Старые недобрые времена (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
— А это… — он взял документы в руки, и, пробежав глазами первые строки, дрогнул сердцем. Факты, даты, имена и суммы… такое всё, что даже и читать, чёрт подери, страшно!
— Это не золотая жила, но где-то рядом, — тихонечко сказал он, судорожно листая бумаги, — но с другой стороны, и убить за такое… да не раздумывая!
Закусив костяшку кулака, Ванька задумался, и хотя плещущийся в его крови алкоголь мешает мыслительному процессу, но не понять, какие возможности открывает перед ним эта документация, сложно. Есть данные по подельникам, по берущим взятки вельможам и генералам…
— Это надо как-то использовать, — нерешительно сказал он, будто убеждая сам себя, но в голову, как назло, полезла всякая ерунда о журналистском расследовании и… хм, общественности, что уж вовсе ни в какие ворота! Какая уж здесь, в Российской Империи, общественность… смех сквозь слёзы, а не общественность.
— А если… — нерешительно сказал он, и в голове попаданца начал выкристаллизовываться план, согласно которому выкраденными документами он припугнёт Бориса Константиновича — чтоб искал не слишком рьяно. А то, дескать, документы при аресте могут попасть не в те руки…
Сомнительных идей, а и то настоящих прорех в его плане больше, чем собственно плана, но… а почему бы, собственно, и нет⁈
— Записочку написать, — решил паренёк, нервно кусая губу, — только как её поаккуратней бы…
— Хотя… — усмехнувшись, протянул он, — а нужно ли детали расписывать? Намёками, да… сам додумает небось, грешки свои он и без меня знает, да переворошит небось в головушке своей.
И хотя, согласно его плану, к тому времени, когда барин приедет из Москвы, да хватится своего раба, он, Ванька, уже не раб, будет уже за пределами страны, страховка, она лишней не будет! Как там… ладно писано в бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить!
— Да, — опомнился он, — чего это я… сперва ревизию до конца довести!
— Не зря, — устало подытожил он получасом позже, прижимая к груди бланки паспортов и целую кучу документов такого же характера.
Нашлись и драгоценности, стоимость которых он затруднился оценить даже приблизительно, и закладные, и…
— Я подумаю об этом завтра, — решительно постановил он, наводя порядок в кабинете. Оставил только деньги, драгоценности и часть документов, положив их в один из хозяйских саквояжей. Поколебавшись, оставил его в кабинете, нарочито небрежно спрятав за диван — так, будто его при отъезде позабыли.
Хотя душа требовала унести добытое, забрать, спрятать где-то… не то во дворе, в дровяных сараях, не то в погребе, зарыв в прорастающую картошку…
… но он справился с этими позывами, зная, что уж там-то, в естественной среде обитания дворни, шансов, что спрятанное обнаружат, слишком уж много! Слишком много глаз, людей, шансов… к чёрту! Самое очевидное в этом случае и самое опасное!
А здесь… да даже если и наткнётся горничная, вздумавшая в отсутствии хозяина пошарить по кабинету, то максимум, что она себе позволит, так это взять какую-нибудь драгоценность из тех, что подешевле, да вытянуть несколько банкнот не самого большого достоинства.
И об этом — то бишь о забытом хозяином саквояже и собственном любопытстве, она будет молчать вечность! Ну… то есть как минимум несколько дней, пока не проговорится одной из подружек.
А там… даже если слухи и пойдут, то до приезда хозяина ему, Ваньке, всё равно ничего не грозит. В розыск его холопы не объявят… а потом будет слишком поздно — хоть в хорошем, а хоть бы и плохом смысле!
— Чёрт… — остановившись перед дверью в кабинет и уже взявшись за ручку, он заколебался, но, преодолев себя, решительно вышел прочь, аккуратно прикрыв дверь.
Спалось… сказать, что плохо, это не сказать ничего! Всю ночь то погони, то допросы, то какое-то вязкое болото, то, чёрт бы её побрал, виселица… а оказалось, что одеяло, задравшись, намоталось на физиономию так, что ещё чуть, и действительно задохся бы!
Благо, с утра не один Ванька выглядел паршиво, а вся, наверное, дворня, хотя причины на то у них разные. На кухне уже возится тётка Авдотья, с таким мученическим выражением на дебелой физиономии, что хоть икону пиши.
— Доброго вам утречка, — негромко поздоровался лакей, — Вы чего встали-то, Авдотья Степановна? Идите-ка, голубушка, в постель!
— В постель! — немедля окрысилась та, — А кто…
— Ах ты… — она страдальчески схватилась за голову, а потом, по-видимому, опомнившись, кивнула пареньку, — А то и верно, Ванятка, твоя правда. Господа нынче уехали, а этим-то…
Она махнула рукой и поплелась в свою каморку при кухне, придерживаясь стен.
Ванька, движимый отчасти человеколюбием, сбегал в гостиную и принёс кухарке недопитую бутылку вина.
— Выпейте рюмочку, голубушка, — настойчиво проворковал он, — ну… вот и славно! Сейчас я чаю заварю, крепкого да сладкого, да здесь, у изголовья, и поставлю. А вы, Авдотья Степановна, как пить захотите, так и…
— Ох, спаси тя Бог, Вантка, — прослезилась женщина, и, притянув к себе, поцеловала в лоб.
— Поправляйтесь, голубушка! Спите, спите…
Бутылку он оставил там же, чтоб было можно дотянуться…
… и судя по стеклянному звяку, услышанному почти сразу после того, как он вышел, не зря.
Заварив тётке Авдотье, а заодно и себе, крепкого чая, Ванька, ещё раз навестив мирно сопящую кухарку, пошарил потом в кладовке, где, не стесняясь, нарезал себе разного от окороков и колбас, взял квашеной капустки и плотненько, с запасом на весь день, позавтракал.
Подумав немного, навестил с наливочками да настоечками, с недопитыми бутылками мадеры и пивом прочих домашних слуг, из, скажем так, дружественных фракций.
— Вроде и всего ничего сделал, а чуть не час прошёл, — озадачился он, закончив свой благотворительный поход.
— Для начала… — сказал он, и задумался. По всему выходит, что паспорт — основа основ, и значит, именно ими нужно заняться в первую очередь! А для этого…
— А никто, пожалуй, и не спросит, — решил он, собравшись усесться в кабинете Бориса Константиновича.
Обычно Ванька со своими уроками или чтением сидит в библиотеке, и там же, как правило, разбирает документы, помогая то ключнице, то, пока совсем немного, с хозяйскими аферами.
Но с документами мал-мала серьёзными, или просто записывая что-то под диктовку барина, он, бывало, сидел и в хозяйском кабинете, хотя и, разумеется, не за его столом. Для этого у Бориса Константиновича даже стол специальный поставлен в углу кабинета, подобранный так, чтобы не выбиваться из общего ансамбля, но чтоб сразу же было ясно, что это — для секретаря, прислуги и прочей мелкой сошки, но никак не для хозяина дома.
— Никак работать? — завидев Ваньку, идущего по коридору с кучей бумаг, ужаснулся вышаркавший навстречу Архип Осипович, немолодой ливрейный лакей, своей благообразной, одухотворённой физиономией и осанкой напоминающий скорее не лакея, а кавалергарда — такого, какими они, собственно, не часто и бывают…
— Работать, Архип Осипович, — вздохнул Ванька, — Борис Константинович, сами знаете, хлопотун изрядный, и чем ближе к нему, тем сильней вертеться приходится.
— Вот… — он потряс бумагами, зная за… хм, коллегой изрядную близорукость и потому нимало не беспокоясь, что тот углядит хоть одну буковку, — документы разбирать. Сами знаете, Архип Осипович, у барина они оч-чено непростые бывают! Вы уж сказали бы своим, что пока в кабинет, от греха, не лезли. А то сами знаете — языки-то ох какие длинные бывают… а прятать бумаги каждый раз, как по нужде приспичит, это такое себе…
— Да уж, — с чувством согласился старший лакей, часом ранее облагодетельствованный мадерой, — понимаю, Ванятка! И насчёт языков ты ох как прав! Я уж их, окаянных…
Не договорив, он махнул рукой.
— Ох, Архип Осипович, — завздыхал парнишка, — да если бы не вы, я уж и не знаю, как языками бы тут мели! Чисто ветер по дому бы гулял, от языков ихних!
— Не без того, — с толикой самодовольства согласился старший лакей, — Ну ступай, ступай…
