Александр Афанасьев - Наступление ч. 4(СИ)
Прибыв в Пешавар, первым делом она пошла на базар и купила там — а деньги у нее были, трофейные можно сказать — диктофон и видеокамеру. И того и другого на базаре в Пешаваре было навалом, продавалось все это по оптовым ценам, потому что скупали афганские покупатели, перевозили все это через границу, а потом продавали шурави за чеки. И видеокамера и диктофон были японскими, фирмы Aiwa, к диктофону еще прилагался небольшой микрофон, который можно было прикрепить к одежде с помощью канцелярской скрепки. Несколько кассет — и независимая журналистка Дженна Вард получила орудия для своего труда. Она сама пока не знала какого — но получила.
Потом — она раздобыла машину. Взяла ее напрокат, здесь это было можно сделать, если были деньги. Машина была пикапом на базе старого, японского внедорожника годов семидесятых, она чихала, пырхала — но ездила. Можно было бы купить и что-то подороже — но денег у нее все же было ограниченное количество…
Второе дело, которое она сделала, было куда опаснее первого, она сознавала это. Если все-таки трупы нашли и сложили вместе два и два — то ее начнут искать. Один раз, она уже убедилась в эффективности пакистанских разведывательных служб и не хотела повтора. Она знала, что ночью на пешаварских улицах много чего происходит и можно, выйдя из дома потемну пропасть без вести, тем более женщине и безоружной. Но она решилась на это — потратила целую ночь и все же изъяла пленки. Они могли размагнититься, их могла повредить вода — но она надеялась, что их все-таки можно восстановить.
Ночевала она прямо в машине. Купила шерстяное одеяло и ночевала в машине где-нибудь на окраине. Ни один отель не гарантировал безопасность, после того, что произошло, она опасалась и американского консульства и представительства ООН, хотя представительство ООН пугало ее все же меньше, и она рассматривала его как запасной вариант эвакуации. Так ведь, в конце концов, не только американцы работают, можно посмотреть, кто есть кто и обратиться к кому то из европейцев за помощью. Возможно даже советских наблюдателей, если они там есть. Американцы всегда боялись советских людей — но сейчас Дженна Вард гораздо больше боялась своих соотечественников. Боялась и не верила им после того, как один из них, дипломатический работник, предпринял попытку ее убить.
Почти сразу — она поняла, что в городе происходит что-то неладное. Вначале она увидела на улице города военную транспортную колонну. Для Пакистана это было нормально, в конце концов, тут с завидной регулярностью происходили военные перевороты — а вот для американки это было дико.
Заинтересовавшись этим, она нашла способ наблюдать за американским консульством, благо оно находилось на оживленной улице, где постоянным было движение и людей и машин. И там — почти сразу она сорвала джек-пот. Один из людей, который вышел из консульства и сел в машину с красно-белыми номерными знаками и американским гербом на дверце — был ей хорошо знаком, правда не лично. Полковник, затем бригадный генерал Оскар Дальтон, специалист по грязным войнам из министерства обороны. Ошивался он в Сальвадоре, отвечал за борьбу с коммунистическими террористами этой стране — и сам готовил террористов для Никарагуа, курировал подготовку боевиков Контрас в приграничных лагерях. Носил кличку El Buro, что значит «осел» из-за специфической формы лица, близко посаженных глаз и длинного, уродливого носа, отличался особой жестокостью. В восьмидесятые годы его фамилия неоднократно всплывала на слушаньях в Конгрессе США, связанных с фактами массовых расправ над крестьянами в Латинской Америке и организации концентрационных лагерей, наподобие фашистских. Его так и не удалось ни в чем обвинить, потому что он сам не подписывал никаких документов, не оставлял никаких следов, в показаниях не путался. Он был всего лишь военным советником — как он объяснил — и не имел права приказывать противопартизанским частям армии Сальвадора совершать те или иные действия. Когда его спросили, видел ли он, чтобы армейские части Сальвадора совершали массовые расправы над мирным населением — он улыбнулся, и сказал, что не припомнит такого. Но факты были, и все кто хотел знать — об этом знали.
Если El Buro был здесь, и — судя по тому что он выходил из консульства в обнимку с какими-то подозрительными штатскими — с официальным визитом, значит — происходило что-то неладное. Могло быть, конечно, что его убрали из Сальвадора, чтобы не мозолил глаза, но даже в этом случае — El Buro сложа руки, сидеть не будет.
На следующий день она пять увидела генерала у консульства и поняла, что он здесь частый гость и это не простое совпадение. За два дня — она следила очень осторожно — ей удалось проследить маршрут генерала до аэропорта Пешавара, и она подумала, что он собирается покинуть страну, в которую прибыл с инспекционной поездкой. Но потом она поняла — нет, здесь что-то не то. Этот международный аэропорт, как и все международные аэропорты Пакистана — по совместительству был военной базой и, вероятно, El Buro нашел там себе подходящее стойло. В тот же день, она заметила интенсивное движение военно-транспортных самолетов, причем некоторые из них — были явно американскими, военными. Конечно, у Пакистана тоже могли быть Геркулесы — но не столько же!
А на следующий день ей удалось проникнуть в аэропорт, там она увидела самолет AWACS на базе С130, который официально армия покупать отказалась — и окончательно убедилась в своих подозрениях. Готовилось что-то крупное.
Самолеты, El Buro, самолет AWACS. Что это все значит?
Она лихорадочно вспоминала. Русские в Женеве подтвердили намерение прокинуть Афганистан — но потом в Москве произошел государственный переворот и…
Если русские отказались от своего намерения — неужели Пакистан готовится напасть на Афганистан, а значит — и на СССР. Они что там — совсем?!
Ей удалось отснять немного материала, в основном в движении, из кабины автомобиля, благо аэропорт находился в городской черте. Потом ей повезло еще раз — на пригородной дороге, под вечер, она увидела трейлеры. Большие трейлеры, зеленого цвета, на полуприцепах платформах — что-то большое, закрытое брезентом. Что это такое? Догадайтесь с трех раз, что это может быть?
Утром, она взяла с собой две кассеты, все кассеты, отснятые за день она прятала, не держала при себе. Проснувшись в машине, она допила воду из бутылки — такие продавали на каждом шагу, гуманитарная помощь, доела черствую лепешку. Взглянула на себя в зеркальце — краше в гроб кладут. Оголодала, отощала, одичала, волосы как метла… черт.
— Опустилась ты, старушка… — сказала она сама себе. Потом — завела мотор.
Уже выехав на дорогу, она догадалась — началось, причем началось сегодня, сейчас. Вперемешку — полицейские и военные машины на улицах, военные — на старых маленьких маттах, американских армейских джипах. Никого вроде не задерживают, но наблюдают. В небе — столпотворение, непрекращающийся гул моторов, армейские транспортники не соответствуют гражданским требованиям по шумности, и поэтому их бывает очень хорошо слышно. Стоит ли вообще сегодня снимать? Или стоит вообще сматывать удочки, потому что если они нападут на русских — русские то могут и ответить.
Все-таки решила снимать. Работа тянула на Пулицеровскую премию — единственная журналистка в самом эпицентре войны. Конечно, кадры для новостной программы не перебросишь, но — можно даже книгу будет написать. Потом. С фотографиями.
Да и — она журналистка или кто?
На Аэропорт роад ее излюбленное место было занято каким-то белым ООНовским пикапом с мешками в кузове, с сорго, что ли. Если бы это были местные или не дай бог полицейские — она просто проехала бы дальше, потому что с первыми объясниться не смогла бы, а от вторых надо просто держаться подальше. Но это были ООНовцы, они в обязательном порядке знают английский язык. Мало того — мелькнула мысль, что вот сейчас и можно будет познакомиться с кем-то из ООН, чтобы выяснить, нельзя ли вернуться в Штаты или просто выехать в какую-либо цивилизованную страну ООНовским транспортом.
И она решительно нажала на клаксон
Подполковник Басецкий спокойно, не нарушая никаких правил и выдерживая скорость движения уличного потока — свернул на Аэропорт роад, ближайшую дорогу, ведущую прямиком к международному терминалу. Посмотрел на часы — осталось чуть более пятидесяти минут. Пятьдесят минут для того, чтобы выйти из-под удара, зона сплошных разрушений будет примерно километр — но и тем, кто дальше — тоже не поздоровится. Надо будет поймать машину или сесть на какой-нибудь автобус… нельзя оставаться в городе. Можно добраться до объездной и там попроситься автостопом, только заранее снять ООНовский значок.
В его кармане был пистолет, он прятал его вне дома и, выезжая на дело — забрал. Стандартный советский Макаров, привычный как носки или фуражка, такой он носил на поясе больше двадцати лет. Не поделка местных пакистанских оружейников — а трофейный, снятый с убитого советского офицера в Афганистане, больше ему здесь взяться было неоткуда, мы в Пакистан оружие не поставляли. Из него он стрелял как и все советские офицеры, то есть более-менее. Если его остановят — он не будет оказывать сопротивления до тех пор, пока полицейские или военные не захотят обыскать машину или его самого, правила, предусмотренные в мандате ООН, запрещают делать это и если они это сделают — это будет нарушением закона. Патрон в патроннике, предохранитель снят — если они это сделают, то он выхватит пистолет и попробует убить столько пакистанских полицейских, сколько сможет. Потом убьют его, наверняка убьют и так будет лучше — чем сгореть в атомном пламени. Потом вызовут старших, перестрелка и убийство сотрудника ООН это чрезвычайное происшествие и они не тронут машину до приезда криминалистов и старших по званию полицейских офицеров. А когда они приедут — то будет уже все равно, разверзнется ад и свершится тризна. Тризна по его дочери и по всем убитым в Афганской войне.
