Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор
Это была уже какая-то военно-экономическая стратегия. Надо было пробить, достать, организовать. И всё это — в условиях войны, дефицита, воровства и вечного русского «авось». Брюс дал мне шанс, но теперь я понимал, чего этот шанс будет стоить. Предстояла долгая, нудная, изматывающая борьба за каждую доску, пуд железа, за толкового мастера. И успех зависел от моей способности прогрызть эту толщу косности и бюрократии.
Суровая проза жизни, мать ее… Никакой тебе магии и роялей в кустах. Только работа, расчет и умение договариваться. Или давить, если понадобится.
Пока я до хрипоты спорил с Лыковым из-за каждой партии досок и бился над сметой для графа Брюса, пытаясь впихнуть невпихуемое в рамки разумного, работа над сверлильным станком не стояла на месте. Вернее, она ползла, как черепаха по стекловате, но всё-таки ползла. И теперь, когда основные бюрократические препоны были хоть немного расчищены, а люди у меня появились чуть потолковее, дело пошло живее. Приближался тот самый «дедлайн» в два месяца, который мне негласно, но вполне ощутимо поставил Царь. И хотя месяц я провел на фронте, спрос от этого меньше не становился. Надо было кровь из носу успевать.
Главная идея станка была простой, но для здешних мест — революционной: вращаться должен сам пушечный ствол, а не сверло. Это позволяло добиться куда большей точности канала, ведь биение тяжелого ствола вокруг своей оси свести к минимуму проще, чем биение длинного и тонкого (относительно) сверла. Но вот реализация… Это был адский труд.
Станину мы собрали из самых лучших дубовых брусьев, какие только удалось выцепить у Лыкова (спасибо вмешательству Орлова). Скрепляли всё это дело массивными коваными скобами и болтами (резьбу на которых мои слесаря Иван да Семен нарезали уже по новому стандарту, матюкаясь, но таки делая). Главная задача была — жесткость. Станина не должна была вибрировать под весом многопудового ствола и усилиями резания. Старый Аникей ворчал, тесал и подгонял брусья на совесть, проверял каждый стык своим самодельным уровнем и угольником. Я ему даже идею подкинул — использовать натянутую струну для проверки прямолинейности направляющих станины. Простой, но эффективный метод, который тут был в новинку. Аникей долго не врубался, но потом проникся и с помощью струны вывел плоскости так ровно, как, наверное, ни один плотник на Охте до этого не делал.
Передняя бабка — та хреновина, которая должна была держать и вращать ствол — стала самым геморройным узлом. Корпус сделали тоже дубовый, массивный. А вот шпиндель — вал, на который крепился патрон для зажима ствола — пришлось делать составным. Выковать цельный вал такого размера и нужной прочности кузнец не мог. Пришлось ковать его из нескольких частей, а потом соединять хитроумными клиньями и бандажами. Подшипники скольжения для шпинделя — отдельная песня. Бронзы мне Лыков так и не дал, сколько я ни бился. Пришлось делать из чугуна, «улучшенного», который мы с Шульцем научились плавить почище. Отлили массивные втулки, а потом мои слесаря несколько дней, чертыхаясь, притирали их вручную к шпинделю, используя толченый кирпич с маслом в качестве абразива. Добиться идеального прилегания не вышло, конечно, но люфт шпинделя стал минимальным. Патрон для зажима ствола тоже был самодельным, неуклюжим, с несколькими мощными винтами, которыми ствол крепился.
Задняя бабка, которая держала и подавала сверло, была попроще. Но и тут без засад не обошлось. Главная проблема — механизм подачи. Нужно было двигать тяжелое сверло вперед медленно, равномерно и с большим усилием. Винтовой механизм казался самым логичным. Ерема выковал длинный ходовой винт, а Иван с Семеном нарезали на нем резьбу. Грубую, конечно, зато рабочую. Гайку сделали чугунную, разрезную, чтобы можно было регулировать зазор и компенсировать износ. Вращать винт предполагалось вручную, через большое маховое колесо с рукоятками — тут уже мои пацаны должны были попыхтеть.
Ну и само сверло. Это вообще произведение кузнечного искусства местного разлива. Длинный стальной стержень (сталь кузнец ковал из лучшего кричного железа, перековывая его несколько раз для уплотнения), а на конце — режущая головка. Я долго ломал голову над ее формой. Обычный заточенный ломик, как тут делали раньше, давал кривой канал. Нужно было что-то более хитрое. В итоге остановились на сверле с двумя режущими кромками и канавками для отвода стружки — что-то вроде очень примитивного спирального сверла, только канавки были прямые, выкованные и потом пропиленные напильником. Заточку режущих кромок я контролировал лично, используя свои знания и самодельные шаблоны. Закалку тоже проводили под моим руководством — с цементацией режущей части в костяном угле для твердости. Получилось нечто страшное на вид, но, как я надеялся, рабочее.
Сборка всего этого монстра заняла еще неделю. Всё подгоняли, притирали, крепили. Постоянно что-то ломалось — то инструмент не выдержит, то деталь треснет при затяжке болта, то мастер накосячит с размером. Я метался между слесарями, плотником, кузнецом, своими учениками, пытаясь всё проконтролировать, разрулить косяки, подбодрить, а иногда и рявкнуть для острастки. Спал по три-четыре часа, питался чем придется. Но станок перестал быть набором железок и деревяшек. Он обретал форму, целостность. В нем чувствовалась мощь и какая-то разумность, что ли. Логика инженерной мысли, воплощенная в таких примитивных материалах.
И вот, наконец, момент настал. Все основные узлы были собраны. Шпиндель вращался (правда туговато), механизм подачи сверла двигался, само сверло было заточено и установлено. Оставалось только присобачить привод к передней бабке. Водяного колеса еще и в проекте не было, так что пока решили обойтись ручным воротом с большим рычагом — как на колодцах делают, только помощнее. Четыре дюжих солдата из тех, что Орлов выделил в помощь, должны были обеспечить вращение ствола.
Я оглядел свое творение. Машина получилась громоздкой, неуклюжей, совсем не похожей на изящные станки из будущего. Скорее, она напоминала какой-то средневековый пыточный агрегат. Но если она заработает, это будет прорыв, который может изменить ход войны.
— Ну что, мужики, — сказал я своим помощникам, которые столпились вокруг, с любопытством и некоторым страхом разглядывая монстра. — Завтра будем пробовать. Загоним первый ствол. Помолимся, чтобы не развалилась наша красота к херам собачьим.
Ночь перед первым испытанием станка я почти не спал. Ворочался на своей жесткой лавке, гонял в голове все узлы этой махины. А вдруг шпиндель заклинит? А вдруг станина не выдержит вибрации? А вдруг сверло сломается в самом начале? Или, хуже того, его уведет в сторону, и канал получится еще кривее, чем при старом способе? Ответственности на мне висело столько, что нервяк даже раздражал уже. Провал означал бы конец моей карьеры «умельца», да еще это был бы огромный удар по репутации Брюса и Орлова, которые за меня поручились. Да и перед своими ребятами — Федькой, Ванькой, Гришкой, слесарями Иваном и Семеном, стариком Аникеем — было бы стыдно. Они вложили в этот станок столько сил.
Утром в мастерской царило нервное оживление. Все ходили на цыпочках, переговаривались шепотом. Я еще раз проверил все крепления, смазал трущиеся части салом (лучшей смазки тут не было), поправил установку сверла. Проверил ворот для вращения ствола — солдаты, выделенные для этого, уже стояли наготове, переминаясь с ноги на ногу и с опаской косясь на невиданную машину.
Первым делом надо было доложить Брюсу. Просто запустить станок без ведома главного начальства было бы глупостью. Я отправил Федьку к поручику Орлову с запиской:
«Машина сверлильная к пробе готова. Прошу Вашего благородия прислать весть графу Якову Вилимовичу и испросить дозволения на запуск».
Федька умчался как на крыльях.
Ответ пришел неожиданно быстро, и не с запиской, а с самим Орловым. Поручик влетел в мастерскую взъерошенный, глаза блестят.
— Петр! Граф сейчас приедет! Сам! Сказал, хочет лично поглядеть на твое «чудо механизации», как он выразился! Так что давай, готовься! Чтоб всё было чин чинарем! И не ударь в грязь лицом!
