Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита

Ванька всё спорил, остальные мрачно молчали. А я перевёл дух.

— И нам помогал, — сказал я, отпив холодной воды из носика чайника. — И даже Юлю ты осматривал, а она как вздрагивала, помню, не по себе ей было. Хотя тут мы ничего не поняли, она и так напугана была. А ты уверен был, что она тебя не видела ни в лицо, ни в глаза, хоть ты и упал. А глаза ты специально прятал под очками, Ванька. Чтобы не видели жертвы их, или они бы сразу заметили, что левый глаз сильно косит.

Все посмотрели на него, будто сами только это заметили.

— Фотку проститутки Тимофеевой ты видел наверняка, Мишки тоже. И ты был на том месте, где задушили наркобарыгу. И обидно тебе, должно быть стало, что ты его не убивал, а вешают труп на тебя. Ещё и надписи, Мишка, бывший медбрат, с ошибками написал. А ты же медик с высшим образованием, тебя это возмутило, конечно. А он тоже зеленоглазый, так что расправа с ним была вопросом времени. Но посторонних ты убивать не хотел, вот и отпустил Лимонову. Посмотрел в глаза и отпустил. Нет смысла в лишних жертвах, да?

— Да хватит уже! Паха! Мужики, отпустите, я не могу, это дурдом какой-то!

— Хотел у него даже органы вырезать в отместку, — я сделал жест, изображающий, будто режу ножом. — Но не вышло, стало стыдно за попытку, ты прекратил. А потом ещё и мне раны показал, чтобы я уж точно на тебя не думал. Да и ты же любишь нравится людям, помогаешь всем. И нравишься. Вот только если бы не эта тема с глазами…

— Но вообще, в чём смысл? — спросил Устинов. — Почему зелёные глаза?

— Я же тебе показывал снимок того кабана, — я полез в ящик стола и достал газетную вырезку. — Ты же сам говорил, что ездил, видел тело подростка в петле с яркими зелёными глазами.

И тут Ванька вздрогнул.

— Сам же ты сказал, Василий Иваныч, — я разложил вырезку с фотографией чиновника на столе, — что отец у него был какой-то партийный бонза, который сейчас — замгубернатора, мы же с тобой проверили, это и был Игнатьев. Отец Ваньки, оказывается, а не просто однофамилец. У него было два сына, один — вот перед нами сидит, а второй в петле. Который с зелёными глазами. Того любили, этого нет, поэтому он и живёт отдельно.

Тут я говорил наудачу, но, судя по реакции судмеда, я угадал.

— Вот как, — Устинов покачал головой.

— Ты чё, ещё Костю на меня повесить хочешь? — Ванька поднялся, но снова сел. — Это подло, Паха.

— А как он в петле оказался, Ваня? — спросил я. — Сам полез или ты помог? Ты парень сильный, мог и запихать силой. Но почему? — я наклонился к нему ближе.

Ну, ещё одна догадка. Не зря я столько говорил с профессором и сам изучал всякие материалы. Не просто так произошла та давняя история.

— Может, из-за родителей? — спросил я. — Может, мать твоя говорила, смотри, какой ты дурной и косой, а у тебя брат какой красивый, с глазками такими зелёными, как…

Он как тигр прыгнул на меня, опрокинул стол и вцепился железными пальцами в горло. Я ухватился в его руки, но его быстро отцепили от меня и оттащили. Сан Саныч лаял и рычал, пока я его не угомонил. Пёс уселся на пол, виновато опустив уши. А судмед дрожал, глядя на меня.

— Вот как я угадал, — я потёр горло и кашлянул. — Раз так психанул. Из-за этого?

— Да поспорили мы с ним, — тихо сказал Ваня и продолжил безжизненным голосом: — На слабо меня взял, чтобы пофоткаться в петле. А я испугался, он сам полез, говорит, смотри как надо, трус косой, только ссышься и глухой… Он всегда меня обзывал, вот и тогда тоже. А табуретка сломалась, и он повис, хрипеть начал. А у меня нож был, что верёвку отрезать, но… Я увидел, как он висит и на меня смотрит, — он уставился перед собой куда-то в пустоту. — Хороший такой стал, не ругался больше, не обзывался, просто смотрел, а глаза менялись, остекленели. И умер, сразу спокойный такой стал, добрый. Люди когда так лежат, спокойные становятся, добрые… и глазки эти зелёненькие… становятся как у кукол… Сами люди красивые, Паха, очень красивые в этот момент, ты бы видел. Они лучше становятся… чем живые.

Не только у меня в животе прошёл холодок от таких слов, другие тоже поёжились. Но странно, ведь после столкновения с этой холодной, безжалостной и нелюдской логикой маньяка, мне пришло облегчение.

Ведь я понял сегодня, что убийства в первую мою жизнь на самом деле не прекращались. Они продолжались, ведь он нашёл другой способ убивать, и кто знает, может быть, до самой моей смерти погибали люди с таким оттенком глаз. Никто не чухнул, не нашел связь между жертвами и в серии убийства не вошли. А иные вообще списали под несчастные случаи, или, например, врачебные ошибки.

Он не искал славы, а просто хотел смотреть в глаза умирающим, если они были такого же или похожего оттенка, как у его трагически погибшего брата. Чтобы снова и снова переживать тот триггер детства. Сколько он убил в первую мою жизнь на самом деле?

Неизвестно, но судмедэксперт может действовать долго, не обнаруживая себя, ведь все трупы идут через него. И он знает, как убивать без следов. И если он говорит, что ничего криминального нет, то и на биохимию, гистологию и прочие исследования запросто мог отправить ткани и образцы органов совсем других трупов. А его заключение — считай что закон, ему верят и никто повторное вскрытие не будет проводить. Он же спец с огромным опытом работы. Уважаемый человек, а в будущем — медик высшей категории.

А не поймали мы его раньше за руку — потому что людей с зелёными глазами мало встречается в наших краях. Но многие из них, кто жил в этом городе, явно расстались с жизнью после встречи с ним. Он видел фотку, готовился, наносил удар, и потом сам же осматривал тело, писал заключение и посмеивался…

Самый опасный маньяк это тот, кто не ищет славы. Тот, кто не теряет осторожность с каждым убийством, а наоборот, начинают действовать более скрытно, изощрённо, учится, как себя вести, чтобы не попасться. И вычислить таких почти невозможно. Но я смог…

Может быть, хоть профессор его изучит, и это поможет дальше с расследованием подобных дел с такими опаснейшими типажами.

Но пока я не просто помешал этой бабочке. Сегодня я вырвал нахрен ей эти крылья, чтобы не махала ими, и всё шло своим чередом.

— Ладно, Ручку выпускаем, — проговорил Кобылкин, — а на его место садим этого. Эх, Ванька-Ванька, а я думал… а, неважно.

— Да… да! — вскричал вдруг судмед и попытался вскочить. — Это я их всех… Я! Довольны?

— Сядь! — рявкнул я и спокойно добавил. — Будем закрепляться проверкой показаний на местах происшествий. ночка предстоит долгая… Покажешь — кого, когда, как… Короче, сам в этой кухне варишься, понимаешь, что юлить ни к чему. Сотрудничай со следствием и зачтётся. Может, в СИЗО камеру тебе отдельную выбьем, чтобы до суда дожил. Ох, не любят там таких как ты… Ох не любят…

Вся бравада с маньяка вмиг слезла, как поддельная позолота с китайской игрушки. Он помрачнел и плечи его опустились. Дошло до него, что всё… Дальше будет не жизнь, а ад. Похлеще чем он устроил своим жертвам.

— Уведу, — сказал Орлов. — У меня-то глаза другого цвета, мне бояться нечего.

Сидели в кабинете в полной тишине. Сан Саныч уткнулся мне в ногу, я его погладил. Витька вернулся, закурил.

— А у меня сегодня какое-то настроение было, — сказал Толик, поглядывая на видак, который ждал его возвращения на работу, чтобы отремонтировали. — Какое-то воодушевлённое. Думал, или маньяка поймаем, или ещё какого-то злодея. Сейчас вот будто кошки на душе насрали, а всё равно — дело большое сделали.

— У меня тоже самое, — Орлов закивал.

— Рано-то не расслабляйтесь, — заметил Устинов и зевнул. — Кросс Пашку с его батей хотел вальнуть, а откуда мы знаем, вдруг там Слепой своих урок подбивает на это дело?

— Он же пропал, — Кобылкин задумался. — Не слышали? Ещё со вчера, его вся братва ищет. Свалил куда-то старый урка, и куда — хрен его знает.

В это же время, городское кладбище Верхнереченска…

— Вы чё, падлы⁈ — проорал Слепой, стоя на самом краю ямы. — Совсем оборзели? Да я вас на лоскуты резать буду! Вы на кого наехали, суки позорные? Чё, думаете, вы…