Александр Плетнёв - Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…
Уголь перегружали борт в борт, пользуясь стрелами для подъёма гребных судов — на "немцах" мешки укладывали в сетки, краном поднимали и переносили на соседнюю палубу. Но и привычным методом мудохались, перевозя на катерах от судна к судну.
Матросы, разгорячённые от работы, нет-нет, да и косились на заснеженные скалы островов архипелага — с одной стороны суша, с другой безрадостный нелюдимый пейзаж. Однако тяжёлая работа не оставляла времени для долгих раздумий и мрачных мыслей.
День тем временем медленно угасал, уступая время короткой ночи. На кораблях врубали освещение, прожектора.
За всей это иллюминацией наблюдали с британского крейсера, подобравшегося на 20 кабельтовых.
"Целеустремлённо и основательно, — оценивал движение русских кэптен Айзек Эванс, — как будто не в диких нехоженых северных далях, а у себя на рейде в Кронштадте. Всё под лучами прожекторов, на виду. Перемаргиваются огнями ратьеров, трещат кодом Морзе. Придерживаясь, правда, шифрования. Так и хочется сказать: "ну-ну". Хм…, не сказал….
Но ведь подумал…".
* * *
Закончили оперативно. Раньше срока. "Немцы" облегчились и неторопливо отвалили в сторону, оставаясь в пределах тихой заводи.
Русские выстраивались оговоренным порядком, начиная движение к проливу.
"Ермак" наконец избавился от своего унизительного положения "буксируемого", занял место в голове.
Походную колону по настоянию Коломейцева немного перестроили.
При всём желании, чередовать бронированные корабли с тонкобортными пароходами, по причине отсутствия "Ямала", не получилось… и за "Ермаком" шёл "Суворов". Замыкал строй "Ослябя".
— Обратите внимание, — заметил Игнациус, отняв взгляд от бинокля, косясь на командующего, — немцы не спешат уходить…. Хотят поглядеть на представление.
— Дадим им разик из "салютной"? — Предложил неизвестно чему радующийся Коломейцев.
— Им ответить один чёрт нечем….
— А прикажи #769;те, — неожиданно согласился Рожественский, впившись с блуждающей улыбкой надежды в бинокль. Потом опустил его и кивнув в сторону "Роланда" с угольщиками, — но не для них. Для поднятия духа наших….
Не договорил. Но все поняли.
Командир "Суворова" отдал приказ, и через несколько минут троекратно бахнули пушки.
Немцы в ответ чего-то выбросили флажное, но следом докатился новый звук далёкого выстрела.
— А вон он! — Игнациус указал рукой на три румба левее.
— Вот каналья, — настроение адмирала сразу опустилось, — салютует! А я думал он ушёл.
Британский крейсер видимо лежал в дрейфе, почти не дымя, кабельтовых в семидесяти, потому сразу был не замечен.
* * *
"Ермак" довольно смело на малом ходу шагнул в смёрзшуюся кашу. Затем льды уплотнились, но по-прежнему были лёгкими, и за кормой ледокола лишь оставалось покачивающееся густым "киселём" битое крошево.
На "Ермаке" выбросили, продублировав сигнал "G" из свода правил ледокольной проводки судов — "иду вперёд, следуйте за мной".
Эскадренный броненосец "Князь Суворов" величаво направился в проторенный канал. Следом тянулись остальные.
— Итак, господа. С сего момента можете смело называть себя полярниками, — негромко известил Коломейцев, стоящим подле офицерам. Удостоверившись, что командующий его не слышит, отвлёкшись на чей-то рапорт, тихо добавил, — если бы не сухой закон по эскадре, можно было бы отметить сей факт бокалом чего-нибудь эдакого.
Однако собравшиеся в рубке "Суворова" оптимизма капитана 2-го ранга не разделяли, с кислыми лицами разглядывая открывшийся пейзаж: слева угрюмые скалы архипелага, справа на пределе видимости темнеет остров Вайгач. Что скорей всего было неправдой, а видели границу припая или застрявший в нём крупный айсберг.
Впереди до самого горизонта пятнистая равнина льда и снега.
Вахта одета в бушлаты. Офицеры тоже утеплились. В "ходовой" холодно, туда-сюда снуют штабные, вестовые, сигнальщики. Необходимость выверенной дистанции до впередиидущего, при расчётной скорости хода вынуждают старшего помощника командира, а в основном самого Коломейцева постоянно выходить на крыло мостика, оценивая ледовую обстановку.
В проливе, едва вышли из-за "тени" скал архипелага, "засквозило". Усилившийся ветер засвистал, проносясь над скованной льдами поверхностью, набросившись на "новеньких". — Вот так бывает в арктической практике, — рассказывал Коломейцев, — погода штормовая, а мы от волн за льдами прячемся. И не колыхнёт. Но… тут другие напасти-опасности.
Наверное, общее настроение передаётся. И даже Рожественский, будучи уверенным, точнее сказать самоуверенным, глядя на раскинувшееся по курсу стылое однообразие, немного поёживался — впереди лежал длинный путь в неизвестность.
Однако волнение унялось быстро, как только стала заметна оставленная "Ямалом" темнеющая водная артерия, уходящая вдаль. Прихваченная коркой свежего….
"Как там его…? Из словечек, которыми сыпет Коломейцев — "нилас", склянка", "снежура"…, - припоминал адмирал. И на всякий случай успокоил себя, — всё по плану. Всё будет ладно".
Потомки даже немного перестраховались, оставив маркеры — две крашенные красным бочки, успевшие вмёрзнуть в лёд, обозначившие начало пролома. В этот створ уверенно устремился "Ермак".
— Ваше высокопревосходительство! Немцы уходят! — Доложил старший сигнальщиков.
— А "британец"?
— Задымил….
— Неужели тоже?
— Пока непонятно….
Однако "Бервик" лишь сократил расстояние, подойдя к границе льда. За это время караван осторожно прошёл всего две мили.
— Что я говорил! — С довольным видом вымолвил, наконец, адмирал, — не пойдёт англичанин в лёд.
Не все, а точнее лишь Коломейцев полностью знал о всех тайнах "большого ледокола". Поэтому офицеры переглянулись, не помня, чтобы командующий что-то им говорил по поводу намерений "британца".
Следующий час Рожественский если и "оглядывался назад", то только чтобы убедиться что на вверенных ему кораблях и судах обеспечения всё в порядке, все держат строй и дистанцию, дымя на пяти узлах.
Британский крейсер остался в прошлых переживаниях.
* * *
Льды, сковавшие Карское море и массивом-то толком нельзя было назвать — смёрзшиеся ледяные дрейфующие поля, крупнобитые куски спаянные перемычками, местами хаотично наваленными друг на друга заторошенными краями.
Всё это образование имело определённую сопротивляемость настойчивому давлению ветра. И инертность при дрейфе.
На "Ямале" сплоченность оценивали на семь баллов при средней толщине ледяного покрова до полуметра — податливое "масло" для улыбчиво-оскаленного форштевня атомного ледокола. *(Сплоченностью 7–8 баллов — лёд в котором отдельные льдины соприкасаются между собой образуя перемычки)
Шли неторопливо, практически ползли, понимая, что эскадре их нагонять уйму времени, ожидая появления каравана за кормой в пределах видимости в лучшем случае часа через три-четыре. И то по дымам.
Когда от носа с протяжным хрустом вперёд побежала длинная извилистая трещина, вторпом, стоящий на рулях, предположил, что началась подвижка льда, лишь сделав пометку в журнале.
Неладное заметил кто-то из подвахтенных, выйдя на "свежий воздух перекурить" — пробитый путь за кормой ледокола оставался ещё широким, но уже в полумиле ледяные поля медленно сходились, а ещё дальше наползали друг на друга, образуя торосистые нагромождения.
Опять же, привыкнув к атомной мощи, дрожащей под ногами, на то чтобы сопоставить силу старичка "Ермака", для которого дорожка пробитая "Ямалом" теперь замкнётся, потребовалась одна медленно "высмаленная до фильтра".
Потом неспешное путешествие с юта в "ходовую", где не найдя капитана, уже обсудив с вахтенным, с выходом на мостик и изучением "колеи" в бинокль, наконец растревожили руководство.
Ещё какое-то время отнял "въезд" в ситуацию кэпа.
Затем составление сообщения, чтоб на том конце правильно поняли…, так как лёд и по меркам "Ермака" был довольно лёгок, и не хотелось нагонять излишнюю панику.
