Я уничтожил Америку. Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей
— Сам ли? — сощурился Брежнев. — А может быть его кто-то науськивает? Может быть, кто-то специально показывает на нужное?
— Если вы имеете в виду меня, то…
— Александр Николаевич, мы все знаем про ваши либеральные взгляды. Вы слишком далеко отрываетесь от пути социализма?
— Социализма? Я определяю социализм как явление культуры, а не экономики, когда интеграция происходит на уровне духа и сознания людей. То, что называется социалистическим строем в Советском Союзе, — это смешение элементов рабства и государственно-монополистической системы хозяйствования. Настоящего социализма у нас гораздо меньше, чем в любой развитой западноевропейской державе!
Андропов и Щёлоков вскочили со своих мест. Даже Семичастный покосился на своего товарища с удивлением. Сказать такое… И при свидетелях. Да ещё при каких свидетелях…
— Вы забываетесь, товарищ Шелепин! — чуть ли не выкрикнул Щёлоков. — И вы только что начали нести махровую антисоветчину!
Шелепин выдержал напряжённую паузу, посмотрел прямо в глаза Брежневу и спокойно ответил:
— Я не забываюсь, товарищ Генеральный секретарь. Просто говорю вслух то, о чём многие думают молча. Наши руководители привыкли закрывать глаза на правду, прятаться за лозунгами и показухой. Люди видят, что реальная жизнь отличается от официальных отчётов. Они чувствуют несправедливость, угнетённость, недостаток свободы и возможностей. Вот откуда берётся озлобленность, вот почему растёт напряжение в обществе.
Посмотрев на возмущённые лица окружающих, Шелепин добавил:
— Но если уж говорить откровенно, то каждый из нас причастен к сложившейся ситуации. Кто-то пассивно соглашается с положением вещей, кто-то активно участвует в подавлении инициативы инакомыслящих. Наш строй держится на страхе и репрессивных мерах, а не на искренней поддержке масс. Разве это настоящая демократия, которой гордится партия?
Разговор становился всё жарче. Андропов резко перебил Шелепина:
— Вашими словами вы фактически отрицаете основы советской власти! Подрывает доверие к нашему государству и его идеалам!
Щёлоков вторил напарнику:
— Подобная позиция граничит с прямым предательством интересов Родины! Такое недопустимо и опасно для общественного порядка!
Даже Семичастный почувствовал себя неловко рядом с бурной реакцией товарища. Он попытался смягчить накал страстей:
— Конечно, определённые недостатки имеются, но они не настолько значительны, чтобы ставить под сомнение саму систему. Надо стремиться исправлять ошибки, улучшать методы управления, но не бросаться громкими заявлениями.
Брежнев внимательно слушал выступления, задумчиво постукивая карандашом по столу. Наконец, он поднял голову и обратился ко всем участникам встречи:
— Хватит препираться друг с другом! Пусть каждый внесёт свои предложения по преодолению трудностей, а пустые разговоры оставьте для кухонных бесед.
— Вносили предложения, Леонид Ильич. Вносили и не раз. Но все они прячутся и скрываются. Всем хочется, чтобы было тихонечко и по чуть-чуть… — вздохнул Шелепин. — А между тем это так не делается! И без попыток всё исправить мы все будем катиться только вниз. Только вниз, только на самое дно…
— Ну, какое же дно? — хмыкнул Андропов. — Люди в основе своей живут довольно-таки сносно. На машинах ездят, квартиры получают, на дачах огурчики сажают. Да и вообще… Где в капиталистических странах подобное есть?
Шелепин хотел было рассказать про многолетние очереди на квартиры, благодаря которым удерживались рабочие на предприятии, про маленькие куски земли, которые кое-как были выбиты инициативными группами, про дорогущие машины. Хотел, но взглянул в глаза тех, кому всё это выдавало государство, да ещё выдавало с очень большой горкой и сел на место.
Разве интересно сытому слушать про чувство голода? А богатому про чаяния бедных? Как пробиться сквозь пелену дымчатой завесы, которую нынешние партийцы возвели вокруг себя?
Партия оторвалась от народа… И со временем этот отрыв будет становиться только больше. И так будет до тех пор, пока снова не возникнет ситуация, когда «верхи не могут, а низы не хотят». И тогда грянет взрыв, очень большой взрыв…
Пока что партийные работники будут грести под себя, наслаждаться властью и вседозволенностью, но…
Брежнев, Андропов и Щёлоков ещё долго говорили. Сотрясали воздух пафосными речами о строительстве коммунизма и прочих прелестях советской жизни. Шелепин и Семичастный ждали только одного — когда это закончится. Им всё было ясно изначально.
— В общем так! — ладонь Леонида Ильича снова стукнула по зеленому сукну стола. — Больше никакой комсомольской самодеятельности! То, что вам пару раз повезло, не должно преподноситься как подвиг. Это было безумие! Авантюризм чистой воды! В следующий раз всё только через назначенные ведомства и никак больше! Иначе нам придётся принимать жёсткие меры. Надеюсь, что мы поняли друг друга? Не слышу, Александр Николаевич!
— Поняли, Леонид Ильич, — кивнул Шелепин обречённо. — Такого больше не повторится…
— А вы, Владимир Ефимович? — Брежнев повернул одутловатое лицо к Семичастному.
— Так точно! Никакой самодеятельности! — по-военному ответил тот.
— Ступайте пока. Мы ещё обсудим на партсобрании ваши подвиги! Они вряд ли останутся без внимания ЦК КПСС, — покачал головой Брежнев.
— До свидания, — проговорил Шелепин и за ним эхом повторил эти же слова Семичастный.
Никто из троих не удосужился ответить. Этим троим ещё было что обсудить…
Семичастный и Шелепин прошли до своих машин. Встречающие их люди делали вид, что не замечают или же обходили стороной, как прокажённых. Разъехались по сторонам. За каждой из машин незаметно пристроилось по машине наблюдения.
Уже дома, когда Владимир Ефимович снял костюм и собрался его повесить в шкаф, он обнаружил в кармане маленький листок бумаги. Развернул его и прочитал записку, написанную шелепинским почерком:
«Нужны кардинальные меры!»
Глава 25
Всё-таки какая интеллектуально развитая страна СССР! Это же надо — сообразить устроить шахматную партию между Землёй и космической станицей «Союз-9»!
Даже специально шахматы сделали, космические, которые вставлялись в пазы при каждом ходе. Конструктором космических шахмат стал молодой инженер, кандидат биологических наук, сотрудник Института авиационной и космической медицины Михаил Иванович Клевцов
Нужны были шахматы, фигуры которых ни в коем случае нельзя было отделять от доски («чтобы, — как шутил космонавт Севастьянов, — случайно не залетели в рот спящему космонавту»). Решения с магнитами исключались из-за чувствительных приборов, но Клевцов придумал простую и оригинальную систему.
Его доска была снабжена разветвлённой системой пазов, а каждая фигура — узлом зацепления и фиксации. Таким образом одновременно решались две, на первый взгляд несовместимые, задачи — постоянная связь фигур с доской и возможность их передвижения в процессе игры.
Для выбывших из игры фигур предусматривались собирательные пазы на торцах доски. Партия закончилась вничью. Но за ней наблюдали так, как вряд ли в моём времени будут наблюдать даже за чемпионатом мира по футболу!
Девятого июня семидесятого года прошла эта самая невероятная партия и закончилась вничью. То есть Землю приравняли к Космосу!
И потом гроссмейстер Александр Александрович Котов попробует увидеть будущее «лет эдак через 40», то есть мир моего времени. Он скажет:
«Уверен, что тогда состоится уже не межзональный, а межпланетный турнир. И седовласый, тогда уже экс-чемпион мира, Борис Спасский выступит с большой статьёй, где как журналист будет критиковать организаторов, почему-то выделивших слабо играющим шахматистам Юпитера, скажем, два места и уменьшивших представительство Лунного посёлка… И любители шахмат, собравшись в ещё более шикарном клубе для подведения итогов Межпланетного турнира, обязательно вспомнят первую партию, сыгранную в космосе и открывшую новую эру древней игры».
