Я уничтожил Америку. Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей

Я пожал плечами и изобразил удивление, мол, откуда мне знать такие вещи? Ведь это была забота тех, кто вел дела потерпевших.

— Я даже не знаю обманутых людей. Пересекаться не приходилось. Только слышал о таких…

И опять тот самый взгляд — испытующий, изучающий каждую морщинку на лице, каждый изгиб бровей. Я держался спокойно, ровно дышал, стараясь не выдавать волнения. Стрелки часов тикали, отражая течение времени. Время шло быстро, а разговор всё никак не прекращался.

В коридоре слышались голоса Игонатовых, Матроны Никитичны, Семёна Абрамовича. Соседи готовились к отходу ко сну. Умывались, чистили зубы, посещали туалет перед походом в кровать.

Мы же болтали со следователем…

Он явно пробовал на мне такие приёмы, как «эмпатическое слушание», когда повторял за мной фразы, словно бы пробовал их на вкус. Так же задавал вопросы, ответы на которые были уже известны. И делал это не раз, а как бы забыв про них. Было и сочувствие, чтобы влезть мне в душу.

Я старательно отвечал, для видимости нервничал, снова отвечал.

Каждые пять минут я незаметно поглядывал на часы, надеясь увидеть конец этому вечному кругу вопросов и ответов. Однако стрелки будто намеренно замедлили ход, издевательски подчеркивая важность каждой секунды.

Наконец, как назревшая грозовая туча, наступила пауза. Митрошин откинулся назад, расслабленно сложив руки на груди. Его глаза смотрели внимательно, почти лениво, будто собираясь вот-вот поймать решающий миг. Казалось, он хотел убедиться, что не упустил ни одной важной детали, ни одного подозрительного жеста или взгляда.

Я сидел неподвижно, внутренне сосредоточившись на своей роли законопослушного гражданина, попавшего в неприятную ситуацию по чистой случайности. Дыхание стало чуть глубже, плечи распрямились, лицо приняло спокойное выражение. Я понимал, что именно сейчас решается судьба нашей беседы.

— Что же, Пётр Анатольевич, не буду вас больше задерживать. Вам, наверное, завтра на работу?

— Да, в первую смену, — кивнул я. — Скоро буду ложиться…

— Тогда прощайте. Думаю, что суд будет совсем скоро, так что вас вызовут. Спасибо вам за то, что не боитесь помогать милиции очищать советские города от преступной гнили. Мне пора. Проводите?

— Конечно.

— Спасибо вам ещё за чай и бутерброды. Редко когда милиционеров угощают, — улыбнулся следователь. — Нас почему-то всё больше боятся.

— А чего вас бояться? Вы же всегда на страже обычных советских граждан, — улыбнулся я в ответ как можно более солнечно.

Мы вышли вместе в полутёмный подъезд. Под ногами скрипел песок, приглушённо звякнула дверная ручка. Уже стоя у выхода, Митрошин неожиданно остановился и обернулся ко мне:

— Знаете, Пётр Анатольевич, у меня к вам один последний вопрос напоследок…

Сердце резко сжалось. Я замер, глядя прямо в глаза следователю. Внутри напряглись нервы, дыхание застыло на мгновение.

— Скажите, вы принимали участие в драке возле Дворца культуры в прошлое воскресенье?

Ух ты! Вот оно что! Вопрос оказался совершенно невинным, но насколько важен ответ?

— Ну да, только я больше разнимал, — осторожно ответил я, делая вид, что рассказываю обыденность. — Там обычная потасовка была, дружинники вовремя подоспели.

Митрошин понимающе кивнул и направился к выходу. Шаги гулко отдавались эхом в пустоте подъезда. Вздохнув с облегчением, я вернулся обратно в квартиру. Ещё долго потом думал над словами следователя, пытаясь понять истинный смысл заданного вопроса.

Итак, наша встреча закончилась благополучно. Я остался на свободе, хотя сердце продолжало учащённо биться. Как бы хотелось думать, что всё позади, но интуиция подсказывала обратное: эта история ещё далеко не завершилась.

Глава 24

Сенатский дворец Московского кремля. Кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС

Кабинет Леонида Ильича Брежнева походил скорее на тихий уголок старого дворянского поместья, нежели на рабочий кабинет главы огромной страны. Просторный, закрытый от шума большого мира, он располагался глубоко внутри кремлёвских стен, словно спрятанный от посторонних глаз.

Из окна кабинета веяло прохладой московских вечеров — тяжелые портьеры лишь слегка колыхались лёгким ветерком, пропуская тонкую полоску света. Воздух был наполнен терпкими ароматами кожаных кресел, запахами дубовых шкафов и едва уловимым запахом табачного дыма, напоминающим о долгих рабочих ночах хозяина кабинета.

Очертания предметов расплывались в полутьме — на массивном письменном столе, покрытым зеленым сукном, лежали исписанные бумаги, стояла мраморная чернильница, горела мягким светом настольная лампа. А на столе тикали знаменитые рогатые часы, которые при жизни генсека мелькали почти на всех снимках фотохроники ТАСС. Здесь всё дышало историей, спокойствием и какой-то особой атмосферой размышлений и принятия решений.

За столом сидел Леонид Ильич, внимательно изучавший документы перед собой. Его взгляд порой скользил мимо бумаги, устремляясь куда-то вдаль, будто бы видя невидимые простому человеку картины будущего.

Порой взгляд останавливался на сидящих за длинным столом. Александр Николаевич Шелепин с Владимиром Ефимовичем Семичастным сидели по правую руку от генерального секретаря. Юрий Владимирович Андропов и Николай Анисимович Щёлоков по левую руку.

Тишина прерывалась только шорохом страниц. Иногда Леонид Ильич покашливал. Андропов и Щёлоков посматривали на сидящих напротив. И взгляды эти не были добродушными.

— Ну что же, в общих чертах мне многое понятно, — проговорил Леонид Ильич, откладывая документы чуть в сторону.

Недалеко отложил, чтобы в случае чего иметь возможность свериться. Взглянул на «виновников торжества», пожевал губами и произнёс:

— Что же это такое, товарищи? Что это за самодеятельность?

— Леонид Ильич, это не самодеятельность, а результат нашего расследования, — произнёс Александр Николаевич. — Мы провели его в рамках работы ОКОДа и результат перед вами…

— Вы не должны были действовать самостоятельно! — тут же подал голос Щёлоков. — Задержание такой преступной группировки должно было курироваться органами МВД!

— Эту группировку прикрывало начальство из МВД, — аккуратно заметил Семичастный.

— Тогда на этот случай есть КГБ! — подал голос Андропов. — Вы не должны были сами лезть туда и подставлять под удар молодые шеи!

— Товарищ Андропов прав, — раздражённо сказал Щёлоков, поглаживая подбородок ладонью. — Следовало держать нас в курсе ваших действий. Это ваша прямая обязанность.

Наступила пауза. В кабинете повисло тяжёлое молчание, словно отражавшее всю сложность ситуации. Брежнев смотрел на каждого из присутствующих испытующим взглядом, словно пытаясь угадать истинные намерения говоривших.

— Я понимаю ваши чувства, товарищи, — медленно заговорил Леонид Ильич, покачиваясь вперёд-назад на стуле. — Но давайте разберёмся сначала в сути дела. Почему возникли такие разногласия между ведомствами?

Андропов откашлялся и взглянул прямо в глаза шефу.

— Дело не в разногласиях, товарищ Генеральный секретарь, дело в подходе к решению проблемы. Когда мы получили информацию о преступлениях высокого уровня, решили сразу приступить к активным действиям, минуя бюрократические процедуры. Возможно, это было поспешно, но цель оправдывала средства.

Щёлоков нервно постукивал пальцами по столу, демонстрируя своё недовольство:

— Юрий Владимирович, позвольте заметить, что ваше ведомство тоже иногда склонно игнорировать интересы других структур. Такая манера поведения вызывает подозрения и порождает недоверие.

Шелепин молча наблюдал за разговором, понимая, что сейчас решается и их судьба. Пока Щёлоков и Андропов перекидывались между собой обвинениями, могло зацепить не только силовиков. По большей части этот цирк с руганью был затеян для нахождения виноватых.

Не награждения, а нахождения виноватых! То есть орденами и медалями тут и не пахло. Скорее, в воздухе повеяло запашком тюремного срока.