Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
— Да не голоси ты так, голова болит с похмелья…
Толпа бандитов расступилась, вперёд вышел Артур, держа на плече лопату.
— Артурчик? — вор удивился. — Ты чё? Попутал? Давай побазарим… Ты скажи своим псам…
Слепой закашлялся.
— Да не ори, попросил же, — Артур поморщился. — Вопрос у нас с тобой возник, Серёжа. Подставить ты нас хотел под срок или под пули. Люди говорят…
— Кто говорит⁈ — вор расставил руки перед собой. — Какая сявка вякнула? Пусть мне скажет в лицо, а не за спиной свой гнилой базар разводит!
— И не один раз такое было, — невозмутимо продолжал Артур. — Тогда пацанам стволы раздал через Севера, потом хотел меня с ментами стравить. Достал ты меня, старый жулик. Вот ты говоришь — меня не будет, ты с кем-то другим договоришься. Так и я договорюсь с тем, кто вместо тебя приедет. Сечёшь?
— Не, Артур, ты попутал чё-то? — лицо Слепого передёрнуло от злости.
— Знаю я все эти ваши понятия, закон этот ваш… все вы, воры, одинаковые. Тебя не будет, твои кореша пальцы погнут, отомстить пообещают, а потом забудут про тебя, и со мной свои дела вести будут. Так и получится, но ты уже не увидишь. Ты здесь вторым слоем лежать будешь.
Артур ловко плюнул в вырытую могилу.
— Да ты чё⁈ — взревел Слепой. — Ты…
Бам! Артур врезал его лопатой по голове, и вор рухнул в яму. Артур вытянул руку в сторону, ему подали китайский ПМ, и из него пахан «Зареченских» сделал три выстрела в могилу. Посветили фонариком, убедились, что Слепой готов.
— Ну, иногда надо и самому поработать, — Артур засмеялся и достал платок, чтобы тщательно протереть пистолет.
— Артур, менты говорят, — начал Мирон, — что отпечатки с пистолета хрен снимешь, они вечно смазанные, а с такой поверхности рифлённой на рукояти вообще невозможно снять. Так что можно так не стараться.
— И ты им поверил? — Артур хохотнул. — Вдруг они специально тебе так сказали, чтобы подловить нас на этом потом? Бережёного бог бережёт. Ладно, погнали, пацаны, — он бросил пистолет в яму, поплевал на ладони и перехватил лопату. — Давайте-ка его присыпем, завтра к нему гостя подселят вторым этажом… скучно им здесь не будет.
Две недели спустя
А на реабилитации оказалось не так и плохо, наоборот даже, как в отпуске. Сон здоровый, не меньше восьми часов, плотный завтрак, обед и ужин, и ещё полдник устраивают. Массажи каждый день, солевые ванны, душ с щекоткой, вроде, «Шарко» называется… Ну гимнастика, тренажёры, всё как на курорте, даже тренерша в лосинах и зачётной попой.
Отоспался, отъелся и отдохнул сразу за обе жизни, хотя совесть иногда подъедала, ведь пока мы с Орловым баластились, Устинов и Якут бегали и разгребали все наши дела, даже Толику пришлось выписаться пораньше, чтобы мужики не зашивались, и учиться строчить рапорта и справки на пишущей машинке одним пальцем одной руки.
Хорошо хоть, всякой бытовухи будто поменьше стало, и разборок в городе не устраивали, остатки «Универмага» и «синих» спешно договаривались с Артуром, чтобы он их не перебил, а кого и под крыло взял. Так что братва друг в друга пока не стреляла.
Вернулся в Верхнереченск я днём, и сразу зашёл к ГОВД. Все в разъезде, тогда отправился к отцу, но Дима Кудрявый сказал, что батя на кладбище.
Там я его и нашёл, у могилы моей матери. Не помнил её почти, рано умерла, мне всего четыре года было, и батя растил меня один. Кто знает, вернись я в те годы, может, как-то бы и повлиял на этом, но я оказался в другое время, на пике своих сил, в молодые годы, и смог сделать немало.
Батя её любил, поэтому больше не женился, даже отношения с кем-то серьёзные не заводил. Всё делал для меня и для работы. Сейчас он сидел на скамейке, которую сделал пару лет назад, и курил, задумчиво глядя на памятник. Я подошёл, пожал ему руку и показал жестом, что подожду у машины, он кивнул. Не любит он в такие моменты говорить с кем-то, но я думаю, что он в мыслях разговаривает с ней, рассказывает о жизни и хвастается обо мне.
Поговорим с ним попозже. А я прошёл по кладбищу, по тому участку, по которому раньше ходить не любил, потому что здесь когда-то лежали мои друзья, коллеги и родные, а сейчас кресты и памятники с табличками, на которых незнакомые имена. Многое получилось поменять, и даже несмотря на сопротивление судьбы, я смог всё исправить. Смог…
День будний, холодно, посетителей мало, поэтому плотный мужик в дорогом чёрном пальто и с двумя красными розами в руке привлёк моё внимание. Я пошёл к нему.
— С возвращением, Васильев, — поздоровался Артур. — Как реабилитация? А то без тебя в городе сразу спокойно стало, никого не стреляют, никого не садят, тишь да благодать. Скукота.
— А ты к кому опять? — я посмотрел на могилу. — Этот же по пьяной лавочке умер, зарезал его собутыльник ещё до моего отъезда. Знал его?
— Не-а, — он бросил цветки на могилу. — Так, иногда хожу тут, смотрю, кто закопан.
— Кстати, — голову пронзила внезапная догадка. — Говорят, Слепой так и не нашёлся. Не в курсе, куда он уехал?
— А может, он и не уехал? — произнёс Артур загадочным тоном и заулыбался. — Кто знает, может, он ближе, чем ты думаешь…
— Так ты его здесь похоронил? — я показал пальцем на могилу с цветами. — Вторым номером? Вот ты чего на кладбище ходишь постоянно! Двойные могилы посещаешь!
— Да ты чё! — вскричал Артур, отходя на шаг. — Прикалываешься? Делать мне нефиг.
— Смотри мне, — я покачал головой. — Будешь барагозить, я трактор по весне сюда пригоню, посмотрим, что у тебя тут творится.
— Вот и вредный ты опер, Васильев, — он цокнул языком и запахнул пальто. — Я же к тебе с чистым сердцем, а ты…
— Иди уже. Работа такая, всех подозревать, особенно бандитов.
— А то я не знаю, — Артур засмеялся махнул рукой и торопливо, пока я ещё до чего-нибудь не докопался.
Я пошёл на выход, разглядывая незнакомые фамилии на надгробиях, чувствуя подъём, и разливающееся тепло по телу. На табличках нет знакомых фамилий и фото! Нет!
Я шумно выдохнул и задумался. А как повернулось всё — я же, получается, и Артура спас с детьми, в первый раз, когда вмешался в стрелку с Орловым, и во второй, когда стреляли по его дому. И, получается, он тоже смог вернуть мне долг, как и прочие. Может, Слепой и правда хотел убить нас с отцом, а Артур ему отомстил, и раз — это всё поменяло.
Каждый из тех, на чью жизнь и смерть я повлиял, влиял и на меня. Это что получается?.. Теперь уже не мне надо подстраиваться под этому бабочку, а ей под меня. Жизнь меняется, и все поступки имеют последствия, и не только плохие, но и хорошие. Скольких спас — все они потом чем-то помогали и мне.
Если подумать, все эти мои мысли про бабочку, это мысли, что я меняю что-то, и из-за этого меняется моё окружение. Но если причины того, что когда-то случалось, никуда не делись, то и события будто пытаются идти своим чередом и снова повториться.
Но когда люди выживают, они тоже никуда не пропадают, каждый принимает свои решения, делает свой выбор, совершает свои поступки, и из-за этого в итоге сами события меняются, появляется новая цепочка причины и следствия.
Спасая одного человека, я нарушаю причинную связь, которая сложилась будто бы самой судьбой, но и этот человек остаётся и влияет на мир дальше. А я же помню из своей жизни, что может случиться в будущем, и на что-то из этого я могу повлиять. Даже небольшие решения и вмешательства могут улучшить жизнь и всё остальное. Я смогу повлиять на мир в лучшую сторону, и никакая бабочка мне не помешает. Чем больше я меняю, тем сильнее это влияет на меня самого и на мир в целом. И старая судьба уже становится недействительной.
Когда я появился в это время в своей второй жизни, я принял решение изменить всё, что мог, к лучшему. По первости сразу стало опаснее жить, но это того стоило, ведь много хороших людей в итоге остались живы, и они тоже улучшают мир. Даже в городе у нас становится безопаснее, про это уже часто говорят.
