Владимир Свержин - Внутренняя линия
В Большом давали «Князя Игоря». Очаровательная Ярославна лирическим сопрано жаловалась, что все вокруг уныло, и ждала домой своего командарма.
— Давайте рассказывайте, что у вас задела, — отослав адъютантов, наконец обратился к доктору Шапошников.
— Не совсем у меня, — оглянувшись по сторонам, тихо начал военврач. — Видите ли, Борис Михайлович, так получилось, что я сейчас работаю в госпитале по линии НКВД, и больные у меня сами понимаете какие.
— Понимаю, — нахмурился Шапошников. — Так что ж, помочь тебе перевестись в Москву? В армейский госпиталь?
— Нет — нет, я не о том. Строго говоря, меня это дело вообще мало касается. Но я подумал…
— Сергей Владиславович, дорогой мой, сразу видно — не учат медиков как следует докладывать. «Меня не касается», «я подумал»… Говорите четко и обстоятельно: что, почему, отчего?
— Вот, полюбопытствуйте. — Виконт достал из кармана френча склеенный из кусочков лист бумаги, исписанный ровным гимназическим почерком.
— Что это?
— Приказ отыскать и препроводить в Москву Татьяну Михайловну Згурскую. Подпись, как можно убедиться, самого Дзержинского.
— Таню Згурскую? — Брови командующего округом удивленно взметнулись и над переносицей сложились две глубокие вертикальные морщинки. — Я и не знал, что она осталась в Союзе!
— Признаться, я тоже. Но приказ… Понимаете, один из моих пациентов… Ну, в общем, у него сильное нервное переутомление…
— Пьет, что ли, много? — перебил его Шапошников.
— Не без того. Так вот, во время приема пакет с этим приказом выпал из его кармана. Я поднял возвратить, а он взял, порвал и выкинул. Говорит: недавно ОГПУ приказало генеральшу Згурскую отыскать и в Москву отконвоировать, но обнаружилось, что она либо непосредственно в столице, либо где — то рядом. Так что нам все это уже без надобности. Я обрывки из ведра достал и склеил.
Шапошников еще раз пробежал глазами текст приказа.
— Чем же им Татьяна Михайловна не угодила? Святая ведь душа!
— Я не знаю. — Доктор развел руками. — Мне, правда, удалось выведать, что вроде бы Татьяну Михайловну следует отыскать для какого — то профессора Дехтерева.
— Ну как же, слышал о таком! Намедни мы с Климом Ворошиловым о нем разговаривали. Дехтерев тоже врач.
Командарм задумался.
— Решительно ничего не понимаю. Не на людях же этот профессор намерен опыты ставить! А если, не дай боже, на людях — то вон их вокруг сколько. Зачем ему Татьяна Михайловна понадобилась?
Виконт огорченно вздохнул:
— Ничего не могу сказать. Но я как узнал, что ей угрожает опасность, решил, что кроме вас помочь некому. Это, конечно, очень рискованно…
— Тихо! — оборвал его Шапошников. — Нашел кого пугать. У нас, казаков, жизнь положить за други своя — дело правое.
— Борис Михайлович, если вдруг что — я с вами. Можете на меня рассчитывать.
— Да чего там, уже помог, — отмахнулся было Шапошников. — Хотя…
Он на мгновение задумался:
— Если Татьяну Михайловну ищут для лаборатории Дехтерева, то недурно бы в ней своего человека держать. Как, Сер гей Владиславович, пойдете в разведку?
— За правое — то дело!
— Вот это по — нашему! Остальное утрясем.
Черные круги под глазами Дзержинского красноречиво говорили, что этой ночью, а также прошлой и позапрошлой, Феликс Эдмундович спал не более трех часов. Секретарь печально глядел на вышагивающего по кабинету председателя ОГПУ: ему было чертовски жаль этого сильного волевого человека, нимало не заботящегося о своем подорванном каторгой здоровье. Все последние годы — революции, гражданской войны и пресловутого нэпа — «железный» Феликс взваливал на себя все новые и новые дела, силился совершить невозможное — поднимал из руин, спасал, давал кров и хлеб, не чураясь грязной работы, сражался с непримиримыми врагами советской власти. Вот и сейчас секретарь понимал, что Дзержинский пусть из последних сил, но всецело занят работой, и что не садится он лишь для того, чтобы не уснуть за столом.
Секретарю очень не хотелось сообщать новость, с которой он пришел, но выбора не было.
— Феликс Эдмундович, — извиняющимся тоном начал он, — у нас чрезвычайное происшествие.
Он запнулся.
— Что случилось?
ГЛАВА 20
«На тысячу баранов хватает одного кнута, но остерегайся поднять его на волка».
Имам Шамиль— Сейчас только с Петровки звонили. В Большом Кисловском переулке возле бывшей гимназии Брюхоненко обнаружен грузовик…
— Тот самый, что на рассвете угнан из — под Расторопино?
— Так точно. В нем связанный водитель. Проходивший мимо солдат Красноуфимского полка увидел знакомые номера и заглянул внутрь.
— Значит, водитель жив?
— Жив.
— Что ни говори, а этот Судаков положительно не желает лишний раз марать руки кровью.
— Видимо, так, Феликс Эдмундович.
— Шофера допросили?
— Допросили. Словесный портрет, который он дает, полностью совпадает с описанием Судакова и Згурской. Как утверждает, — секретарь поглядел в записи, — вышеупомянутый красноармеец Топорков, они хитростью отослали сопровождающего и внезапно захватили автомобиль. Так что он даже не успел применить оружие. Под прицелом револьвера водитель был вынужден провезти Згурскую и Судакова через контрольную заставу прямо в Москву. Неподалеку от Никитского монастыря ему было велено остановиться, после чего Судаков оглушил его. Наверное, потом Судаков сел за руль сам.
— От Никитского монастыря до гимназии — рукой подать. Зачем это ему было нужно?
— Возможно, беглецы намеревались и дальше продолжать свой путь на автомобиле, но их что — то спугнуло?
— Может быть, но вряд ли. Вероятно, они просто сочли неудобным оставить машину возле монастыря. Ладно, пока что внятного ответа на этот вопрос нет. Но ясно другое — Згурская и Судаков совсем рядом. Похоже, эта парочка просто издевается над нами! Еще немного, и оставили бы грузовик непосредственно под окнами Лубянки! Нет, положительно, я хочу понять этого Судакова! Что могло подвигнуть его — коренного пролетария, боевого краскома — перейти на сторону белогвардейского отребья?
Дзержинский подошел к столу и дробно застучал по нему длинными музыкальными пальцами.
— Орлинский на конспиративной квартире во Втором Зачатьевском переулке?
— Так точно, в доме Талей.
— Да, — вздохнул Феликс Эдмундович, и секретарю показалось, что он на мгновение заснул. — Совсем недавно здесь дневал и ночевал Шаляпин, а теперь вот мы…
В кабинете повисла долгая пауза.
— Соедините меня с Орлинским!
Оставшись один, Дзержинский устало прикрыл глаза и машинально снял трубку с телефонного аппарата в ожидании знакомого голоса.
— Слушаю вас, Феликс Эдмундович.
— Как продвигается наше дело?
— Доктор Кристенсен всецело поверил в разыгранный спектакль с побегом и теперь действует исключительно под нашим контролем. Вчера вечером он общался с Шапошниковым, и тот, как и предполагалось, загорелся идеей выручить из беды жену своего друга. Доктор предложил ему помощь, командарм ее принял. Пока о каких — либо конкретных действиях речь не шла.
— Понятно. Сообщите вашему подопечному, что Згурская точно в Москве. Шапошникову сегодня же доложат, что утром был угнан грузовик, принадлежащий автопарку Красно — уфимского пехотного полка. Полагаю, сопоставив факты, Борис Михайлович и сам поймет, на кого устраивалась облава и, следовательно, кто и куда из нее вырвался. Но в случае необходимости…
— Все будет сделано в надлежащем виде, Феликс Эдмундович!
— Не затягивайте! Времени мало.
— Конечно. Все сделаем.
— И следите, чтобы наживка не сорвалась с крючка.
— Рядом с Кристенсеном всегда находится наш человек. Очень надежный — из интернациональной бригады.
— Хорошо, — резко проговорил Дзержинский. — Обо всех новостях сообщать немедленно!
— Слушаюсь! — в тон ему ответил бывший статский советник.
Положив трубку, Дзержинский подошел к открытому окну. Погода стояла уже совсем летняя, но зелень пока не покрылась серой городской пылью и радовала глаз. Дзержинский, не отрываясь, глядел на аккуратные вагоны остановившегося на площади трамвая, в которые втягивалась ждавшая на остановке толпа. Еще пять лет назад казалось, что никаких трамваев больше не будет. Что все, чего добились своими действиями революционеры — большевики — это кровь и разруха, новая кровь и новая разруха после ужасной войны. А теперь уже видно, что жизнь возвращается на прежние рельсы, что у нее будут совсем другие станции. Очень хочется дожить и увидеть.
— Феликс Эдмундович, — раздалось за его спиной, — к вам гражданин Джунковский.
Председатель ОГПУ повернулся, оставляя по ту сторону окна яркий май и начавшую понемногу налаживаться жизнь.
