Афганский рубеж (СИ) - Дорин Михаил

— Не проще ли всё там сровнять с землёй? — предложил Батыров, но я его толкнул в плечо, чтоб он так больше не умничал.

— Не позорься, академик. На местность глянь. Там сплошные ущелья и горы. И кишлаки вокруг с детьми, женщинами и стариками. Ещё есть мысли? Может уши оторвать? — сказал ему Кувалдин.

Командир дивизии прав. Самолёты могут бомбить сколько угодно, но горы они не обрушат. Наведение и прицеливание в этой местности с большой высоты очень сложное. Точность будет слишком маленькой.

— Тут нужен десант с тремя зонами высадки. Одна из которых будет в непосредственной близости от огневых точек главного объекта, — предложил я и указал на карте предполагаемые места, где можно приземляться.

— С запада и востока. А с Севера не получится? — спросил Кувалдин.

Енотаев посмотрел на меня. Всем видом он показывал, что понял, о чём я хочу сказать. В северной части этой базы была горная гряда, отделяющая само расположение духов от небольшой долины. В той местности находилось несколько кишлаков, с которых вполне могут прийти к душманам подкрепления.

— Здесь слишком высокие горы. Сесть у нас получится и взлететь тоже, но вам сложно будет спускаться вниз. Тут одни скалы, — заметил Батыров.

— Мой командир верно говорит. Наше предложение — высадить вас непосредственно рядом с базой. Тут низина и высохшее русло реки. Есть где примоститься.

Кувалдин посмотрел на Сопина и был недоволен этой идеей.

— Вы предлагаете разведчикам бежать в гору? Под огнём из ДШК и пулемётов. Вас там самих положат, — возмутился комдив.

— Валерий Иванович, а я другого варианта не вижу. Через горную гряду мы незаметно не пройдём. Нас увидят с кишлаков. Ещё и в спину получим удар, — объяснил Сопин.

— А если высадить вас на горный склон и вы будете прыгать по скалам, вас эти же пулемёты и расстреляют. Будет как в тире, — добавил Енотаев и Сопин согласился с ним.

Командир дивизии сомневался в подобном манёвре. Пока ещё мне было непонятно, кто именно проводит эту операцию. Не вижу здесь генералов или полковников из командования 40й армии. А ведь эта база, очень важный объект.

— Готовимся, товарищи. Зам командующего улетел в Анаву. Так что и я туда полечу, чтобы довести наши предложения. Ефим Петрович, есть лишний вертолёт? — спросил командир дивизии.

— Для вас, всегда найдётся, — ответил Енотаев, подошёл к телефону и начал звонить на аэродром, чтобы готовили вертолёт.

Дверь кабинета открылась, и в помещение молча вошёл тот самый майор Турин. Форма отглажена, туфли начищены, а сам он улыбается так, будто жевательную резинку рекламирует.

— Всё уже обсудили, Валерий Иванович? — спросил особист.

— Да. Что по обстановке в кишлаках? — спросил Кувалдин.

Турин подошёл к столу и сел, достав из папки большой блокнот.

— Всё спокойно. Главное, чтобы среди участвующих не было слива информации. Мне бы увидеть план операции…

— Его ещё нет, товарищ майор. Появится он нескоро. Вы же не возражаете, если я его сначала обговорю с заместителем командующего армией? — перебил Турина комдив.

— Разумеется. Остальные, надеюсь, понимают, что пока всё держать от своих людей в секрете? — объявил Вячеслав Иосифович.

Енотаев раздал указания по телефону и направился на выход, забрав меня и Димона.

Как только мы вышли в коридор, Ефим Петрович, ещё раз напомнил о запрете разговоров на тему операции. В это время из кабинета комдива вышел и Вячеслав Иосифович.

— Вас, всё же, наградили, товарищ Клюковкин? — спросил у меня Турин, увидев коробку в руках.

— Да, всё верно.

— Интересно, как это получилось, что всех награждали там, а вас здесь?

— Так уж вышло, — произнёс я.

— Угу. А ваш командир эскадрильи ничего не хочет по этому поводу сказать? — спросил особист, повернув голову в сторону Енотаева.

Комэска усмехнулся и не промедлил с ответом.

— Клюковкин — человек негордый. Ему торжественная обстановка ни к чему. Я ответил на ваш вопрос?

Турин кивнул и, широко улыбаясь, пошёл в свой кабинет. Да, комэска не совсем хорошо относится к товарищу особисту.

— Ефим Петрович, а вы с ним не дружите, верно? — спросил я.

— А чего с ним дружить? Это он нам привёз «наводчика», который указал дом в Махмудраки. Когда я к нему пришёл, чтобы рассказать про выкрутасы Берёзкина, то застал замполита в его кабинете. Чай пили с рахат-лукумом. Схвачено всё было у члена Военного Совета. При любом провале он остаётся чистым.

Мы вышли на улицу и комэска махнул водителю, чтобы тот подогнал машину. Ефим Петрович продолжал сокрушаться от встречи с Туриным.

Внешность этого особиста и правда располагает к общению. Но в этом и есть главный подвох людей его рода деятельности.

— Скользкий тип. И зачем же он прикрывает Берёзкина? — задал вопрос Батыров, взяв предложенную Енотаевым сигарету из пачки.

— Не знаю. Надеюсь, что это ради общего блага. У особистов работа не сахар. Да и об истории с экипажем Чкалова, всё же, было доложено «наверх», — ответил ему Ефим Петрович.

— Но ни я, ни Батыров не давали показаний. Кто-то другой? — уточнил я.

— Да. Я дал показания. Вы думали, что я просто так буду стоять в стороне и смотреть, как он гробит и калечит моих подчинённых? Пришлось доложить об этом напрямую командующему ВВС 40й армии. Там даже ваших показаний не потребовалось. Сегодня вы видели товарища Берёзкина в последний раз. Его командировка закончилась.

Прекрасно! Вроде комэска говорит с такой интонацией, будто месть состоялась. Но пока Павла Валерьевича просто вывели из-под удара.

Машина подъехала, подняв в воздух клубы пыли. Моментально волосы покрылись желтоватой «мукой», а во рту стал скрипеть песок.

— Получается, Берёзкин уезжает, не получив награду, но и наказания избежал, — подытожил я.

— Всё верно. Уезжает передавать боевой опыт в Саратовское лётное училище.

Вот и думай. То ли повезло Берёзкину, то ли не повезло училищу.

Через несколько минут мы уже были в жилом городке. Задач на меня сегодня никаких не вешали. Ни основных, ни дополнительных, вроде склеивания карты или помощи штурману в расчётах.

Сделав небольшой силовой комплекс на турнике и пробежку по территории городка, я воспользовался баней.

Мы первыми в жилом городке соорудили у себя данный уголок отдыха и уюта. Прекрасно же, когда на улице 30–40°, а ты выходишь из парилки, где температура доходит и до 100°. Сразу кажется, что на улице прохладнее.

Для строительства применили лучший из имеющихся материалов — доски от бомботары и ящиков от снарядов реактивной системы залпового огня РСЗО «Град». Второй материал ценился больше всего. Доски от их ящиков были достаточно длинные и шпунтованные.

Собирали спирт на бартер артиллерии всей эскадрильей. Даже Енотаев доставал из личных запасов.

Войдя в парилку, я застал там и Батырова. Похоже, Димон сидел уже не первую минуту и изрядно покраснел.

— Попариться зашёл? — спросил Димон, вытирая полотенцем мокрое от пота лицо.

— Да, — односложно ответил я и подошёл к печке.

В роли нагревателя воды и парилки мы использовали всё тот же «поларис» — металлической самодельной печи. Топлива для него у нас было много, так что проблем с нагревом не было.

— Что думаешь про операцию? — задал ещё один вопрос Батыров, пока я плескал воду на камни.

— Сложная, но выполнимая.

Я вернулся к скамейке и прилёг на неё.

— Сань, мы с тобой так и не поговорили насчёт Берёзкина. Ты когда вышел, он мне сказал написать о твоём поведении. Я отказался и сказал, что не буду на тебя докладывать, — проговорил Батыров.

Зачем передо мной сейчас оправдываться? Думал бы лучше, как в академию добираться будет, как семью перевозить. А он всё меня задобрить хочет.

— Димон, хорош. Я понял, что парень ты ровный. Не обижаюсь на тебя.

— Правда?

Наивный, как первоклассник. Естественно, мне не понравился поступок Батырова. Но пускай, думает, что всё хорошо. А то не отстанет.