Старые недобрые времена 2 (СИ) - Панфилов Василий Сергеевич "Маленький Диванный Тигр"
… нет!
— Дьявол… — раздражённо прошипел парень, кусая губы. Гадать, кто это может быть, можно бесконечно, но ему неохота, да и незачем, играть в детектива! Сейчас главное оторваться… и, пожалуй, не привести преследователя, или может быть, преследователей, в отель.
Поэтому он, забыв, отстранившись о боли в ноге, пошёл кружить по городу, потихонечку смещаясь в сторону четвёртого округа, надеясь затеряться там среди узких улочек еврейского гетто.
' — Да чтоб тебя…' — в ботинке уже хлюпает, а настроение, и без того не безоблачное, стремительно катится к отметке «буря», но…
— … вроде оторвался, — выдохнул попаданец, стоя меж глухих стен узкого проулка, пропахшего бедностью и мочой. Выдохнув прерывисто, он сплюнул вязкую слюну, и, настороженно оглядываясь по сторонам, быстро разулся и вытряхнул перстень.
— Ох, как мне это аукнется, — прошептал он, снова обуваясь, — в аптеку надо будет зайти, обязательно!
— Ах ты ж… — развернулся он на шорох, готовый бить и стрелять.
Чуть не прибив с испугу кошку, вылезшую невесть из какой дыры, Ванька спрятал дерринджер обратно, привёл себя в порядок, приосанился, и, ещё раз оглядевшись, пошёл прочь.
— Ежи? Ковальски? — налетел на него Бартош, держа руку за пазухой, — А я думаю…
… а попаданец не думал, он действовал! Выпад… и наконечник трости выбил дух из поляка, сложившегося мало не пополам.
Шаг вперёд, саквояж с документами и старой одеждой падает на землю, удар костяшками пальцев в горло, и тут же, без перехода, головой об стену — н-на! Только хрустнуло…
… и из дерринджера, в упор, вдавив ствол в живот…
… а потом был провал в памяти, и Ванька очнулся, стоя на колене перед мёртвым телом, с окровавленным ножом в руке, и рычаньем, которое затихает в горле.
— Чёрт, чёрт, чёрт… — зачастил Ванька срывающимся шёпотом, оглядываясь по сторонам и готовый…
… он и сам не понял — бежать, или убивать возможных свидетелей?
— Чёрт… — ещё раз оглянувшись, быстро обыскал убитого, ни чувствуя никакой брезгливости или опаски.
— Письмо… — прошипел он, достав из-за пазухи Бартоша конверт, простреленный, а позже пропитанный кровью, — дьявол! Всего-то⁉ Впрочем, какая теперь разница? Да и поделом!
Не долго думая, свернул письмо в несколько раз, надёжно обмотал в носовой платок и спрятал в кармане, надеясь разобраться потом. Затем, по приобретённой в Севастополе привычке, наскоро, не думая, обыскал поляка, бездумно экспроприировав несколько франков, золотые часы, наваху с перламутровыми накладками на рукояти и дешёвый револьвер с коротким стволом и тремя патронами в барабане.
— Так… — судорожно оглядевшись, он попытался привести в порядок обрывки мыслей, и, обтерев рукоять ножа, сунул его в руку убитого, пытаясь представить ситуацию таким образом, что поляк успел кого-то ранить, и пусть, чёрт их дери, ищут этого неизвестного!
— Криминалистика сейчас не развита, — пробормотал он сдавленно, — так что буду надеяться…
Он резко развернулся на шорох, готовый…
… но это оказалась всего лишь ещё одна тощая пугливая кошка, вылезшая из какой-то дыры. Кошка, напугавшаяся больше него самого, пробуксовав на месте кривыми лапами, убежала прочь, заставив его выдохнуть и чертыхнуться с кривой усмешкой.
— Та-ак… — чуть помедлив, попаданец не пожалел драгоценных секунд, и с колотящимся сердцем оттащил тело чуть подальше, чтобы оно, при некотором везении, не сразу бросилось в глаза.
— А теперь… — подняв воротник и плечи, и опустив голову вниз, он быстрыми шагами двинулся прочь, старательно отыгрывая человека, который заблудился в этом чёртовом еврейском гетто, и сейчас озабочен лишь тем, как побыстрее отсюда выйти!
Через несколько десятков шагов он встретил дремлющего на солнце ветхого старика в компании дряхлой собачонки и мелкого мальчишки лет трёх, с задумчивым видом ковырявшегося в носу, проводившего прохожего рассеянным взглядом и вернувшегося к изучению недр.
' — Дьявол!' — ругнулся про себя попаданец и ускорил шаги, поймав себя на страшненьких мыслях о том, что, пожалуй, их стоило бы ликвидировать…
Свернув за угол и оглянувшись, он резко сдёрнул с себя шейный платок, пригладил волосы на бакенбардах и голове иным образом, и, достав из саквояжа старую одежду, быстро переодел сюртук. А потом, нервно оглядываясь и прыгая на грязной мостовой, не попадая ногами в штанины, натянул и брюки.
Выскочив из гетто совершенно переменившимся, быстро дошёл до конки, и, всё ещё пряча лицо, протиснулся назад, усевшись на неудобную скамью. Двумя часами позже, основательно запутав следы, он вернулся в отель, донельзя вымотанный постоянными попытками уловить слежку и размышлениями о том, действительно ли он оторвался, или может, просто не видит филеров в силу неопытности⁈
' — Время!' — мысли в его голове, как часовой механизм с испорченным таймером. Вот-вот рванёт, но когда…
Бог весть, сколько там правды в словах соседа, утверждающего, что иногда достаточно просто сменить адрес, чтобы полиция потеряла тебя, но он надеется, что это так! А уж адрес он сменит на совесть… а заодно, пожалуй, имя и гражданство.
… впрочем, с последним проще всего поскольку гражданином он, собственно, и не является, а подданным быть отказывается.
В номере, быстро собрав вещи, покусал губу, силясь понять, как лучше поступить — впихнуть наиболее ценные вещи в саквояж, бросив остальное в отеле и выйдя как бы по делам, с тем, чтобы не возвращаться, или просто съехать? В обоих случаях есть свои плюсы и минусы…
— По делам, — не сразу постановил он, сразу же засомневавшись в решении, но всё ж таки принимаясь укладывать наиболее ценные вещи в саквояж, решив оставить в номере бельё, несколько книг, привезённых из Лондона, и…
… впрочем, саквояж оказался более вместительным, нежели он ожидал.
— В баню, — без нужды сообщил он портье, выходя на улицу.
' — Зачём я ему это сказал⁈ — попаданец тут же начал грызть себя поедом, — Какая ему разница⁈ Ушёл и ушел… ладно, чёрт с ним!'
Возле входа он, старательно делая вид, что никуда не торопится, и, разумеется, не волнуется, натянул на лицо улыбку, без нужды достал часы, откидывая крышку. Циферки прыгали перед глазами, не желая складываться во что-то осмысленное, ну да и чёрт с ними…
' — С-сука… — сглотнул он, стараясь не глядеть в сторону фигуры в несколько нелепом лёгком пальто не по росту, стоящей метрах в тридцати от отеля, — следят, значит?'
Альфред, один из шапочных знакомых, не поляк, а француз, но мало ли, что можно наплести человеку… да и может, они из этих… из сочувствующих! Р-романтика освободительной борьбы, чтоб её!
Если не нужно ничем жертвовать, а только лишь шуметь в кафе, обсуждая и осуждая, да изредка выполняя просьбы товарищей, это ж как удобно! Уже и не обыватель, не филистер, а сумрачный герой, человек, борющийся за свободу… не покидая зону комфорта.
'- Сука… — кипя ненавистью, подумал Ванька, стараясь не оглядываться, и неспешно пошёл прочь, делая вид человека, не занятого решительно ничем. Отойдя достаточно далеко, чтобы не быть увиденным из отеля, он поймал фиакр, вскочив в него едва ли не на ходу.
— Елисейские поля! — коротко приказал он немолодому кучеру, в чертах лица которого проглядываются арабские или африканские предки, — Да побыстрее!
Коротко оглянувшись назад, Ванька не увидел погони, но это ничего не значит, а он, если что, готов убивать, отстаивая свою свободу и права…
… право быть собой. Даже под чужими именем…
Альфред, тем временем, близоруко поглядывая на неверные часы, вздыхал, топчась на месте и с каждой минутой склоняясь к мысли, что над ним, наверное, пошутили друзья, и славная курносенькая Жаклин, сероглазая и веснушчатая, наверное, не придёт.
— Дурная шутка, — решил он получасом позже, и, в сердцах бросив на мостовую несколько истрепавшийся букетик, решительно ушёл прочь, обещая непременно высказать друзьям всё, что он о них думает!
