Старые недобрые времена (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
Говорить дальше он не стал, сосредоточившись на картах, но Борис Константинович, судя по виду, ставшему заметно более рассеянным, проникся.
— А ещё, батюшка, — продолжил лакей, — я думаю, вы в Москве-то давно не бывали!
— А надо бы, — с нажимом сказал он, не дав открыть барину рот, — Недельку бы. А лучше и две — родных навестить, сыновей старших повидать, да может, с кем из старых знакомых повидаться. Оно и по службе полезно будет, и так. И Лёвушку, я думаю, хорошо бы с собой взять, за-ради такого дела его и из гимназии отпросить можно. Жизненные уроки вот так вот, на практике, они, я мыслю, куда как полезнее латинского с греческим будут!
— Так… — нахмурился барин, собирая в морщины кожу на лбу и поступившую информацию в голове, — Да! Сам-то как, с латынью успехи есть?
— А как же, — скромно потупился раб, — Свободно говорить ещё не могу, но уж Лёвушке, а то и кому постарше, с уроками точно помогу.
— Ну смотри, — погрозил пальцем барин, — проверю ведь!
— Кхе… — вспомнив, видимо, что с латынью, да и с прочими языками, у него самого не сложилось, Борис Константинович закрыл эту жизненную страницу.
— Да и мне, батюшка, не мешало бы проехаться, — продолжил лакей, — дачи в окрестностях Петербурга посмотреть, к лету. А то, может быть, и в Финляндию! Посмотреть как следует, да потом вам обсказать, чтобы вы, батюшка, знали достоверно, куда вам стоило бы приглядеться, а в какую сторону и смотреть не стоит, только зряшно время потеряете!
— Та-ак… — не сразу отозвался барин, переваривая информацию и переводя с эзопова языка на привычный, — это ж тебе деньги понадобятся? А ещё подорожная, чтобы полиция тебя, как бегунка, не сцапала.
— Да, батюшка, — склонил голову Ванька,- мне ведь и на постоялом дворе останавливаться придётся, и комнату снимать. Да и просто, на всякие разные дорожные расходы — я думаю, проехаться мне придётся знатно, чуть не все окрестности обойти. А Петербург, это ж большой город, и иной раз, я мыслю, где-то на окраине проще будет комнату на ночь снять, да не под своим именем, чтобы ваше имя всуе не телепать.
Смысловая конструкция получилась громоздкой, но Ванька не видел причины делать её более изящной, здесь главное, чтобы хозяин понял те нехитрые околичности, которые выводит его холоп, а остальное неважно.
— Я, батюшка Борис Константинович, вас с Лёвушкой провожу в Москву, да и… начну, — выделил он голосом после крохотной паузы.
— Та-ак… — протянул тот, снова постучав пальцами по столешнице письменного стола.
— Надо бы тебя слесарному делу подучить малость! — озарило наконец Бориса Константиновича, — А то после зимы и двери, и замки, говорят, заклинить может, то-то тебе мороки будет при подборе дачи!
— Не помешало бы, батюшка, — склонил голову холоп, — Да поспешать бы надо! А то… сами знаете, хорошие дачи, они сразу разбираются, глазом моргнуть не успеешь!
— А жаль… — не договорив, Борис Константинович посмотрел на дверь кабинета, закрывшуюся за холопом, и постучал пальцами по массивной столешнице.
— В Астрахани я решил бы проблему вот так! — он щёлкнул пальцами, — Да и в Москве. А тут Петербург и всё иначе, и пока я узнаю нужных людей, да пока…
— А пока так, — вздохнул он, — Эх! Керимов за него пять тысяч давал, да и подарить кому при случае… Ну, ничего, нет худа без добра!
— Пёс верный! — не без удовлетворения сказал он, — Такой и умирать к хозяйскому сапогу подползёт. Если не… да что я каркаю⁉ Будет у меня, а потом и у Лёвушки, свой волкодав!
Где уж там Борис Константинович нашёл этого слесаря, Бог весть.
Нестарый ещё, но, хотя и отмытый в бане, воняющий отчаянно, будто прогнил изнутри, а потом эту гниль заспиртовали, залили самым дешёвым, самым вонючим самогоном, мастер производит впечатление самое удручающее.
Красивых легенд придумывать не стали — лакей у Бориса Константиновича, помимо прочих наук, ещё и оружейный подмастерье, да часы, если поломка не сложная, чинить умеет. А тут, дескать, подвернулся под руку, за шкалик и приют, человеческий огрызок с нужными навыками, вот хозяйственный и тароватый хозяин дома на Гороховой и прихватил то, что валялось на улице, даром никому не нужное.
Человеческий огрызок в полной мере сохранил слесарные знания и не в полной — навыки, в остальном же пропитые мозги легко поддались внушению, так что убедить «самоуважаемого мастера» в том, что обучать нужно с замков, и что это его, мастера, и только его идея, оказалось несложно.
— Эка вожжа под хвост барину попала, — гремя кастрюлями, громогласно вещает тётка Авдотья, даже и не думая приглушать голос, — слесарному делу камердинера учить! Эко!
— Дык… — отозвалась одна из девок, не сразу собирая куцые мысли в осмысленную фразу, — он-то, Борис Константинович, из тароватых, да таких, што за ним, сердешным, и жиду поживиться нечем будет!
— Ну, не без этого, — с самодовольством, плохо понятным попаданцу, согласилась главная стряпуха, — Дашка! Дашка, едрить твою коромыслом поперёк спины, а потом это же коромысло тебе в пизду! Э-та што⁈ Эт-та што, я тебя спрашиваю!
На кухне разгорелся очередной (сколько их за день бывает!) скандал, с метанием молний из глаз и половников, а то и скалок, в виновных. Ванька, привычный, слушает и смотрит, не забывая есть, и не принимая ни одну из сторон.
В разговорах злоязыких баб всплывает порой такое… только и успевай на ус, не отросший ещё, наматывать! Слуги-то, как бы баре не думали обратного, они видят и знают порой больше хозяев, а уж сплетничать, злословить и сгоряча выпаливать информацию, за обнародование которой их хозяева могут всем семейством отправиться в Сибирь, они не перестанут, хоть ты их ежедневно за то секи!
Порода! Поколениями выводили, воспитывали, приучали наушничать, подслушивать да подглядывать… и приучили, и воспитали!
А язык за зубами держать, да понимать, что и кому говорить льзя, а кому и нельзя, с этим сложнее. Вот и швыряются в обычной перепалке подчас такими фактами, что волосья дыбом!
Швыряются, не понимая, козырями барских секретов и своих о том знаний, своей причастности к чему-то, ради такой подчас мелочи, что и разумом понять нельзя! А действительно — не понимают… или понимают, но — это другой мир, мир людской, мир домашних слуг, со своими, подчас очень странными, ценностями.
Мир этот, пересекаясь с миром бар и простонародья,химеричен, самобытен и невероятен, ожидая своих исследователей. Но вот жить в нём, если психика не искалечена с детства — мука мученическая!
Ванька, в виду своей двуединости, этот мир понимает, и, в виду её же, видит таким, какой он есть — уродливым, уродующим человеческую психику и судьбы. А ещё он видит смутное, тёмное эхо, в котором искажённые представления о Добре и Зле, отражаясь, идут из людских назад, в барские спальни и гостиные, в такой, казалось бы, благополучный господский мир…
— Вызывали, батюшка? — кротко осведомился холоп, прикрыв за собой дверь кабинета.
— Да, вызывал, — рассеянно отозвался барин, сидя в кресле вполоборота и старательно, даже слишком старательно не глядящий на раба.
— Как там это… учёба твоя? — осведомился Борис Константинович.
— Всё хорошо, батюшка, — склонил голову холоп, — быстро учусь! Починить, с этим пока затруднения могут быть, а вот скажем, замок вскрыть, коли дверь заест, на это я уже способен!
— Н-да? — прозвучало от стола, — Ну-ну…
Барин постучал пальцами по столу, явно не зная, что и как нужно спрашивать, чтобы потом, если (не дай Бог!) что-нибудь случится, на Евангелии клясться и крест целовать, что он-де не приказывал ничего, и как могли о нём, дворянине, так дурно подумать⁈
Ванька, подавив вздох, взял инициативу в свои руки… Последнее, к слову, он не очень любит, предпочитая играть от контратаки, как бы отражая мысли хозяина, но на деле чем дальше, тем больше просто выворачивая их едва ли не наизнанку.
