Афганский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

— Не возьму, товарищ генерал. Меня ничего с этим человеком не связывает.

Целевой по-отечески улыбнулся и повернул голову в сторону, чтобы прокашляться.

— А вот отправительница была весьма настойчива. Возьми, прочитай и что хочешь потом сделаешь с письмом…

— Товарищ генерал, ничего нового я там не прочту.

Целевой нахмурился и подошёл ко мне вплотную.

— Майор, меня заставили дать слово, что ты его получишь. А я в последний раз столь мощное обещание давал в ЗАГСе жене, что не буду больше пить и курить.

Похоже, не получилось у Рэма Ивановича сдержать обещание, данное жене.

— Так…

— Не удивляйся. Со второй женой я уже такую ошибку не совершил. Читай, говорю.

Раз уж генерала заставили пообещать, не буду его подставлять.

Я взял конверт и был удивлён.

Хватка этой женщины меня всегда поражала. Меня бы не удивило, если бы это письмо мне сам министр обороны привёз. Уж Антонина Белецкая и его бы заставила.

Выйдя на улицу, я убрал письмо в нагрудный карман. На выходе стоял Липкин и выкуривал уже вторую, а может и третью сигарету.

— Чего задумался, Петрович?

— Да жалко мне. Мы с тобой и твоими парнями колесили весь этот район и те самые перевалы вдоль границы. Разворотили укрепрайон и кучу машин. А теперь все плоды будут пожинать другие. Вон и тебя отодвинули.

— Мы с тобой при деле.

— Караулить тыловую дорогу? Ну не самая почётная задача. Все «сливки» снимут те, кто высадиться в районе перевалов и дальше на юго-запад, — махнул рукой Липкин.

— Петрович, любой караул должен быть надёжный. А с орденами и медалями нас и так не обижают.

Пётр Петрович ухмыльнулся и затушил сигарету.

— Святого Ибукентия с закруткой на спине нам скорей всего дадут.

— Зато те душманы, которых мы ликвидировали, уже никогда не поднимут свои ручонки на наших пацанов. Мне этого достаточно.

Липкин со мной согласился. Мы пожали руки и разошлись каждый по направлению к своим подразделениям.

Я шагал по пыльной дороге военного городка, ощущая, как ночная прохлада пробирается под демисезонную лётную куртку. Ветер шевелил песок, заставляя его шуршать под ногами, а над горизонтом застыло мутное небо с редкими, тусклыми звёздами.

В окнах жилых модулей горел приглушённый свет. Где-то скрипнула дверь, послышались глухие голоса, короткий смешок, шаги по деревянным полам.

Возле палаток и кунгов двигались тени бойцов, готовящихся к завтрашнему дню. Кто-то перебирал снаряжение, привычными движениями проверяя магазины и гранаты, кто-то возился с оружием, щёлкая затворами и смазывая механизмы. В воздухе витал резкий запах солярки, оружейной смазки и сигарет.

У одного из БТРов, чуть в стороне от общей суеты, двое бойцов молча курили, глядя в темноту. Один из них, заметив меня, небрежно кивнул и махнул рукой. Но через секунду, поняв ошибку, выпрямился.

— Доброй ночи, товарищ майор! С праздником Вас, — поздоровался боец.

— Доброй, мужики. Взаимно, — ответил я, подошёл и пожал руки парням.

— Нам сказали, что завтра… рейд?

— Вроде того.

— А вы с нами? — нервно спросил другой боец.

— Да, конечно.

— Тогда всё хорошо. С вами проще, — ответил парень.

— Это почему же? — улыбнулся я.

— У вас… как это сказать… в общем, нам с вами всегда спокойнее. Хоть ложись и спи.

Я кивнул, ещё раз пожал парням руки и пошёл дальше. У столовой стояли Сычкин и Ломов. Через них дал указание, чтобы личный состав как можно быстрее прибыл на постановку задач.

Я уже собрался уйти в штаб, как из открытого окна столовой до меня донеслись звуки игры на гитаре. И песня весьма мелодичная.

Войдя внутрь, постарался не торопиться. От первых мотивов этой песни на душе стало как-то не по себе. Так уж сильно она берёт за душу.

— Снится часто мне мой дом родной. Лес о чём-то своём мечтает. Серая кукушка за рекой. Сколько жить осталось мне, считает, — пел, играя на гитаре, Орлов.

Да так, что никто в обеденном зале и не дышал даже. С каждой строчкой на глазах официанток наворачивались слёзы, а мои подчинённые задумчиво смотрели перед собой.

Первым меня увидел Кеша Петров и дёрнулся что-то сказать. Я только приложил палец к губам, чтобы Иннокентий не нарушал атмосферу.

— На афганской выжженной земле спят тревожно русские солдаты, — продолжал петь Михаил, когда я вышел из столовой.

Действительно, песня группы «Каскад» очень душевная. Как мне кажется, каждый военный, услышав первые строки, равнодушным к ней не будет.

Пока лётчики собирались на постановку, я быстро поставил задачу капитану Моряку на подготовку техники наутро. Зам по ИАС, конечно, был не рад такое услышать. Особенно трудно собрать техников после праздника, да ещё, если уже все отпраздновали как надо.

— Понял. Надо всю «молочную» продукцию готовить, верно? — спросил зам по ИАС.

Так Моряк обычно называл все виды горюче-смазочных материалов на аэродроме.

— Именно. И будь готов к повторам.

— Куда ж без них.

Постановку задач я решил не затягивать. Штурман эскадрильи быстро довёл маршрут. Я обозначил особенности при выполнении задачи и уже готовился всех распустить.

— Есть вопросы?

— Товарищ командир, как-то всё уж просто. Хоть самим усложняй задачу, — улыбнулся капитан Бойцов Денис Сергеевич.

Один из командиров звеньев заставил всех слегка повеселеть. А то совсем уже грустно заканчивался вечер.

— Приказ нами получен. Что бывает с теми, кто геройствует, вы знаете.

— Так точно. Ещё не все бани построены в Шахджое, — посмеялся Орлов.

— Михаил, зато пропорция 3 к 1 в количестве туалетов ещё не соблюдена. Так что для героев у меня работы хватает.

Атмосфера в классе стала более раскрепощённой. Пошутив ещё пару минут, я решил, что хватит на сегодня разговоров.

Класс подготовки я покинул в числе последних, но так просто мне сегодня было не добраться до кровати. Уже рядом с моим жилищем догнал меня товарищ Ломов. Ему я поручил быть завтра в дежурной паре Ми-24 по прикрытию вертолёта ПСО.

— Командир, на одну минуту, — остановил меня Виктор.

— Слушаю.

— Вы не правы насчёт термина геройства. Советский лётчик всегда должен быть готов выполнить задачу.

— Так.

— И если того требует обстановка, то и пожертвовать собой. А вы в своей речи несколько… принизили это значение.

Молодой ещё замполит Ломов. Рассуждает здраво, но не здорово.

— Представь, что ты командир Ми-8. Задача — высадить десант. У тебя в грузовой кабине 10–15 человек, но поступок геройский совершить тебя потянуло. Машину направить куда надо, отвлечь на себя внимание, с пулемёта отработать по духам. Сможешь?

— Смогу.

— Молодец. А задачу ты так и не выполнил. Ещё и людей мог погубить или погубил. И ведь никто не просил тебя уходить с маршрута, никто по тебе не работал с земли. Так кто ты после такого геройского поступка?

Ломов задумался. Когда-то и меня также учили воевать. Из поколения в поколения учат, что грань между подвигом и глупостью порой очень тонкая.

— По-вашему, что такое геройство или подвиг? — спросил Виктор.

— Это то, когда ты понимаешь, что именно в этот момент именно от тебя ждут решения. И ты среагировал. И ты сделал. Но у нас это называется другим словом — долг.

Судя по взгляду Ломова, с моим мнением теперь он согласен.

Утро для эскадрильи началось ещё в 4 часа утра. Подъём, завтрак и предполётные указания с записью на магнитофон. Все перемещения контролируются старшим штурманом полка. Генерал Целевой ещё ночью улетел в Кандагар. Там, как я понял, суматоха сейчас начнётся серьёзная.

Пока я надевал снаряжение в кабинете, старший штурман полка рассказывал свои впечатления.

— Четыре мотострелковых батальона, смешанный артиллерийский дивизион — реактивной и ствольной артиллерии, инженерно-сапёрный батальон, огнемётная рота и ещё огромное число более мелких подразделений. И всё будет двинуто к границе. Но сначала десант, а потом пойдут колонны.