Алексей Шепелёв - За гранью
Пока вольнонаемная секретарша полковника расставляла чашки и блюдца, Балис пытался угадать, что же за разговор ему предстоит. Казалось бы, визит к Щеряге должен был быть чистой формальностью: когда после августовского путча ему спешно оформляли увольнение из рядов Вооруженных Сил, Огоньков сразу предложил работу в милиции далеко в Сибири. Балис так и не узнал кто именно в руководстве и на каком уровне попытался создать эту программу помощи тем, кто отстаивая Союз на его окраинах, после крушения державы (хотя формально СССР продолжал существовать, и Горбачев на встрече со специально подобранными гражданами гневно кричал в объектив телекамеры: "Кто вам сказал, что Союз развалился?", но все понимали — империя доживает свои последние дни) оказался вынужденным покинуть родные места, без надежды вернуться туда в обозримом будущем. Речь в первую очередь шла о бойцах Вильнюсского и Рижского отрядов милиции особого назначения, а так же о работниках местных органов власти и прокуратуры в смутное время выбравших сторону СССР. Как оказалось после трех драматических августовских дней — сторону проигравшего. Программа была сырая, непродуманная, да еще и совершенно ненужная верхушке новой власти, нутром чувствовавшей, что те, кому они помогают, никогда не станут для них своими. Но все-таки она существовала и как-то работала. В эту-то программу Огоньков как-то умудрился включить и Балиса, поэтому и оказался отставной капитан морской пехоты в кабинете заместителя начальника краевого Управления МВД.
Дождавшись, пока секретарша покинет кабинет и закроет ту самую звукоизолирующую дверь, Щеряга строго посмотрел на Балиса и произнес:
— В общем, так: документы твои я просмотрел, заявление — вот оно, — полковник кивнул на лежащий поверх стопки каких-то документов листок бумаги, — подпишу хоть сейчас, если только ты его у меня не заберешь, что я тебе сделать очень советую.
Балис даже опешил.
— И почему это Вы мне советуете его забрать?
— В другое время я бы только порадовался, что у меня будет такой человек работать. Но это в другое время. А сейчас — ничего хорошего от тебя не жду.
— Понятно, — холодно усмехнулся бывший морской пехотинец, — неприятностей не хотите.
— Дурак, — как-то очень спокойно и устало ответил милиционер. — На неприятности эти клал я с пробором. Думаешь, ты у меня первый будешь неудобный подчиненный? Хрен тебе. Да у меня весь УБОП достать хотят… И больших людей подключают… В крайцентре, в Москве… Что тебя в Литву выдать, что ребят на зону засунуть — один хрен. Эти меня не остановят. Дело в тебе самом.
— А что во мне не так?
Щеряга отхлебнул чаю.
— Объясняю. Не так в тебе воспитание. Ты — армейский офицер. Тебя всю жизнь учили Родину защищать. А мы здесь — менты. Мы не Родину, мы людей защищаем. Разницу видишь?
— Нет, — честно ответил сбитый с толку Гаяускас.
Полковник еще раз отхлебнул чаю.
— Объясняю. Ты привык к четким границам: враги, нейтралы, союзники. И это — правильно. Два-три года назад и у нас так же было: воров ловим, честных людей защищаем… Только еще в крайкоме[37] уточнить иногда, кто вор, а кто честный человек. А сейчас — дело другое. Грядут подлые времена…
— Пришли уже, — хмуро поправил Балис, глядя на нависший над столом портрет человека с фиолетовой кляксой во лбу. Именно на этом человек сосредотачивалась вся ненависть Балиса и… растекалась в пустоту. Не в том дело, что Президент был недосягаем — всегда есть шанс удачно провести покушение, как бы тщательно не охраняли его самые высококлассные специалисты. Но смерть Горбачева не могла вернуть к жизни Риту, Кристинку и Ирмантасика, не вернула бы самого Балиса в Армию и даже не вернула бы в Союз Литву: механизм разрушения набрал полный ход и его никто уже не контролировал, а уж меньше всего — тот, кто запустил этот механизм. А раз так — то зачем? Разве можно заглушить свое горе горестями других людей?
— Еще только идут, — гнул свое Щеряга. — Сейчас, парень, еще только семечки. Потом пойдут цветочки. А уж ягодки — те еще совсем далеко впереди. И вот когда эти ягодки настанут — ты здесь будешь совсем лишний.
— Почему? — глядя собеседнику прямо в глаза, настойчиво спросил Балис.
— Потому что сыпется не только Союз, сыпется еще и Россия. Потому что единые границы — это еще не единая власть на всей территории. Слышал, что говорит Ельцин и его команда? Нет?
— Смотря что, — Гаяускас не был уверен, что понимает, что именно полковник имеет ввиду.
— "Берите столько суверенитета, сколько сможете", — процитировал Щеряга. — Возьмут, будь уверен. И не только в автономиях, нет, во всех регионах возьмут. Потому что Москве мы здесь уже сегодня не нужны. И завтра будем не нужны… И не знаю, когда понадобимся… А нам здесь жить. И если Москва на нас забила, то мы подыхать не намерены, мы будем выживать. Как можем. Понял?
— Понял, — голос Балиса прозвучал неуверенно.
— Ни черта ты не понял, объясняю. Единой страны уже почти нет, и скоро — совсем не будет. Не знаю, сколько еще ждать — недели, месяцы, может и несколько дней. Неважно… В любом случае — не более года. Дальше — распад на отдельные регионы. Я бы сказал — на удельные княжества, как это было в древней Руси. Или, как это пишут в школьных учебниках по истории — феодальная раздробленность.
— У меня была пятерка по истории, — отметил мимоходом отставной капитан. Без всяких эмоций, просто для сведения. Щеряга одобрительно кивнул.
— Ну, тогда ты должен понимать, что в своем уделе — сеньор и царь, и бог. И либо ты служишь сеньору, либо тебя убирают. Так вот, я буду сеньору служить, мне это просто. А ты — не сможешь: тебя учили служить стране, а не господину.
— А Вас, значит, учили службе господину? — в этот вопрос Балис вложил изрядную долю сарказма. Не намерено, так оно получилось само. А про себя подумал, что ему и впрямь служить господину будет тяжело. И, ежели полковник Денис Владимирович Щеряга и впрямь ищет барскую руку, чтобы было что преданно лизать, то действительно нет никакой причины составлять ему компанию.
— Людям меня учили служить, людям, капитан. А люди и страна — это далеко не одно и то же. Ты вот и через пятнадцать лет можешь в Армию вернуться, молодых гонять, и только рад будешь, что это стране нужно. Верно?
Гаяускас молча кивнул. Куда клонит милиционер, он пока не понимал, но в его словах была правда. Если такое случится, то пятнадцать лет жизни — не слишком дорогая цена.
— Вот то-то. А людям эти пятнадцать лет надо прожить. Чтобы их не обворовали, не убили, не покалечили. И это — моя задача. Не могу им сказать — стране не до вас, крутитесь как хотите. Это мой город, мой край, я должен обеспечит здесь порядок, понимаешь? И мне плевать, кто мне поможет это сделать: коммунисты, демократы, воры в законе. И до тех пор, пока этот кто-то будет гарантом порядка в крае — я ему буду служить верой и правдой. И я, и мои ребята. И никто нас не запутает и не купит. Понятно? А ты так не сможешь.
Балис взял чашку с остывшим чаем, начал пить его не спеша, маленькими глоточками. Сказанное Щерягой требовало осмысления. В чем-то полковник был явно прав.
— Значит, вместо службы Родине — служба сеньору?
— А где она, эта Родина? — вопросом на вопрос ответил Щеряга. — Это вот крайком наш что ли Родина? Ельцин запретил КПСС — так хоть бы один коммунист вышел крайком защищать. Все попрятались.
— А Вы что, коммунистом не были?
— Был, — спокойно ответил Щеряга. — И, между прочим, меня на операциях убить могли не раз и не два. Пару раз пулями задевало, разок еще ножом. И, если надо будет человека спасать — я под пули и под нож снова пойду, можешь не сомневаться. А вот должностью своей рисковать за учение Маркса-Ленина, извини, не собираюсь. Недосуг мне «Капитал» читать, работы полно, и так семья почти забыла, как я выгляжу…
Балис снова кивнул, поставил пустую чашку на стол.
— Понятно. Правы Вы, товарищ полковник. Вряд ли мы с Вами сработаемся. Давайте мое заявление.
— И куда же ты дальше собираешься? — поинтересовался Щеряга.
— Не знаю, — честно ответил Балис. — Буду искать какую-нибудь работу.
— Какую-нибудь… — с сарказмом повторил милиционер. — Работу тебе я нашел — лучше не придумаешь. Тут недалеко мой хороший товарищ на пенсию вышел, бывший начальник райотдела милиции. Сейчас он возглавляет службу безопасности небольшой нефтедобывающей компании. Редчайший случай: деньги чистые, криминал и близко не лежал. Но, сам понимаешь, и требования к штату соответствующие, люди чистые нужны. Пойдешь к нему замом?
— А Вам-то какая корысть?
— Ишь ты, сразу "какая корысть"… В личную мою не заинтересованность, стало быть, не веришь?
— Скажем так, сомневаюсь…
— Ну и зря. Ничего мне от тебя, капитан Гаяускас не надо, и ничем ты мне не будешь обязан. Но, если хочешь…
