Господин Тарановский (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Отлично. Нашли?

— Да. Старый лис Кантегор в урочище «Каменная Падь», в десяти верстах к северу. Будут ждать тебя завтра.

— Ждут… — я хищно усмехнулся. — Значит, почуяли, куда ветер дует. Отлично.

Встреча состоялась в холодном, туманном рассвете.

Место выбрали открытое — каменистое плато у урочища «Три Столба», равноудаленное и от города, и от таежных схронов эвенков.

Мы приехали малой группой: я, Левицкий, Очир и пятеро «драгун» с новыми карабинами за спиной. Лишняя охрана была не нужна — лучшей защитой нам служила армия, маячившая за спиной.

Эвенки уже ждали. Их было человек тридцать. Впереди, на низкорослых оленях, сидели вожди — старый, сморщенный как печеное яблоко эркин Кантегор и молодой, дерзкий Чонкой. Охотники смотрели на нас настороженно, держа руки недалеко от ножей и старых кремневых ружей.

Мы спешились. Я шагнул вперед, оставляя своих людей за спиной.

— Зачем звал, Белый Нойон? — спросил старик Кантегор, щурясь от утреннего солнца. Голос его скрипел, как сухая сосна. — Мы видим, вы еще живы. Вы кусаетесь. Но их еще больше, чем вас. Зачем нам прыгать в ваш костер?

Чонкой, сидевший рядом, не скрывал презрения:

— Цинские сильны. У них пушки. Ваше дело проиграно. Ты хочешь искупить нашими жизнями свои ошибки?

Выслушав их без возражений, я тонко усмехнулся.

— Вы говорите про костер, эркин, — спокойно ответил я. — Но что, если ветер изменился?

Повернувшись к Очиру, я кивнул. Сотник вышел вперед, упер руки в бока:

— Смотри на запад!

И указал плетью на горизонт.

Там, далеко в степи, поднималось огромное бурое облако пыли. Оно ползло к городу, охватывая вражеский лагерь с тыла. В бинокль, который я протянул эркину, уже можно было различить тысячи черных точек — всадников, пики, знамена.

— Это мой хошун, — веско бросил Очир. — Тысяча двести сабель. Они зашли цинам в спину.

Кантегор опустил бинокль. Его лицо осталось невозмутимым, но в глазах мелькнула тревога. Молодой Чонкой заерзал в седле. Они знали цену такой силе в открытой степи.

— А теперь посмотри на это.

Взяв у ближайшего казака «Спенсер», поискал глазами подходящую мишень. В тридцати шагах стоял сухой, выбеленный ветрами ствол лиственницы толщиной в человеческую ногу.

— Смотри внимательно, Чонкой. Сколько стрел ты успеешь выпустить за один вдох? Две? Три?

Чонкой высокомерно хмыкнул, но промолчал.

Вскинув карабин, я приник к прикладу щекой. Непривычной конфигурации мушка появилась в прорези прицела, направленного на старый ствол.

Клац-бах! Клац-бах! Клац-бах!

Семь выстрелов слились в одну сплошную, грохочущую, сухую очередь. Щепки брызнули фонтаном, окутывая дерево облаком пыли. Через пять секунд ствол, перебитый посередине, с треском переломился и рухнул.

В распадке повисла звонкая тишина.

Молодой Чонкой смотрел на дымящийся ствол карабина как на идола. Для людей, привыкших беречь каждый заряд и перезаряжать ружья по минуте, это было черным колдовством.

— Семь смертей за один вздох, — бросил я, перезаряжая магазин с сухим, лязгающим звуком. — У моих людей теперь такое оружие.

Эвенки явно были они впечатлены. Но я видел — одной демонстрации мало. Нужна была идея. То, что поведет их не просто в набег, а на войну.

— Но это лишь железо и люди, — я понизил голос, заговорив тоном сказителя. — Вы видите не просто войско. Вы видите пробуждение Степи. Вся Монголия восстала, Кантегор. От Улясутая до дальних границ Халхи нойоны поднимают знамена. Великие ламы прочли знаки. Империя Цин рушится.

Конечно, я безбожно врал и преувеличивал, смешивая слухи с правдой, но говорил при этом с такой истовой убежденностью, что даже Левицкий покосился на меня с удивлением.

— Если вы с нами — сегодня, сейчас — вы разделите славу и добычу. Ваши воины получат оружие, — я хлопнул по прикладу «Спенсера». — Ваши роды получат защиту и лучшие пастбища.

Тут я сделал зловещую паузу.

— Если же вы останетесь в стороне… Когда мы разобьем армию Тэкклби, мы придем к вам. Но уже не как союзники. К вам придут, что спросить, почему во время решающей схватки вы прятались в кустах? Ведь мы заключили союз! И тогда мы заберем у вас всё. Выбор за вами.

Чонкой смотрел на карабин с алчным блеском в глазах. Кантегор смотрел на горизонт, где была орда. Он был старым, мудрым вождем. Он понимал, что старый мир рухнул, и нужно успеть занять место в новом.

— Ветер и вправду изменился, Белый Нойон, — медленно произнес он. — Волки тайги пойдут с волками степи. Мы выступаем на твоей стороне.

Он достал нож, надрезал ладонь и протянул мне руку.

— Мы перекроем тропы в лесу. Ни один маньчжур не уйдет живым.

— Договорились, — я тоже надрезал ладонь и сжал его руку. Кровь смешалась.

Мы вернулись в город на закате.

В штабном подвале собрались все командиры. Очир, Левицкий, Софрон, Лян Фу, Сафар, даже мрачный Мышляев. Воздух был наэлектризован так, что, казалось, поднеси спичку — и рванет. Люди чувствовали: ожидание закончилось.

Я развернул на столе карту. Теперь на ней не было белых пятен. Красные стрелы ударов сходились в одной точке — лагере Тэкклби.

— Ну что, господа, — сказал я, обводя их взглядом. — Мышь загнала кота в угол.

И с усмешкой положил ладонь на карту, накрывая ею вражеский лагерь.

— Ловушка готова. Завтра на рассвете мы начинаем.

Глава 21

Глава 21

Наутро я собрал всех командиров в нашем штабном подвале. Левицкий, Очир, Лян Фу, мои урядники и монгольские сотники — все были здесь.

И изложил цель которой надо добиться: выманить армию Тэкклби из лагеря и разгромить ее в открытом поле.

Первым слово взял Левицкий. Он подошел к карте, на которой уже были результаты предварительной разведки.

— Все это хорошо, Сергей. Но есть проблема, — его указательный палец остановился на двух красных кружках, обозначающих фланговые опоры. — Артиллерия. У них осталось не менее восьми, а то и двенадцати полевых орудий. Шести- и четырехфунтовые «Армстронги».

Он обвел взглядом монгольских командиров, которые не до конца понимали, о чём речь.

— Господа нойоны, чтобы вы понимали: один залп картечью из такой пушки со ста шагов — это дыра в вашей атакующей сотне размером с юрту. Два залпа — и сотни нет. Любая лобовая атака, конная или пешая, захлебнется в крови, не дойдя до их пехоты.

В подвале повисло тяжелое молчание. Очир потемнел лицом от ярости и ударил кулаком по столу.

— Мы прорвемся! — прорычал он. — Бросим всю конницу, сомнем их раньше, чем им удастся выстрелить!

Я покачал головой.

— Это будет бойня. Мы потеряем лучших людей еще до начала битвы. Поэтому бы и хотелось выманить их из лагеря, в поле и там навязать бой который будет удобен нам.

Тут же раздались крики и завязался спор, я лишь с досадой покачал головой и поднял руку.

— Володя, — тихо спросил я, поворачиваясь к Левицкому. — Какова предельная прицельная дальность у «Энфилда»?

Корнет удивленно посмотрел на меня.

— Ну… на рамке прицела и тысяча ярдов нарезана. Но это так, для красоты. Реально попасть хоть во что-то дальше шестисот шагов почти невозможно.

— А нам и не нужно попадать. Нам нужно «подавить», чтобы они не могли поднять голову.

Я, оглядел озадаченные лица своих командиров, начал излагать идею: подавить батареи противника, выслав на окружающие нас горные вершины лучших стрелков с самыми дальнобойными ружьями. Но мы сразу пришли к выводу, что план, каким бы складным он ни выглядел на бумаге, требовал проверки. Тут же отобрали сорок отличных стрелков и приказали им взобраться на горные кручи, нависавшие над Силинцзы. Когда туман в долине окончательно рассеялся и батареи открылись как на ладони, я отдал команду.

— По батарее, залпами, огонь!

Прогремело несколько недружных залпов. В бинокль я с досадой смотрел на результат. Судя по всему, его не было: пули проносились высоко над головами артиллеристов, делая огромный перелет. Артиллеристы, сначала бросившиеся было на землю, вскоре осмелели, поняв, что огонь не причиняет им вреда, и с насмешками махали нам руками.