Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Раз-два, взяли! — доносилось снизу.

Тяжелые тюки ползли вверх, как по конвейеру. На самых крутых участках, где передавать было нельзя, мешки обвязывали веревками и тянули вверх.

Это был каторжный труд. Но никто не жаловался. Люди тащили на своих горбах жизнь.

Решив лично оценить добычу и разобраться с пленными, я подошел к нашим веревочным лестницам и спустился вниз, к подножию.

В долине, в густой тени деревьев, сбившись в кучу, стояли животные — десятки флегматичных двугорбых верблюдов и выносливых мулов. Вокруг них, под прицелом моих «драгун», на коленях сидели погонщики-китайцы. Они тряслись от страха, закрывая головы руками, ожидая неминуемой казни.

Ко мне подошел Сафар. Лицо его было серым от пыли, но довольным.

— Кто такие? — кивнул я на пленных. — Конвой был?

— Никакого конвоя, — усмехнулся Сафар, вытирая нож о штанину. — Охрана сбежала после первых выстрелов. Это не солдаты. Это обычные наемные торговцы. Везли рис и гаолян на продажу в цинский лагерь. На свой страх и риск.

Я посмотрел на трясущихся китайцев, и в голове мгновенно созрел план.

Просто ограбить их — это решение на один день. И я знал: там, где не бессильна армия, всегда пройдет осёл, груженный золотом.

— Скажи им, чтобы встали, — приказал я Хану, который спустился со мной. — Мы не воюем с торговцами. Мы им платим.

Хан перевел. Китайцы несмело подняли головы, не веря своим ушам.

Я подозвал Тита.

— Отсчитай старшему каравана пять слитков.

Тит, кряхтя, развязал пояс и вынул тускло блеснувшее золото. Глаза старшего погонщика, старого морщинистого китайца, полезли на лоб. Он ожидал сабли по шее, а получил состояние.

Нужно было закрепить успех.

— Слушай меня внимательно, — сказал я, и Сафар начал переводить, старательно выговаривая трудные китайские слова. — Ваша торговля с Цинами закончена. Теперь вы работаете на меня.

Китаец закивал, как болванчик, сжимая золото в грязных пальцах.

— Я плачу вдвое больше, чем Ишань. Золотом. Сразу. Доставка сюда же, в эту лощину. Раз в три дня, под покровом ночи. За верность — станете богачами. Ваши внуки будут жить как мандарины.

Затем тихим, угрожающим голосом прорычал:

— Но за предательство… Если приведете хвост или болтнете лишнего…

Я многозначительно посмотрел на Сафара. Тот, поняв знак, лениво подбросил в руке нож и с хрустом вогнал его в деревянную луку седла.

— … мои люди найдут вас. Найдут ваши семьи. И тогда золото вам не поможет. Как вам сделка?

Китайцам сделка понравилась. Еще бы! Жадность боролась в них со страхом, и жадность, подкрепленная видом золота, побеждала. Перепуганные и обрадованные одновременно, они наперебой клялись в верности, кланяясь до земли.

— Идите с миром, — махнул я рукой. — И помните: через три дня.

Мы отпустили их, оставив им верблюдов, но забрав весь груз.

Покончив с этим, я вернулся наверх, к пролому. Работа там подходила к концу. Последние мешки переваливали через гребень стены и исчезали в городских складах.

Мышляев стоял с грифельной доской, деловито подсчитывая добычу. Его губы беззвучно шевелились.

— … двести тридцать восемь, двести тридцать девять… — бормотал он, ставя очередную галочку.

Сгорая от нетерпения, я подошел к нему.

— Ну что?

Он поднял на меня сияющие глаза.

— Тысяча сорок два мешка, Владислав Антонович! В основном гаолян и чумиза, но есть и рис, и даже немного соленой рыбы!

— Отлично, — сказал я, глядя на уставших, грязных, но счастливых людей, валившихся с ног от усталости.

Врагу была пущена первая кровь. Голод, который уже тянул к нам свои костлявые пальцы, получил пинок и отступил в тень.

Мы могли дышать. И мы могли воевать дальше.

Прошло два дня с первого выхода «драгун». Левицкий докладывал, что они щипают врага, но действуют вслепую, наугад.

На третий день в штаб вбежал вестовой.

— Ваше благородие! На тропе движение! Трое. Пешие. Идут открыто, машут шапками.

Мы поднялись к пролому. По той самой узкой тропе, где мы таскали мешки, карабкались три фигуры. В запыленных халатах, без коней.

В переднем я узнал походку.

— Не стрелять! — крикнул я. — Свои!

Через полчаса они спустились в нашу лощину. Очир и два его телохранителя. Усталые, покрытые серой пылью дорог, но с живыми, веселыми глазами.

— Курила или теперь тебя звать Белый Нойон! — расплывшись в улыбке, Очир шагнул ко мне. Мы крепко обнялись.

— Добрался, бродяга, — я хлопнул его по спине. — Где твои люди?

— За перевалом, — молодой сотник махнул рукой на запад. — В том самом распадке, где вы прятали своих коней. Я привел сотню.

— Спасибо, — кивнул я.

— Это только начало, — Очир жадно припал к фляге с водой, затем продолжил: — Главные силы — весь хошун — уже в седле. Но им нужно время. Дней десять. А моя сотня готова резать глотки уже сегодня.

Мы прошли в подвал где мы и перекусили.

— Слушай, — я развернул карту. — У нас проблема. Мои «драгуны» — отлично справляются, но слепые. Мы не знаем, где идут конвои, пока не наткнемся на них.

Глаза Очира хищно сузились.

— Мы станем вашими глазами, Нойон. Мои люди рассыплются по степи. Мы найдем их обозы. Мы загоним дичь, а твои волки ее загрызут.

— Договорились, — я сжал его руку. — Согласуй все с Левицким, он командует драгунами.

Молодой нойон кивнул, развернулся и, не теряя времени, начал карабкаться обратно по тропе.

Охота началась.

Следующие десять дней слились в одну сплошную, серую полосу, прошитую вспышками выстрелов.

Жизнь гарнизона вошла в жесткий, рваный ритм. Мои «драгуны» под командованием Левицкого и Сафара уходили в степь. Теперь они не были слепыми котятами. Разведчики Очира вели их безошибочно, как гончие выводят охотника на зверя.

Каждое утро приносило вести о новых успехах. Сожженный фураж. Перехваченный конвой с порохом. Угнанный табун мулов.

Тэкклби бесился. Его армия, запертая в траншеях, оказалась в странном положении: они осаждали нас, но сами боялись высунуть нос из лагеря.

Англичанин огрызался полевыми шестифунтовыми пушками, сведенными в две батареи по флангам, не давали нам покоя.

Сильных разрушений эти «хлопушки» причинить не могли — стены легко держали удар легких ядер. Но канонада то затихала, то принималась с новой яростью, методично обстреливать. Убить не убьют, но нервы вымотают. Мы жили в состоянии постоянного, рваного напряжения.

Это было шаткое равновесие. Мы пускали врагу кровь, но он все еще был слишком силен.

А на двенадцатое утро земля задрожала.

Проснулся я от того, что с потолка подвала посыпалась пыль. Гул шел не сверху, от разрывов, а снизу, из глубины недр, и тут же побежал на стену.

Горизонт исчез. Вместо него поднималась бурая стена пыли, закрывающая солнце. Она ползла на цинский лагерь, как живое цунами. И в этом мареве, сверкая наконечниками пик, двигалась сила.

Тысяча всадников.

Главные силы хошуна пришли. Теперь степь вокруг города принадлежала нам. Кольцо блокады было прорвано окончательно — теперь уже мы блокировали их.

К полудню лагерь союзников развернулся в степи, нависая над позициями Тэкклби гигантским полумесяцем. Цинские солдаты спешно разворачивали пушки в тыл, углубляли траншеи. Они оказались между молотом и наковальней.

Вечером того же дня в мой штабной подвал спустились гости. Они прошли пешком по нашей тайной тропе, ведомые людьми Очира.

Подвал сразу стал тесным. Он наполнился шумом, гортанной речью, запахом полыни и старой кожи.

Это были нойоны — главы родов. Суровые мужчины в богатых халатах поверх кольчуг. Они смотрели на нас с уважением, но и с чувством собственного превосходства.

Старший из них, старый воин со шрамом через всю щеку, подошел к карте и с размаху ударил по ней кулаком.

— Чего мы ждем, Белый Нойон⁈ — прорычал он через Сафара. — Враг окружен! Они напуганы! Давай сигнал!

В подвале поднялся одобрительный гул.