В. Бирюк - Стрелка
Мы так привыкли за эти дни вскакивать затемно, просыпаться уже в лодке с вёслами в руках… А тут… побудки не было, пока солнышко не встало. Потом — приём пищи. Так это… фундаментально. Потом начальство забегало: велено привести всё в наилучший для показу вид.
Лазарь туда-сюда бегает, щёки горят, саблю на поясе придерживает — чисто подпоручик перед первым боем. Только «под козырёк» не берёт. За неимением оного.
– Ваня! Сам! Приехал! С сыном, с братом! С муромцем и рязанцем! С епископом муромским! Смотр будет! Ребятки! Братцы! Не подкачайте! Не осрамите!
Чисто для знатоков: епархия ещё Муромская, в Рязань её перенесут несколько позже.
Резан уже не кричит, не материт — только шипит:
– Ты…! У тя озям…! Рукав… ш-штопай!
Озям — такая верхняя мужская одежда. Вроде армяка.
– Едут! Едут! Скачут! Скачут!
– Да нет же! Повороти е…ло! Зенки-то, зенки разуй! Вона же! Лодия княжеская!
Толпа, вопя, пиная, задевая друг друга оружием, разворачивается к реке лицом.
– Стяг! Мать вашу! Кто стяг в грязь завалил?! Шкуру спущу!
Классическая «святорусская» манера проведения войсковых смотров: войско строят на берегу реки, князь проезжает мимо на лодочке и благосклонно кивает. Так осматривал свои полки Креститель на Десне под Черниговом, начиная свой Булгарский поход.
Хорошо, что кричать «троекратное ура с перекатами» здесь ещё не модно. По бережку, по затоптанным куширям, лежат наши лодейки. Шагов за двадцать друг от друга. За ними на сухом стоят группки воинов и прочего сброда. Над каждой точит треугольная косица — стяг.
Мы и тут по-выпендривались. Я как-то с тоски выговаривал нашему стягоносцу:
– Чего оно у тебя висит как тряпка? У тебя и в штанах всегда также? Сделай, чтобы торчало.
Ну, он и сделал — прут под верхний край вставил. Теперь — у всех висит, а наш «петух» — лошадиным хвостом помахивает.
Вижу с берега — князья на лодке внимание обратили, пальцами в нашу сторону тыкают. А оно мне надо?
Глянул влево-вправо… Опять же — факеншит. Все соседи, как нормальные люди — толпой стоят. Как обычно люди становятся: впереди самые уважаемые да наглые. Дальше кучей по мере статуса и взаимной неприязни. Понятно, что в куче щиты — у кого не видны, у кого и не взяты. Копий — половины нет, остальные — веером в стороны подняты, шлемы — на затылок сдвинуты.
Стоит такое чудо, хлебало раззявивши, с саблей на брюхе, на яйца сползшей, дивуется на господу в лодке, судорожно дёргается: то ли шапку — снять, то ли — нет, в носу ковыряет да с соседями об начальстве в голос сплетничает:
– Гля! Гля! А муромский-то князь — мелковат. А то что за фрукт сопливый слева?
– А хрен его знает. Княжьё какое-то. Бают, Изяслав Андреевич, сынок нашего Китайца Бешеного. Помогай ему Пресвятая Дева.
Вот такие кучки народу по всему берегу. Впереди — золото надраенное, позади — сермяга драная. А у нас-то… Достали мы с Резаном ребят. Своей строевой и физкультурной. Теперь — «пожинаем плоды».
На правом фланге — бледно-бордовый Лазарь ушами мерцает. Стяг торчит. В один цвет с ушами. Оттуда непрерывное шипение идёт: Резан пытается «перед смертью надышаться». И других… «надышать». Ребятки встали по росту. «Пятки вместе, носки врозь». Строй выровнен и сомкнут. Щиты подняты, шеломы надвинуты. Во второй шеренге нестроевые. А таких как-то… мало у нас. В отличие от большинства других хоругвей. После «замены» с участием ярославских, довооружения всех гожих в Ростове… ох, и цены там были… Но — одел всех. И мы с Суханом — на левом.
Лазарь саблю выдернул, вскинул, салютуя кучке плывушего мимо княжьего корзна. И фальцетом:
– Равняйсь! Смирно! Копья-я… На руку!
«Хоругвь к бою готова!»… Ну, хоть выглядит на таковую похожей.
Факеншит! Опять нарываюсь… А ведь есть же опыт! Из первой жизни, из службы в доблестной СА.
Прибывает как-то инспекция. Из самой Москвы. С проверкой боеготовности нашей славной танковой дивизии. Сплошные папахи. Ну и само собой устраивает смотр.
Построили всех в парке (не в том, где народ гуляет, а в том, где танки живут). Смотрят на готовность господ офицеров. У тех тревожные мешки в ногах. (У танкистов именно тревожные мешки — с тревожным чемоданом в танк как-то хреново забираться. Не влезает чемодан-то. Хоть сзади к бревну самовытаскивателя его привязывай.) Сами офицеры, понятно, в форме для строя — в сапогах и портупеях. Возле каждого мешка вывалено его содержимое — носки, завернутые в пакетик с надписью «носки», мыло в бумажке с надписью «мыло» и так далее по списку. Что там в пакетике с надписью «полотенце» — действительно полотенце или портянки грязные — не важно. Важен — порядок.
Бредёт это папашное стадо вдоль строя и упирается в начальника разведки. Тот стоит мало того, что без тревожного мешка и в «пьяных» брюках — так и из вещей у него только планшет по мышкой. Но зато какой планшет! Такая папка размером метр на метр!..
Нас дальше и смотреть не стали. Зато все остальные полки получили таких пизд… мда… за отсутствие этих самых планшетов!
Князь здесь — самый главный военный начальник, логика у него не сильно отличается от тех папахнутых. И все остальные рати должны будут получить достойных пизд… мда… за отсутствие правильного построения и висящие хоругви.
А потом — в ответку — и Лазарь от пострадавших нахлебается — чтоб не высовывался.
Проплыли. И флаг им в руки. А мы… Ага, уже визг стоит. Я думал — Резан воинам морды ровнять начнёт, а он им ухи крутит. За нечищенное, за неподшитое, за… за всё «хорошее». Во, и ко мне подступил. Оглядел тяжко — прицепиться не к чему.
– Сабля — точена?
Блин! Сквозь ножны углядел!
– Виноват. Исправляюсь.
У соседей — кто куда, а у нас — вжик-вжик. И я, чисто как недавно Будда — мне самому, новикам нашим проповедую: как стачивать «в бритву» режущие кромки… всего имеющегося. По личному опыту из оружейной смоленского князя.
Ностальгия, блин. Как мы там с Еленой Ростиславовной…
Ближе к обеду прибегает княжий отрок:
– Тама! Эта! Боярич! Срочно! Ну! Княжий военный совет! Быстро!
Лазарь сперва подскочил как ошпаренный. Потом на месте покрутился и ко мне:
– Иване, а давай вместе пойдём?
И краснеет ушами. Да понятно всё — ты уже один раз по княжьему зову сбегал.
Делать мне там, конечно, нечего, но… Пойдём «мордой торговать» — может чего и сыщется. Из полезного.
Перебрались на остров. У князя Андрея здоровенный полотняный навес поставлен. Начальство — туда. А начальников — под сотни полторы. Хоругвенных бояр с сотню, да прочих — ещё пол-столько.
Суздальская стража за сотню шагов всех тормозит. Сопровождающих… — «ждите отстоя пены». В смысле: «вам сообщат». Ну и фиг с вами.
Лазарь под навес пошёл, а я народ разглядываю.
Муромские тут рядом вдоль берега стоят. Я, честно, чисто для прикола от безделья спросил:
– Эй, братья-славяне. Илью Иваныча не видали?
– Которого?
– Который из села Карачарова.
– Так их тута семеро. У них половина мальцов — ильи, другая половина — иваны. А девки все до одной — марьи. Гы-гы-гы…
Тут поднимается от костра такой… мужичина. Косая сажень в плечах. И во всех других направлениях. И говорит мне. Человеческим голосом:
– Ну.
У меня… вся прикольность сразу пропала. А тут подходят ещё двое. В бородах густых как братья-близнецы. У них косой сажени только в росте нет. И спрашивают:
– Искал чё?
А сзади дёргают чего-то. Оборачиваюсь — малёк стоит. Лет 13–14.
– Тебе Илью Муромца надо? Вот он я, Илья Иваныч с Карачарова. Хочешь спросить чего — спрашивай. А ежели за бездельем обеспокоил — ставь ведро зелена вина.
Хорошо устроились ребята. Сами понимаете: ни один пришлый без вопроса об Илье Муромце мимо муромских не пройдёт. А уж штраф за беспокойство в русских артелях издавна заведён.
– Тю! Таким добрым молодцам — и три ведра поставить не в натяг! Но дело у меня серьёзное. Для скорого боя с супостатами — просто необходимое. Напойте-ка мне, разлюбезные Ильи Муромцы, посвист Соловья-разбойника.
Призадумались добры молодцы. Загрустили они, опечалились. Вопросили они в размышлении:
– А на цо?
– Ну вы, ребята… вовсе не догоняете. Вспоминайте:
«Засвистал-то Соловей да по-соловьему,
Закричал злодей-разбойник по-звериному —
Так все травушки-муравы уплеталися,
Да и лазоревы цветочки осыпалися,
Темны лесушки к земле все приклонилися.
Его добрый конь да богатырский
А он на корни да спотыкается —
А и как старый-то казак да Илья Муромец
Берет плеточку шелковую в белу руку.
А он бил коня да по крутым ребрам.
Говорил-то он Илья таковы слова:
— Ах ты, волчья сыть да и травяной мешок!
Али ты идти не хошь, али нести не можь?
Что ты на корни, собака, спотыкаешься?
Не слыхал ли посвиста соловьего,
Не слыхал ли покрика звериного,
Не видал ли ты ударов богатырскиих?».
– У булгар-то кони, поди, послабее Ильиного Бурушки. Хоть бы вполовину тот свист Соловья-разбойника повторить — у них кони не спотыкаться будут — на сыру-землю попадают. Ну что, богатыри святорусские, насвистите мелодию?
