Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
Правда, ночью у нас не останавливались пассажирские поезда, и если он не захочет уехать на грузовом поезде, то на вокзал пока не сунется, зато можно свалить на машине. Тачка у него была, старая «Нива», но на работу он на ней никогда не ездил. Он вообще редко на ней ездил, только на рыбалку…
Так что к нему в гараж я и отправился первым делом, знал, куда идти. Как я и думал, ворота открытые, изнутри раздавался звук двигателя, который пытались завести. Но сейчас слишком холодно, не так-то просто завести тачку в такой мороз, даже такую неприхотливую машину, как «Нива».
Устинов и Кобылкин достали ПМ, и вошли первыми, а следом я, держа в руке фонарик в белым алюминиевым корпусом. Он холодил руку даже сквозь перчатку.
Вот теперь всё сошлось. И улики есть — синяк на лице и следы зелёнки на волосах, вязаной шапке и воротнике чёрной замшевой куртки. А на воротнике, поверх шарфа, болтались лыжные очки на резинке.
— Вот его и берём, — сказал я.
— Да ладно, — Устинов посмотрел на него, потом на меня. — Точно? Это же… Да ну нахрен!
— Точнее не бывает.
— Вы чё, мужики? — спросил водитель «Нивы» и медленно вылез из машины.
Судмедэскперт Ваня Игнатьев таращился на нас со следаком. Высокий статный парень, чью внешность портило косоглазие, и левый глаз уходил в сторону. Это сразу было заметно, но нам Ванька нравился, и мы и сами никогда его не обзывали, и никому другому не давали это делать.
Но суть-то не во внешности, а в том, что внутри.
— Чё такое? На выезд надо? Вы за мной? — с недоумением спросил Ванька.
Сан Саныч подбежал к нему, понюхал, гавкнул, мол, нашёл запах зелёнки, а потом сел и давай протягивать Ваньке лапу. Даже пса обманул хитрый убийца, для собаки это всё ещё хороший друг, который всегда с ним поиграет.
— Поехали с нами, Ваня, — медленно сказал Кобылкин и покосился на меня. — А то холодно здесь стоять. И обсудим, что, как и почему.
— Только оружие не убирай, Гена, — предупредил я.
Судмед не сопротивлялся, никуда не бежал, а продолжал делать вид, что вообще не понимает, что случилось. И оправдывался. Зелёнкой измазан — порезал палец, решил обработать, начал открывать пузырёк зубами, забрызгал всё вокруг. Синяк — ударился в темноте. А в гараж пришёл, потому что соседи сказали, что тут какие-то воришки шастали, ходил проверить машину и на всякий случай решил её перегнать. При этом он дружелюбно улыбался, жестикулировал, но я всё равно заметил на ладони подживающую уже царапину.
Падал же преследователь, как говорила рыжая девушка Юля, и матерился, значит, мог поцарапаться об стекло. И поцарапался.
Сходилось многое. И куртка из чёрной замши, как давно говорила проститутка Лимонова и Юля, хотя вторая упоминала, что куртка просто чёрная. Очки лыжника есть, чтобы скрыть важную примету — косые глаза, которые узнали бы сразу, и главное, почему все поняли, что я не гоню — я стянул с Ваньки шапку и расправил трикотаж. В ней были прорези для глаз и рта.
— Да я прикалывался, — оправдывался тот. — Прорезал спецом, хотел Ручку напугать, когда вернётся, типа ограбление… Стоять, бояться! Ха-ха! Ну вы чего мужики, это же я, Ваня…
— Поехали, — печально произнёс Кобылкин. — Ох, лучше бы Кащеев был маньяком. Тот хотя бы на него похож. Не ожидал, не ожидал…
— Ты про чё, Гена? — недоумевал Ванька.
— А ты же сам всем говорил, — сказал я следаку, — что не все маньяки на убийц похожи.
— Да знаю я. Чё, проще мне от этого?
— Вы думаете я маньяк? Да я же с вами по всем происшествия, на брюхе… Да я…
Больше терпеть вранье ублюдка, погубившего много невинных жизней я не стал.
Бац!
Мой кулак впечатался в его челюсть и донес до подозреваемого всю серьезность наших намерений.
— Руки вытяни, — скомандовал я.
Тот вмиг присмирел, но продолжал играть, даже сделал вид, что смертельно обижен, но подчинился. Я щелкнул на его запястьях браслетами.
Увезли его в ГОВД, посадили за мой стол, в кабинете, где я когда-то раскрыл при всех дядю Витю. Оборотня. Теперь новый сеанс, почти суд, чтобы убедить всех, что он — ВИНОВЕН, а дальше — дело техники, рутина по написанным в законах нормам.
Я сел за свой стол и разложил фотки жертв и выжившей Юли. Жертв пока немного, хорошо, что я успел раньше, чем он разошёлся.
— Чё у всех общего? — спросил я.
— Ну ты же говорил, глаза зелёные, — нетерпеливо заявил Орлов.
— А ещё? — я снова показал фотки. — Не дошло? Фотки, видите? Все новые, проявлены не так давно, даты вот есть. А салон у нас в городе один, и все цветные фотки идут через него. Завтра туда пойдём, найдём по записям и чекам, что там всё сделано. Будет твёрдая улика.
— Книжку как раз прочитал недавно, — вставил Толик. — Там маньяк выбирал жертв, потому что видел их видеозаписи, и потому, что сам работал на фабрике, где плёнки монтировали… погоди, тут же…
— На проявке работает наш Кирилл, — сказал я. — А Ванька с ним легко сдружился, болтали они часто, на рыбалку его приглашал, и вполне мог видеть все снимки. И дальше уже планировал, что делать.
— Да не показывал он мне эти снимки, — начал спорить судмед. — Отвечаю, Паха, ну ты…
— И вот, мы сфоткали Севу Донцова, — я показал на снайпера, который с интересом оглядывал кабинет, где в этой жизни оказался впервые, — чтобы глаза было лучше видно, цвет их, а Кирилл фотку проявил и взял с собой, ты наверняка её сразу заприметил. Ведь этот парень подходит под твой выбор.
— Паха, ты совсем уже с дуба рухнул?
Даже не вспотел, выглядит, как невиновный, незаконно побитый, синяк свежий потирает. И если бы не зелёнка, все бы решили, что я сочиняю или спятил. Но чем дольше я говорил, тем сильнее мне верили.
— Тихо, — оборвал его я. — Сразу, как увидел снимок, ты отменил рыбалку и начал готовить охоту, не нравятся тебе почему-то зелёные глаза, раз ты их обладателей убиваешь. И тут ещё приехал на труп, и я при тебе сказал, громко, чтобы ты слышал, что Сева будет в больнице. А тебе выяснить, в какой палате он лежит — плёвое дело, ты там всех знаешь, и все ходы видел. Ты медик, хоть и по трупам. И я ещё Кириллу повторял это, чтобы точно до тебя дошло, что и как. Причина тебе не важна, ты слышал только то, где твоя цель.
И пока все пытались осмыслить услышанное я продолжал накидывать:
— Славы себе ты не ищешь, поэтому убийство медсестры Фёдоровой, которую ты мог знать лично, ты попытался утаить, так бы и не увидели. Профи-судмед, такой как ты, обязан был увидеть следы удушения, а ты про них промолчал. Если бы не я — начало серии мы бы пропустили. И ты сразу начал отбрехиваться, намекать, мол, Ручка играл на скрипке, чтобы сразу подозрение заложить на него, чтобы мы на него хотя бы неосознанно начали думать. Струну-то у него стырил? Или где нашёл?
— Я понял, — вдруг вскричал Кобылкин. — Мне когда частные детективы фотку притаранили молодого Ручки, говорили, на работе нашли… а ещё думаю, чего он на работе такое держать будет? А её ты принёс туда, так? И им подкинул? Хитрый ты. Всё продумал, коллегу подставить его хотел.
— Какую фотку? — Ванька всё ещё делал вид, что смертельно на нас обиделся. — Вы чё, пьёте или чё? Ты же, Паха, непьющий!
— А потом Ручка вернулся из наркологии, — продолжил я. — И живо бы испортил тебе всё. Он-то профессионал, сразу увидит, что смерть насильственная, от удушения, едва только на труп мельком взглянет. И ты решил от него избавиться, записывал для него песни монахов, а он думал, что белочка прогрессирует. И в итоге — мешать тебе он больше не мог, а мы на него всё думали и думали, всё больше и больше.
— Эх, Яха-Яха, — пробормотал Устинов. — Бухарик ты старый, чуть не посадили тебя.
— Ключ от квартиры ты мог у него с шеи взять и дубликат сделать, он часто бухой в морге спал, бери у него дома, что хочешь. И футляр от виолончели мог найти у него, и струна может там где-то завалялась, так что у тебя было время подготовить все улики против него. Вот чем опасны такие маньяки — не с жертв начинают, а с путей отхода. Не убивать они не могут, но могут с себя подозрения снять заранее.
