Ленька-гимназист (СИ) - Коллингвуд Виктор

Правда, повторить трюк с песком в подшипниках теперь было почти невозможно. После поломки бронепоезда белые резко усилили меры безопасности. За ремонтом и постройкой новой техники следили специальные офицеры, охрана была удвоена. Теперь ОСВАГовцы буквально дневали и ночевали в вагоноремонтном цехе. И думать нечего было вновь подобраться к буксам! Больше того, пошли слухи, что у некоторых мастеров и рабочих, подозреваемых в нелояльности, взяли в заложники членов семей. Работать под таким дамокловым мечом было невыносимо тяжело, но люди работали — из страха, из нужды, из желания выжить.

Так проходила осень девятнадцатого года в Каменском. Дни учебы в гимназии, где я старался впитывать знания, как губка, сменялись вечерами, проведенными с друзьями на берегу Днепра. Мы по-прежнему тренировались, боролись, обсуждали новости. Гнатка помогал родителям и все больше сближался с Митькой Баглаем и его компанией, Костик мечтал о телефонных проводах, а я… я учился, наблюдал и ждал своего часа.

Осень 1919 года принесла белым новые победы. Газеты, которые теперь выходили в Каменском под строгим контролем деникинской администрации, пестрели бравурными заголовками. Ещё 31 августа был взят Киев — по этому случаю в заводской церкви устроили благодарственный молебен, на который согнали всех, кого только смогли. Генерал Мамонтов своим лихим кавалерийским рейдом совершенно разорил тылы красных, сея панику и разруху. 20 сентября пал Воронеж. Казалось, наступление Деникина на Москву было неудержимым, и конец большевистской власти близок.

В городе царило двоякое настроение. Те, кто ждал белых, ликовали, устраивали ужины и банкеты, предвкушая скорое восстановление старых порядков. Остальные — а их было большинство — затаились в страхе и неопределенности, не зная, чего ждать завтра. Цены на рынке росли, продуктов не хватало, по ночам все чаще слышались выстрелы — то ли патрули ловили запоздалых прохожих, то ли сводили счеты какие-то темные личности.

Я ходил в гимназию, зубрил латынь и Закон Божий, старался не выделяться. Вечерами встречался с Костиком и Гнаткой на нашем «пляже». Мы по-прежнему боролись, метали камни, но без прежнего азарта. Победы белых, о которых трубили газеты, меня не впечатляли. Я прекрасно помнил, что это лишь временный успех, впереди еще долгая и кровавая война, по результатам которой кого-то из нынешних «победителей» поставят к стенке в Крыму, а кого-то ждут лагеря в Галлиполи. Но сейчас, глядя на ликующих офицеров с трехцветными шевронами и довольные физиономии местных «буржуев», в это трудно было поверить.

Однажды после гимназии, когда я с приятелями шел уже к дому, меня перехватил Свиридов. Он выглядел усталым и чем-то взволнованным.

— Иван Евграфович? Что случилось?

— Дело есть, Лёнька. Серьезное дело.

Мы прошли на футбольный пустырь. Свиридов, опершись на невысокую изгородь, достал из кармана кисет с махоркой, свернул цигарку.

— Новости есть, — начал он, закурив и выпустив струю едкого дыма. — Оттуда, — он неопределенно кивнул головой в сторону Днепра. — Весточка пришла от Костенко. Он благополучно добрался тогда до наших…

У меня екнуло сердце. Жив-здоров, значит, Клим Егорович! Не пропали, выходит, даром наши усилия!

— И что? — спросил я, стараясь скрыть волнение.

— А то, — Свиридов посмотрел на меня внимательно, — что поручили ему наладить связь с рабочими на заводе. Я ему про диверсию с бронепоездом рассказал. Очень там это дело оценили. Бронепоезда на войне — страшная сила, самая пробивная мощь. Пока они тот поезд тащили обратно, пока ремонтировали, времени немало ушло. А на войне время — это жизни. Солдатские жизни.

Он помолчал, потом продолжал, понизив голос:

— В общем, связь восстановили. Прислали человека оттуда, от командования Южного фронта. С заданием. Дело серьезное, Ленька. Очень серьезное.

— Какое задание, Иван Евграфович? — я весь обратился в слух.

— На заводе вашем… — Свиридов снова затянулся цигаркой. — Строят они новый бронепоезд. Мощный, говорят. «Дроздовец» назвали, в честь ихнего генерала. Так вот… приказ из центра: попытаться вывести этот самый «Дроздовец» из строя. Любой ценой. Нельзя дать ему уйти на фронт!

— Вывести из строя? — переспросил я. — Но как? Охрана там теперь — мышь не проскочит. А после того случая с песком в буксах, говорят, за каждым шагом следят.

— Знаю, Лёнька, знаю, — кивнул Свиридов. — Потому и разговор с тобой. Сюда, в Каменское, тайно прибудет группа. Специалисты, взрывники. С большим запасом динамита. Их задача — устроить взрыв на заводе. Подорвать паровоз «Дроздовца»!

Услышав такое, я только присвистнул Взрыв на заводе! Динамит! Серьезное дело, это не наши с Петром игры в песочек!

Свиридов помолчал, позволяя мне переварить услышанное. План диверсии был понятен. Конечно, весь бронепоезд так не уничтожить, бронеплатформы останутся целы. Вернее всего, их потом смогут прикрепить к другому паровозу. Но это тоже время. Паровоз-то у «Дроздовца» тоже бронированный, причем очень мощный. Если взорвать как следует его котел, новый такой они нескоро подготовят. А каждый день задержки — это спасенные жизни наших бойцов. Так что даже уничтоженный паровоз — это уже немало. Очень немало. Но вот как они собирались все устроить, было мне решительно непонятно.

— Динамит? И как его собираются пронести на завод? Там же кругом теперь контрразведка деникинская!

— А вот тут, Ленька, твоя помощь и нужна, — Свиридов посмотрел на меня в упор. — Помнишь, как ты тогда арбуз тот пронёс через проходную?

Я кивнул, уже догадываясь, к чему он клонит.

— Вот и теперь… нужен такой же «арбуз». Только побольше. И не один. Динамит надо пронести на завод. Как можно больше. Незаметно. Ну а ты вроде бы туда вхож. В обед пройдёшь, тебя на проходной знают. Сможешь?

— Нет, Иван Евграфович, — сказал я наконец, — Я не смогу.

Свиридов удивленно поднял седые брови.

— Не сможешь? — переспросил он. — Почему? Испугался?

— И это тоже, не скрою, — честно признался я. — Но дело не только в этом. Я ведь на завод теперь не хожу постоянно, как раньше. Опять же, охрана там сейчас зверская. С моим пропуском меня пустят только в обед, к отцу в бригаду, и то под присмотром. Много я за один раз не пронесу. Ну, сверток какой небольшой, под видом харчей. А вы говорите — большой запас динамита. Это же не иголка. И не один раз надо будет носить, я так понимаю?

— Да, не один, — подтвердил Свиридов, внимательно глядя на меня. — За несколько заходов планировали.

— Вот именно, — кивнул я. — А каждый раз это риск. Меня могут обыскать на проходной. Или кто-то из рабочих заметит, донесет. Или просто собака учует. И все, конец. Дело провалено. Нет, Иван Евграфович, это сейчас невозможно. Слишком опасно. Надо что-то другое придумать.

Свиридов слушал меня молча, нахмурившись. Я видел, что он разочарован, но и понимает правоту моих слов. Он был опытным подпольщиком и не мог не оценить трезвость моих рассуждений, пусть и исходящих от мальчишки.

— Жаль, — сказал он наконец после долгой паузы. — Очень жаль. Мы на тебя рассчитывали. Но… ты прав, Ленька. Риск слишком велик. Нельзя губить людей зря. Будем думать про другой способ. Может, через Петра получится что-то… Хотя и он там под присмотром.

Я остался один со своими мыслями. Отказ Свиридову дался мне нелегко. Я понимал важность задания, понимал, что от этого может зависеть многое там, на фронте. Но и рисковать столь безрассудно, подставляя под удар и себя, и свою семью, и все подполье, я не мог. Мое «послезнание» подсказывало, что красные и так победят, рано или поздно. А вот выжить до этой победы — это была задача посложнее.

И все же, мысль о том, как лучше всего было бы уничтожить этот проклятый «Дроздовец», не отпускала меня. Взрывать его на заводе, в цеху — это действительно не самый эффективный способ. Как правильно сказал Свиридов, бронеплатформы останутся целы, их прицепят к другому паровозу, потратив время на его бронировку. Да и жертв среди рабочих может быть много.