властью, в тех обстоятельствах, когда винить некого, кроме как самого себя.
«Бешеное корыто» потихоньку, словно крадучись, подошло к берегу.
– Вот бы в камышах укрыться, – шепнул мне Калинин. Он уже немного пришел в себя. Неудивительно, что купец, человек мирный, растерялся от опасности. Я и сам чувствовал себя на несущейся лодке как-то скверно, хотя продолжал хранить вид гусарской доблести.
Вода в подозрительном месте взбаламутилась, и всплыла образина моего чешуйчатого приятеля.
– Ну, я вас! – прорычал он. – Вот распутаюсь…
Курляндская Ая в этом месте неширока, и сотни сажен бы не набралось. Удачное место для установки подводных рогаток на цепях. Слыхал я как-то, что в старину порты огромными цепями загораживали, чтобы вражеские суда не прошли. Было это, сказывали, и на Двине, когда покойный государь Петр велел Ригу взять, тогда светлейший князь Меншиков таким способом шведские корабли к Риге не подпустил. Цепи, надо полагать, были длинны и прочны – неудивительно, что нечистая сила в них запуталась. Теперь оставалось молиться, чтобы боевой задор ее приутих или же чтобы она убралась с цепным грузом туда, где ей помогут соплеменники. Впрочем, был и третий выход.
– Любезный черт, теперь ты видишь, что не стоит связываться с теми, кто защищает Отечество свое, – обратился я к подводному страдальцу. – Знаю, что обращать тебя в веру христианскую бессмысленно, однако заметь – ты, желая нам сильно навредить, приносишь огромную пользу экспедиции нашей. Если бы ты, таща на себе лодку, не влетел с размаху в цепные рогатки, эта беда выпала бы на нашу долю. И мы потратили бы на нее куда более времени, чем ты, с твоей силой и ловкостью! Вот и задумайся…
Он и впрямь задумался.
Размышляющий черт – зрелище, доложу я вам, любопытное.
Как-то у нас в эскадроне завелась вороватая кобыла. Обнаружили мы это, когда пропал немалый круг колбасы. До того мы и не подозревали, что лошади едят мясное. Излечили мы ее, голубушку, от привычки совать нос куда не след, презабавным способом. Васька мой проскакал по соседней с биваком деревушке и вернулся с порядочным шматом только что взошедшего теста. Запах оного располагает к мыслям о съедобности. Мы положили тесто среди имущества своего и позволили кобыле схватить его зубами. Оно на зубы налипло – никак не отодрать, а поковырять в пасти копытом она не может. Принялась бедная кобыла мотать башкой и корчить преужасные рожи – мы со смеху за животы схватились. Так вот, чешуйчатый мой приятель, предавшись раздумьям, был еще почище той кобылы – морщил и лоб, и нос, закатывал глазищи, вздыбливал соминые усы и прочие штуки проделывал, любо-дорого посмотреть. Те из экипажа «Бешеного корыта», кто наблюдал это зрелище, только ежились с перепугу. В темноте-то черта видели немногие – а сейчас его можно было разглядеть подробно.
Мешать ему я не стал. Может статься, этот подводный житель впервые за свою долгую жизнь пытался сопоставить причины со следствиями, кто его разберет. Наконец он заговорил.
– А коли я вновь цепи с рогатками натяну? – спросил он.
– Стало быть, и это каким-то образом нам на пользу пойдет.
Я был уверен, что, выпутываясь из цепей с рогатками, он напрочь сгубил всё это устройство. Ведь оно не так просто, как может показаться человеку несведущему. Придется только внимательно наблюдать за чешуйчатым вредителем – ну да это я предоставлю Бахтину с Никольским.
– А коли поплыву вперед да врага вашего предупрежу?
– Тоже беда невелика. Враг будет ждать нападения с реки и стянет туда все силы свои, а тем временем товарищи наши, что движутся к Митаве сушею, беспрепятственно возьмут город.
Черт почесал в затылке. По всему выходило, что напрасно он со мной связался.
– Да не мучайся ты, брат, – сочувственно сказал я ему. – Иначе и быть не могло. Коли кто защищает Отечество свое – с тем и черту не совладать.
– Отечество? – переспросил он. – Да что ж это такое? Ты всё толкуешь – Отечество, Отечество, а с чем его едят?
Я только руками развел.
И по сей день не знаю, как это даже человеку объяснить, не то что водяному черту. Или оно есть – и тогда без слов понимаешь, либо его нет – и слова бесполезны…
Очевидно, некая работа совершилась в огромной его рыбьей башке с козьими рогами. Он опять ушел под воду и долго там возился. Наконец явился в прибрежных камышах. Выбрел из воды он с натугой, а за ним волочились цепи и тяжелые бревна, утыканные аршинными ржавыми штырями и потому притопленные до полной незаметности. Страшно подумать, что было бы, кабы мы на них налетели, – тут и экспедиции конец…
Всё это добро он свалил там и, выпрямившись, утер рожу свою, как если бы на ней проступил пот.
– Путь свободен, – прорычал он. – Прощайте. Да только в протоку мою более не суйтесь!
И длинным рыбьим прыжком ушел в воду.
– Прощай, любезный черт, – сказал я вслед ему. – Благодарствуем, да вперед веди себя примерно, чтобы более не схлестнуться с черным гусаром.
– Приберегите свое фанфаронство для неприятеля, Бушуев, – хмуро сказал Бахтин.
– Удивительное дело. Как нечистая сила говорит – так вы замолкаете. А как опасность миновала – так и у вас голос прорезался, – заметил я. – Покамест сюда дойдут отставшие лодки, у нас есть время переведаться! Велите причалить к берегу!
