Патриот. Смута. Том 6 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Состав?

Вестовой смешался.

— Государь, так это… Пехота в основном. Казаки, что под Межаковым Филатом и иные атаманы, что верными остались. Не разбежались. Конницы полтысячи. Дворяне северской земли и примкнувшие к ним.

Это звучало хорошо. Скорее всего, эти люди станут отличным дополнением моей полутысяче. Опытные бойцы. Если с ними позаниматься, чтобы слаживание они прошли и науку воинскую от Франсуа переняли — будет у меня уже две полутысячи элитных. Два отряда, на которые в бою положиться можно и ожидать решения поставленной задачи. Только, скорее всего, вторую полутысячу снабдить и снарядить нелегко будет. Доспешных там вряд ли много. И сотни, уверен, не по принципу выполнения роли формируются, а по землям. Такой вариант меня не устраивал.

Но, в любом случае неплохо.

— Обоз? — Продолжил расспросы.

— Государь, спасли много всего. Народ-то, что трусоватый был, недавно влившийся… Что тогда, среди ночи удрал из лагеря… — Он замялся как-то. — Они же побросали все. Князь приказал поутру всем, кто не в дозорах, не в карауле и не на строительстве моста по лагерю пройти и собрать все. Еле-еле подвод хватило грузить добро. Припасов много.

Прямо замечательно.

— С царевной что? — Улыбнулся я.

Недосуг мне был тогда у реки Упы требовать, чтобы Марину Мнишек мне переправили. Да и как? Лодок нет. Веревкой, что ли, перетаскивать. Зверство какое-то. Помрет еще. Да и тащить ее потом в лагерь, конно — лишняя морока. Одного Лжедмитрия тогда достаточно было.

Но Мнишек, сейчас, тоже пригодиться, в плену посидит. Поговорить с ней точно стоит. Уверен, про всех шляхтичей и воевод муженька своего она много знает.

Зла я ей откровенно не желал.

Баба, конечно, хитрая она. Императрицей же себя считала. Но это поправить-то быстро можно.

А так. Признала этого второго, хотя точно знала, что ну совсем иной человек перед ней. И, я понимал ее мотивы. Здесь она царица, хоть и опального, пока не взошедшего царя. А там, у себя в Польше, кто? Авантюристка, вышедшая замуж за какого-то смутного мужика, который царем русским прикинулся. Колдуна лжеца и обманщика — как считала высшее общество.

Отличная репутация.

С такой более менее знатные мужья бежать будут от нее, как от чумы.

Ну и, видимо, смекнула она, что лучше ястреб в небе и риск. Чем синица в руках и теплое место, где-то у себя на Родине. А также брак с каким-то худородным дворянчиком, ибо более значимые фигуры вряд ли бы взяли ее уже в жены.

Порченная, в делах грязных замешанная.

Но, поговорить с ней — дело весьма интересное. А иметь в пленниках. Вообще — отлично.

— Так что с царевной? — переспросил я после раздумий молчавшего вестового.

— Везут. Только…

— Только?

— Князь сказал, что царь-то, не царь. И что обман это все. Что… Служили мы колдуну, что с ума нас всех свел. От Христа отвернул. Поэтому и пило войско беспробудно. Но, вы государь. — Он перекрестился и поклонился в землю. — Вы, чары эти все развеяли явлением своим. Недаром сами ангелы нам за рекой явились и черти разбежались. Да полыхнуло так, словно адское пламя само наружу прорвалось из… — Он сбился. Вновь поклонился. — Вы своей силой, богом данной, на чистую воду чернокнижника этого вывели. Беса проклятого. Жидовина! А, стало быть…

Он аж запыхался, покраснел.

А я несколько ошалел оттого, что выдумал Трубецкой относительно службы Лжедмитрию и как все это поставил. А люди поверили. Хотя… Может, и не поверили. Но если служить иным силам решили — должны были убедить себя, что так должно быть, а не иначе.

Если не так — то предательство же. А с колдовством — оправдание хоть какое-то.

— А почему жидовин то? — Уставился на него я. Вот этой фразы вообще не понял.

— Так, в вещах талмуд найден был. Кому как не жидовину, читать такое.

Я сдержал смех. Смысл, конечно, какой-то в этой фразе был, но… Книгу и подкинуть могли для верности. Писана на незнакомом языке, выглядит страшно, как сборник заклятий. Почему бы не воспользоваться.

— Дальше что?

— Так это… Стало быть, шляхетка, о которой вы, государь, спрашиваете, эта жена самого дьявола. Колдовская жена она, государь.

Я вздохнул.

Провел рукой по лицу. Темный народ, чудной. Хотя… может, здесь смысл, какой кроется. Опорочить, чтобы не додумалась она вокруг себя людей собрать и вырваться. Раз ведьма, кто слушать ее будет? Жена колдовская — сама колдунья.

Годная идея для времен Смуты.

Надеюсь, Трубецкой не решил распять ее и тащить в таком виде перед войском. Или еще какую-то средневековую жестокую глупость удумать. Ох, не надо было такого нам. Пускай лучше от слов своих откажется, прилюдно покается. Скажет, что силой ее заставили признать этого сына Веревкина за царя и мужа своего.

Скажет, что не хотела она. Ну или как-то еще поможет в деле развенчания Лжедмитрия, чем кровью истечет от пыток.

В них-то толку никакого нет.

— Ясно. А что касимовцы?

— Так это. Они, как тогда бунт подняли, за оружие схватились, как утекли, так и все. Басурманское племя. — Вестовой явно их недолюбливал. — С них, как чары спали, как озверели все.

О, оказывается, и татар околдовали. Вон оно что.

— Чары, значит. — Улыбнулся я.

— Ей-богу. — Он опять перекрестился. — Опаивал нас и чары накладывал, колдун темный. Чтоб ему в аду на сковороде жариться покрепче.

Я махнул рукой, отпустил вестового.

Мы двинулись дальше. Время шло, а мы авангардом в полтысячи приближались к Туле. Основные силы плелись медленнее. Несмотря на то, что местность здесь была ощутимо более прохожей и проезжей, чем близ Дедилова, обозу было нелегко.

Поэтому и увеличился наш разрыв.

Рвался я к Тула. Надеялся, что удравшим из лагеря понадобится какое-то время на разработку плана действий. Просто мчаться к городу, под его оружия — такое себе план. Нужно понимать, как с воеводой говорить. Что до него донести и предложить.

Иначе — погнать могут.

Да так, что только пятки засверкают.

Когда на горизонте появились городские укрепления, в самой-самой дали, на грани возможного видимого глазом примчался оттуда дозорный. Наш уже, запыленный, в легком смятении.

— Господарь, у ворот люди. Странное что-то твориться. Мы подходить не решились близко.

Видимо, мы не сильно отстали и пособники Сумбулов, бежавшие из рязанского лагеря, вели переговоры. Или это не они, а кто тогда? Откроют им или нет. Надо торопиться. Чем ближе мы, тем больше страх у Тульского воеводы. Ведь мы можем на их плечах в город войти, а может так случиться, что это наша хитрая уловка и эти, что договариваются, как раз для нас почву готовят.

Если обозначим себя, это будет лишний повод воеводе усомниться в речах этих перебежчиков. И тогда — они наши.

— Что там? — Решил я уточнить на всякий случай.

— Люди, шум, спор какой-то. Сотня, может, полторы. Стоят под стенами, орут. Конные, господарь, напуганные.

— А ворота что?

— Заперты.

— Вперед! — Выкрикнул я, увлекая за собой авангард. — Вперед! Быстрее!

Полутысяча стала постепенно ускоряться. За спиной моей Пантелей уже привычным жестом взмахнул прапором. Затрубили рога. Двинулись мы вперед. А в голове моей надежда вставала, что, приметив знамя, толковые горожане поймут кто к ним приближается.

Сделают верные выводы.

Ну а пока, до того, как нам ворота откроют, можно было втоптать в землю и принудить к сдаче дезертиров. Как никак, Ляпунову же они служили. Раз ушли — закон нарушен. Предательство, крамола.

За такое, смерть.

Но здесь пускай сам рязанский воевода разбирается.

Моя полутысяча начала разворачиваться для атаки. В свете вышедшего в зенит солнца лучшие части блестели своими доспехами. Три сотни стрелковых, легких, бездоспешных рейтар тоже выглядели опасно.

На месте воеводы я бы точно ворота не открыл. Влети такая кавалькада в город, кто знает, что будет. Времена Смуты — могут и пожечь, посечь, побить всех и вся. Нет, яростных людей, развернувшихся для атаки, пускать нельзя.