Смутные дни (СИ) - Волков Тим

— И гравировку б не худо!

— Да-да, именно — гравировку… А, пока время есть, заглянем на рынок — поглядим…

На рынке, расположенном не так и далеко от текстильной мануфактуры господина Федулова, оказалось много знакомых крестьян из Зарного. Кто-то привез на продажу яйца и молоко, масло и сало, а кто просто приехал прикупить что-то из мануфактурно-промышленного товару.

Вон и хозяин лабаза, и телеграфист Викентий… и много еще кого…

— Ой, Иван Палыч! Здравствуйте! Мое почтение, Анна Львовна!

— И вам здоровьичка, Пелагея Романовна! Здравствуй, Маша!

Кудрявцевы, Пелагея Романовна и ее дочь, красавица Маша, как раз и привезли на подводе продукты. Молочко, сало, сметанку, козий сыр… Цену особо не ломили, и товар уходил влет!

— Иван Палыч, вижу, сегодня без мотоциклетки?

— Да нынче поездом, — улыбнулся доктор. — Пелагея Романовна, вы тут нигде самоваров не видели?

— Самовары? — женщина ненадолго задумалась. — Разве у самой ограды, на рядках. Там керосинки, фонари, посуда… Может, и самовар есть.

Самовар сторговали за сто рублей! Конечно, дороговато, но, если учесть инфляцию — в самый раз. Да и на хорошее дело денег было не жалко. Поначалу правда, не хотели брать — Аннушка волновалась:

— Ну, куда мы его денем? На мануфактуру с собой возьмем?

— Зачем с собой? Отправим с оказией… — успокоил Иван Палыч. — Глянь, наших-то сколько здесь! Та же Пелагея Романовна…

— Ох… это ж людей просить!

— Спросить — не украсть! Попросим…

Самовар и впрямь был хорош — пузатенький, с медалями и золотистой «короной» он сверкал на солнце куском цельного серебра! Ну, как было не купить такого красавца? Потом попробуй, найди.

— О, самовар купили! — одобрительно кивнула Пелагея. — Красивый какой. И за сколько? Сотня? Ну, верно, такая цена и есть…

Доктор откашлялся:

— Пелагея Романовна… мы бы вам хотели попросить…

— В Зарное отвести, что ли? — женщина махнула рукой. — Так ставьте, вон, на телегу… Маша, рогожкой прикрой… ага… Да не беспокойтесь, доставим в цельности и сохранности!

— Вот спасибо! — обрадовано поблагодарила Аннушка. — А то мы на займ собрались, на мануфактуру!

— Так вы, вроде, были уже?

— Уж больно хочется Маяковского послушать!

— Маяковский⁈ — Маша едва не уронила горшочек со сметаной. — Что, правда. Сам Маяковский приедет?

— В газете написано.

— На Федуловскую мануфактуру? На займ? Ой, мама… — тут же загорелась девушка. — И я б сходила! Хоть одним глазком на Маяковского посмотреть! Все девчонки завидовать будут. А то они Веру Холодную с Игорем Северяниным видели, а я в лагере была. Обидно!

— Ну-у… — Пелагея растерянно посмотрела на доктора.

— Ну, мам, ну, пожалуйста! — не отставала Маша. — Я ведь взрослая уже, не затеряюсь. А домой на поезде доберусь, вместе вот, с Иваном Павловичем и Анной Львовной.

— Да-да, мы присмотрим! — тут же заверила Аннушка. — И обратно вместе приедем, да.

— Ну, коли так… — Пелагея Романовна махнула рукой. — Ладно.

— Ой, мамуля, спасибо! — обняв, Маша от души расцеловала мать. — Благодарствую!

— Тогда, Машенька, встречаемся у проходной без четверти пять! — условилась Анна Львовна. — Успеешь?

— Успею! Торговлишка нынче ходко идет.

На проходной текстильной мануфактуры Федулова висели пропагандирующие «Заем Свободы» плакаты, в большинстве своем — рукописные, что и понятно. Все же не театр, а фабрика!

Народу, однако же, уже собралось много, и вовсе не одни рабочие и работницы — гимназисты, студенты, курсистки — молодежи было очень много. Еще бы — сам Владимир Маяковский! Кумир! Многие пришли с красными бантами, с цветами, купленными в центральном цветочном магазине за немалые денежки.

Встав невдалеке от входа, Иван Палыч и Анна Львовна ожидали Машу. Судя по висевшим над проходною часам уже было без десяти минут пять! Опаздывала Машуля… впрочем, что с нее взять? Девушка!

Ага! Вот, наконец, появилась. За синими гимнастерками учащихся уездного реального училища сверкнула знакомая красная кофточка… Вообще, надо сказать выглядела Маша эффектно — красная кофта, черная юбка, алая косынка, повязанная сейчас на манер скаутского галстука. И не косая, а распушенные по плечам локоны! И когда толок успела распустить? Красотка… Словно на концерт «Алисы» пришла! Красное-е на черно-ом…

Ух! Сюрреализм!

Отгоняя навязчивое видение, доктор помотал головой.

— Ну, что, идем? — Анна Львовна тут ж пошла к проходной, остальные едва поспевали…

— Иван Палыч, — улучив момент, Маша схватила доктора за руку. — Там, за проходной, извозчик. Ну, где ворота — готовый товар выгружать…

— Ну, извозчик, и что с того? Мало ли здесь извозчиков? Некоторые вон, и на авто…

— Я не про авто… — взволнованно протянула девчонка. — Извозчик — чернявый такой мужичок… Я его узнала! Он нас тогда с Ульяной вез! Ну, где публичный дом помните? Мне потом Ульяна рассказала… Не знаете, чего это он там стоит? Что, мануфактуру нынче выгружать будут? Нет. А что тогда там ошиваться?

— Да мало ли… — Иван Палыч махнул рукой. — Давай-ка поспешим, Анну Львовну догоним.

Пока шли, протискиваясь между станками, пока искали место, все уже и началось.

— Уважаемые господа! Товарищи! Граждане! — на импровизированную трибуну поднялся усатый мужчина в рабочей робе. — Я сам из рабочих, потому скажу прямо: «Заем Свободы» — это наше кровное дело! Как никто другой, я представляю себе наших братьев-солдат. Там, в окопах сейчас ох как нелегко! А займ, «Заем Свободы» пойдет на укрепление наше Родины, нашей России, страны…

— А ты сам-то за войну или против? — ехидно спросили из цеха.

Усатый ничуть не стушевался:

— Я? Я — за оборону Отечества от врагов!

— Ага-а… оборонец, значит!

— Да, оборонец! А кто же еще защитит Родину, кроме нас? Если не оружием, так деньгами…

Вообще, он умел говорить и за словом в карман не лез. Даже сорвал аплодисменты, в том числе, и от Анны Львовны:

— Умница! Правильно все говорит.

Правда, рабочие жертвовали не очень охотно, и не помногу, но — жертвовали. А еще были барышни, гимназисты, студенты…

— Маяковского! — не выдержав, выкрикнул кто-то из молодежи. — Маяковского хотим! Где Маяковский? Обещали ведь!

— Будем вам Маяковский! — оратор вышел из-за трибуны и, оглянувшись, махнул рукой. — Владимир Владимирович! Выходи!

Тот час же заиграл какой-то импровизированный оркестр, до поры — до времени скрывавшийся за станками. Центральное освещение под потолком погасло, вместо него по углам цеха вспыхнули цирковые прожекторы, красный, желтый, и синий.

Вспыхнули и тут же погасли. Затихла музыка…

В темноте послышался звучный голос:

— Вашу мысль, мечтающую на размягченном мозгу…

Синий прожектор выхватил из темноты высокого плечистого мужчину в балахонистой блузе, и бритого наголо. Лицо его скрывал толстый слой грима…

— … как выжиревший лакей на засаленной кушетке…

Все затихли, слушали…

А затем цех потрясли неистовые аплодисменты!

— Ну как? — Иван Палыч повернулся к невесте.

— Хорошо читает, — растерянно отозвалась та. — Только это не Маяковский!

— Как не Маяковский? — опешил доктор.

И пригляделся. Вроде похож, по крайней мере по фотографии из учебника литературы за седьмой класс. А больше Ивану Павловичу сравнить не с чем было.

— Да так… Я слышала его в Москве… и видела… — ответила девушка. — Он… он и фигурой не таков. И читает. Ну как-то более прилично, что ли… А этот словно рубит с плеча!

Анна Львовна развела руками:

— Как же так? Что же это такое? Это же обман…

— Та-ак, — протянул Иван Палыч. — Теперь понятно, почему свет не включают… Ну, жуки! Нет, в самом деле… Уж, если не смогли договориться с поэтом, то обошлись бы гимназическим хором. Вот же…

Внезапно кто-то засвистел… видать, не одна Анна Львовна распознала подвох!

Свет вдруг погас совсем. Полностью. Даже прожекторы — и те не горели.