В. Бирюк - Стрелка
Уникальное сочетание земли, воды и воздуха. Пройдёт тысяча лет и уже в 21 веке мой случайный собеседник будет ругать свою тёщу:
– У неё в огороде под Суздалем с одного ростка — 10 луковиц вырастает! А у меня в Ярославле на балконе — только семь! Всё перепробовал, землю с её огорода воровал, воду из Нерли возил, микрофон направленный приволок — может заговаривает как… А никак! Вот же… тёща. В смысле — гумус.
Ну какая разница — сколько там луковиц вырастает?! Это ж мелочь мелкая, дешёвка никому не интересная! — Ага. Только эта мелочь, её дешевизна — основа освоения Русского Севера. Столетиями торговые обозы уходя отсюда, из Русского Междуречья на Север, к Устюгу, Архангельску, Мангазее, запасались здесь мешками и коробами с луком.
Потому что туземец с копьёцом — не забота. Дал в лоб и иди дальше. Потому что северная буря-падёра — забота. Но не смерть. Надо смотреть, надо ходить осторожно. Но можно спрятаться, убежать. А вот цинга… от неё не убежишь, кулаком её не остановишь. Если ватажки и артели вымирают целиком каждую зимовку, то и ходить туда не надо. И не ходят. Так только — вскочил-выскочил. Кроме русских. Эти идут, живут, строятся, осваивают. Потому что не мрут, потому что лук едят, потому что — Ополье.
Этот гумус — мечта пахаря. Это то, за что Русь столетиями кровью поливает Южное порубежье. Вот такой «гумусовый горизонт» — цель всей русской/российской политики более тысячи лет. Тиверцы и уличане расселяются по Днестру — потому что там лесостепь. Поляне, северяне заселяют Дон, Донец, Белую Вежу, Тмутаракань… Владимир Креститель строит цепь крепостей, отодвигая границу Степи от Киева. А сам Киев как раз и стоит на границе между лесом и лесостепью.
Через пару десятилетий после моего «сейчас» князь Игорь (Полковник) построит город в районе Харькова: в Степи — хлеб, хлебопашцы идут сюда. А значит и князьям нужно идти следом: кого — примучивать, кого — защищать. И брать со всех дань.
Остановить крестьянина, когда он видит этот самый «гумусовый горизонт», как голодного перед хлебом — только смертью. Раз за разом продвижение пахарей в Степь заканчивается разгромом, вырезанием большой части жителей и бегством уцелевших — очередная волна кочевников накатывает с Востока в «Дикое Поле».
Так — всегда. Пока к концу 18 века крымчаки, ногаи, калмыки и другие кочевники не войдут в состав Российской империи.
«Царица! Таврида твоя!» — Потёмкин, конечно, несколько пижон. Но цель, к которой тысячу лет(!) стремятся «пашенные народы» Русской равнины — будет достигнута.
Только после этого, в начале 19 века, начнётся активное освоение Новороссии. А к середине столетия вся Южная и Западная Европа будет кушать именно этот «дикопольский», «новоросский» хлеб.
Здесь, в Ополье, эта «радость хлебопашца» — уже сейчас. Степной оазис, закрытый со всех сторон труднопроходимыми лесами и большими реками. Дно древнего озера превращается в «золотое дно». Зерно из здешнего колоса — в зерно будущего великорусского народа.
Сакраментальный вопрос — «откуда есть пошла Русь Великая?» — имеет вполне конкретный ответ: вот отсюда. Из долин и междуречья двух притоков Клязьмы: Нерли и Колокши.
И эта «радость пахаря» — смерть «Святой Руси». Экспансия славян затормозилась. Пока кривичи пахали оазис Ополья, волжские тюрки, прежде всего — булгары — объединились, приняли ислам и создали достаточно прочное государство.
Повернись география чуть иначе, и в конце восьмого века кривичи вышли бы к Каме и пошли по ней вверх, выбивая по лесам подходящего пушного зверя аж до… до Юкона? До Винланда викингов Лейфа Счастливого? Всю Сибирь русские землепроходцы прошли, от Ермака до Дежнева, всего за столетие, но… «самое страшное — потеря темпа».
А потом придёт Батый. И города Волжской Булгарии, и города Залесской Руси — станут пеплом, люди — прахом. И уже Ермаку Тимофеевичу придётся пробивать дорогу в Сибирь.
Гумилёв, рассуждая о пассионарности, говорит, в частности, о двух этносах — древнекитайском хань и хунну, столкнувшихся между собой и столетиями истощавших друг друга. Обескровивших, растерявших свой пыл во взаимном уничтожении. Не сходно ли это с противостоянием Руси и Степи? Где Русь раз за разом откатывалась в чащобы и буреломы глухих лесов, и, перетерпев, пересидев очередной степной народ, снова выходила на юг, в лесостепи и снова…
«Соколов, лебедей в степь распустила ты
— Кинулась из степи черная мгла».
Пассионарии? Опять?! Как вы всем надоели…
Тоненький росток «восточного пути», русский «дранг нах остен», движение вдоль Волги — после Булгарского похода Владимира Крестителя затих лет на 200. А потом уже поздно стало.
Попаданцы довольно правильно говорят о том, что надо сделать для того, чтобы было «хорошо». Обычно правильно понимают разумную последовательность своих деяний. Но вот ощущение своевременности… «Фактор времени».
Именно сейчас, в 1164 году, Боголюбский возобновляет движение русских по Волге. Предыдущий поход его отца, Долгорукого, был почти полвека назад.
В 1120 году Долгорукий «ходи на Болгары и взя полон мног и полк их победи».
Он преследовал цели грабежа, а не захвата территории. Поход 1120 года был единственной активной акцией Долгорукого против восточных соседей.
Но с нынешнего года каждое десятилетие русские дружины пойдут вниз по Волге. Начнут основывать новые города — тот же Нижний Новгород, перестраивать существующие — найденный Китеж-град расширен вдвое. Но… поздно.
Империя Чингисхана уже маячит на востоке. Понимание общей опасности появляется быстро — в 1229 году русские князья продлят на 6 лет перемирие с Великим Булгаром. Недопустимость «удара в спину» — понятна всем. Русские добровольцы дерутся с монголами плечом к плечу рядом с булгарскими, половецкими, мордовскими воинами.
А вот дозреть до государственного военного союза — не успевают.
Часть 60. «О поле, поле. Кто ж тебя…?»
Глава 326
Напротив устья Клязьмы — Мещерский остров. На нём и стоит войско князя Андрея. А нас по левому окскому берегу поставили. Гнилые места. Вот чуть выше, где ниже устья Тезы по правому берегу Клязьмы пошёл Гороховецкий отрог Цнинского вала, где берег в 90 метров высотой — вот там суше было. А тут последние версты Клязьма такие петли закладывает… будто бычок прошёл. Пивком упившийся.
– Иване, а как этот… как его… Бряхимов-городок, брать будем?
Охренеть! Ванька-плешивый — оракул всепогодный и повсеместный? Вот тут я раз! — и все карты российского генштаба из рукава веером!
– Откуда я знаю?! У нас князей полно, воевод всяких. Придумают чего-нибудь.
– Однако ж суждение у тебя есть. Расскажи. Что там за местность, как дело повернуться может…
Лазарь проснулся. Вспомнил, что ему людей в бой вести. Начал окружающей средой интересоваться. Хотя сегодня, вроде, суббота.
Беда в том, что я оперативной обстановкой не владею совершенно. Да и прочее…
В первой жизни бывал в Нижнем один раз. Проездом… Помню, как в поздних сумерках долгого майского вечера, женщина, провожавшая меня на пароход, утомлённая длинным, первым в ту весну настоящим жарким днём, и моими неугомонными разнообразными… интересами, устало махнула рукой в сторону:
– Бряхимов? А это вон там было.
И пошла потихоньку назад. В гору, к Кремлю, к мужу, к детям…
Лазарю всё это рассказывать… Поэтому — географичнее:
– Вот так течёт Волга. Вот так — устье Оки. Здесь, внизу у воды, холм. На нём крепостица.
Потом, уже в 14 веке, на этом месте поставят женский Зачатьевский монастырь. Ещё через сотню с лишним лет в нём насильно постригут в монахини знаменитую новгородскую посадницу — Марфу Борецкую. Потом на тот же холм положат правобережное оголовье самого нижнего на Оке моста.
– Место там… из береговой стены родники бьют, долго там крепостице не простоять.
Это было причиной переноса монастыря наверх, к Кремлю. А уж Крестовоздвиженским он стал в другое время и в другом месте.
– Теперь смотри как забавно получается. К крепостице — не подойти. Стена стоит. Дятловы горы называются.
* * *Стена борта окской долины в этом месте не уступает по высоте Старо-Киевской горе и Смоленским кручам. Но хуже: более крутая, так что на ней деревья не держаться — только трава и мелкий кустарник. Нет широких пологих подъёмов. Как Крещатик в Киеве или Резничка в Смоленске. И нет широких ровных мест у подножия стены. Как Подол в Киеве или Рачевка в Смоленске. В моё время в Нижнем — 19 оврагов. Ещё половину этого и знаменитый Чёрный (Поганый) пруд — люди засыпали.
От уреза воды — песчаный пляж, узенькая, метров десять, нижняя береговая терраса, и — почти вертикальная стена материкового берега. Ниже по Оке береговая терраса чуть расширяется. Но — за этим холмом! На этом расширении потом речной порт посадят.
