Кир Булычев - Младенец Фрей
Андрей взглянул в иллюминатор.
Причал был ярко освещен, за ним — темнота улицы, разрываемая лишь лучами фар, и стена домов с горящими окнами. Мостовая была мокрой. Снег падал и таял — это было похоже на декорацию оперного спектакля.
Андрей улегся на койку, но не стал тушить настольную лампу, чтобы Гаврилину легче было устраиваться ко сну.
Но сам Андрей заснуть не успел.
Сначала за дверью послышались громкие голоса. Соседи выясняли отношения по-литовски. Затем в дверь постучали, и, прежде чем Андрей успел сказать, что спит, в дверях появился Миша Кураев.
— Рано спишь, — сказал он. — У Бригитты Нильсен день ангела. Она тебя приглашает.
— Она меня не знает.
— Чепуха. Ты великий археолог, автор мирового бестселлера. Еще немного, и в Европе тебя будут знать так же, как меня.
Миша немного выпил, но уже спохватился, что его могут счесть навязчивым. Этого он не выносил.
— Я зайду через полчаса, — сказал он. — К тому времени ты или заснешь, или уже будешь при смокинге и «бабочке». Как свободный человек, ты имеешь право выбора.
Дверь за писателем закрылась. «Не пойду я ни на какие именины, тем более что меня на них не звали».
Андрею показалось, что он все еще размышляет об этом, но тут его разбудили — видно, все же заснул и не заметил, как заснул. Люди ведь замечают, как просыпаются, но никто еще не уловил момента, когда засыпает. Видно, потому, что сон — это малая смерть, это ежедневная репетиция смерти.
* * *— Андрей Сергеевич! — Татьяна, племянница Анастасии Николаевны, стояла над ним подобно медсестре над постелью больного.
«Сейчас она предложит мне поставить градусник», — почему-то подумал Андрей.
— Не вставайте, не надо беспокоиться, — сказала Татьяна.
Настольная лампа светила ей на руки, сложенные у живота, тогда как лицо оставалось в тени.
Андрей сел на кровати.
Татьяна положила ему на плечо сильную руку, как бы прерывая его движение.
Он так и остался сидеть на койке, а Татьяна не убрала ладонь с его плеча.
— В чем дело? — спросил он.
— Андрюша, — сказала Татьяна, — расскажите, как они нашли шкатулку. Расскажите мне. Никто об этом не узнает.
— Почему вы так думаете?
— Я — красивая женщина? — спросила Татьяна.
— Разумеется.
— Я буду вашей. Я не обманываю вас. Вы мне нравитесь. Я отдамся вам целиком, но вы должны что-то для меня сделать.
— Смешно. — Андрей опустил ноги на пол. Но Татьяна его плеча не отпустила. — Мне еще не приходилось вступать в подобные союзы.
— Ничего смешного, — обиделась Татьяна, и Андрей понял, что ей еще не приходилось напрашиваться таким образом, потому она и сама чувствует себя неловко. Тем более что никаких чувств к Андрею не испытывает. Как ни горько мужчине это признать.
Что Андрей и сказал молодой женщине.
Татьяна выслушала его отповедь, которой позавидовал бы и Евгений Онегин, покорно, но без улыбки.
Она присела на койку рядом с Андреем и заговорила вполголоса, будто не хотела, чтобы ее услышали из-за двери.
— Вы простите, что я на вас напала, — говорила она, сидя рядом, но не касаясь Андрея. — Это совершенно не моя манера, честное слово. Но передо мной поставили задачу. Честное слово, она так и сказала: «Ставлю тебе задачу».
Татьяна робко улыбнулась, и сверкнули белые крупные зубы.
— Ты имеешь в виду Анастасию Николаевну?
— Она мне вовсе не тетка, — призналась Татьяна, — но мы с ней вместе работаем. Вы простите меня, Андрей?
— В чем?
— В том, что навязываюсь. Мне было приказано отыскать к вам путь. Быстрый и надежный. Пока я шла — поняла, что угрозами вас не испугаешь. И я подумала: может быть, я его соблазню? Вот и попробовала. Но неубедительно.
— Да, наверное, неубедительно, — сказал Андрей. — Хотя если бы вы избрали другой способ соблазнить меня, то не встретили бы возражений.
— Вот именно, я так всегда и думала — все мужики сволочи. Разве у вас жены нет?
— А вы замужем? — ушел от ответа Андрей.
— Это не важно, когда нас окружает Балтийское море и мы вдвоем на борту теплохода.
— А за дверью ваши товарищи по партии ждут результатов вашего визита.
— Вы можете проверить, — уверенно ответила Татьяна, — там никого нет.
— Убежали?
— И не подходили. Они верят, что я справлюсь.
Наступила неловкая пауза. Следовало что-то делать. Андрей почти непроизвольно совершил наглый поступок. Наглый вообще, но не в этой ситуации — ему было любопытно спровоцировать женщину на какие-нибудь неординарные действия.
Андрей положил ладонь на грудь Татьяны — грудь отлично вписалась в чашку пальцев.
— Да вы что? — с секундным опозданием, но вполне искренне возмутилась Татьяна. — Что вы себе позволяете?
Она резким движением оторвала руку от груди и отвела в сторону.
Но не закричала, а возмутилась лишь вполголоса.
Андрей чмокнул ее в щеку и подчинился.
Ладонь упала на колено.
— Где же ваши обещания? — прошептал он. — Так вам никогда меня не соблазнить.
— Я и не собиралась!
— Только говорили?
— Андрей, не надо надо мной издеваться! — Веснушки ярко вспыхнули на щеках, рыжеватые волосы туго завивались. — Мне и без вас тошно.
— Довели соратники?
— Вы, по-моему, ничего не понимаете — вы безобразно аполитичны.
— Вам кажется?
— Андрей, перестаньте притворяться, я вас убью!
— Слишком резкий переход от любви к ненависти!
— У меня нет к вам никаких чувств.
— Тогда дайте мне поспать и идите в бар.
— Не могу.
— Убьют?
— Анастасия ждет ответа.
И тут Андрей понял, что просто тянет время, тянет в разговоре — не зная, что же ему делать?
Признаться?
Татьяна сама помогла ему. Не почувствовала растерянности и готовности сдаться.
— Неужели вы думаете, что никто не видел, как вы вернулись всей бандой на «Симонов»? И притащили тот самый ящик? Я больше того вам скажу: с вами появилась крашеная старуха дикого вида — на борт взошла, а обратно не вышла. И с ней еще какой-то хлыщ. Кто эти люди?
— А может, они уже ушли, пока вы здесь сидите? — спросил Андрей. — Ведь никому не запрещено гостей принимать? Шведских коллег.
— Андрей, вы явно принимаете сторону бандитов и коммунистов, — удивилась Татьяна и убрала руку с коленки Андрея. Роман иссякал на глазах. — Вы же знаете, как плохо это может для вас кончиться!
— Я потеряю ваше расположение?
— Это лишь малая часть ваших неприятностей.
— У вас глаза как у кошки, — сказал Андрей. — И горят.
— Я могу быть страстной, — ответила Татьяна. — Человек, вкусивший моих ласк, никогда меня уже не забудет. Но вам это уже не грозит.
— Я не смогу исправиться?
— Вам будет трудно исправиться.
«У всех этих людей — очевидные провалы с чувством юмора, — подумал Андрей. — Как было бы мило, если бы они умели улыбаться. Но они или хохочут, или строят строгие физиономии».
— Что же мне надо сделать, чтобы просвещенная общественность меня простила?
— Сначала расскажите мне, что оказалось в том ящике? Вы видели сокровища царского семейства?
— Нет, не пришлось.
— Они скрыли это от вас?
— Честно говоря, они и сами туда не заглядывали.
— Почему? Только не лгите мне. Я ненавижу, когда мне лгут.
— Ящик не удалось открыть.
— Почему?
— Ключа не нашли.
— Я тебя убью!
Татьяна со злобой ударила его в висок кулаком. Была бы мужчиной — отправила бы его в нокаут.
Она кинулась его бить, и пришлось схватить ее за кисти рук. Она вырывала руки, глаза были совсем близко.
— Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу! — шептала она.
Татьяна дышала часто и неглубоко. Глаза вспыхивали по-кошачьи в свете настольной лампы.
Вдруг она сказала громко:
— Да потуши ты этот свет! Лампу потуши, мать твою!
— Как так? — Андрей не был готов к столь резкому переходу настроения.
— Я хочу тебя, мерзавец, я хочу тебя…
Андрей медлил. И не потому, что женщина была ему неприятна, — Татьяна была очень хороша, но Андрей глупо устроен — он не мог, не умел сдаваться женщине. Он должен был покорить ее. Он должен был ухаживать за ней. «Я люблю украшать елку, а все пляски вокруг нее одинаковы, — как-то говорил он своему приятелю. — Я люблю Лидочку, но не могу поклясться, что всегда был ей верен. И не потому, что столь полигамен, просто жизнь устраивала мне ситуации, в которых я был ведомым. Это не значит, что мужчина должен спешить к любимой жене с признаниями и покаянием. Покаяние оставьте для других случаев. О том, что произошло с тобой в других мирах и в других временах, забудь или помни — с содроганием или сладостью. Пускай это останется в тебе».
Но сказать женщине: а я тебя не хочу — так джентльмены не поступают.
