Смутные дни (СИ) - Волков Тим

Доктор потупил глаза:

— Так что же, Анна… Анна Львовна, в город уже переехала?

— Да пока только с неделю, как там…

С неделю. Ладно, найдем… Член Совета депутатов, не хухры-мухры! Вот ведь, с политикой этой, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. При царе едва на каторгу не угодила, а нынче — уважаемый человек, депутат!

— А еще есть Комитет временного правительства, — между тем, продолжал просвещать Андрюшка. — Там кадеты, октябристы, меньшевики, немного правых эсеры. Фармазоны все! Ну, эти… масоны, во.

— Наши, земские, все под Комитетом, — напомнила Аглая. — Чарушин да Ольга Яковлевна — большие люди теперь. При власти! И все бы хорошо, только денег нету. Что могут — дают, но… Сказано — самим крутиться!

— Еще жандармов всех разогнали, — Андрюшка пригладил волосы. — Вместо них какая-то народная милиция будет. А до нее — общественная полиция. Что такое — никто не знает. Однако, студенты с белыми повязками в городе ходят. Замечания пьяницам делают. Верно, они это и есть!

— Да-а… — вздохнула Аглая. — Как-то там Алексей Николаич? Даже подумать страшно… Жив ли хоть?

— Алексей Николаевич — человек умный, прорвется! — Иван Палыч покачал головой. — Еще и нас навестит, попомните мои слова… Так что за него не беспокойтесь! А лучше скажите-ка, как тут, в Зарном?

— Самый зажиточный — дядька его! — юная красотка Глафира кивнула на Андрюшку. — Трактир у него, лавка, лабазы…

— У кого продукты — тот нынче и царь! — поддержала подружку Аглая. — Мужики на войне… на землице работать почти что и некому! Потому кулаки и плОтят… Так что ныне и в батраках все ж лучше, чем в городе-то голодовать!

— А что? И так! — покивал Андрей. — Мужик счас при деньгах! На хлебушек цены растут! Компенсации за реквизированных лошадей выплачивают! Солдаткам всем — песни! Говорят, правда, скоро трактиры все закроют… Ну, да как-нибудь.

Смеркалось. За окном, во дворе, мелькнула вдруг чья-то быстрая тень. Показалось? Очень может быть.

Попив чаю, девушки и Андрюшка засобирались по домам. До темноты успеть надо было!

— А то керосин нынче дорог, — одеваясь, усмехнулся Андрей. — Так что — без фонарей. А в городе — электричество экономят! Так в газетах и пишут — воспрещается электрическое освещение реклам, вывесок и всего такого… а также наружное освещение театров, кинематографов, магазинов, ресторанов… Так что в городах — тьма египетская! Что вы смеетесь-то? Так ведь и пишут! Еще и в квартирах на свет — норма. Кто нарушает — тому триста рублев штрафа! Или три месяца тюрьмы. Вот так-то!

— Да, да, так и пишут… — уходя, подтвердила Аглая. — Иван Палыч, тут у меня в столе, газеты… Можете почитать!

— Обязательно!

Проводив всех, доктор посмотрел в окно. Все же, был кто-то во дворе или и впрямь — показалось? Верно, показалось — что там и брать-то? Разве что «Дукс»… «Дукс»! По нынешним-то смутным временам… А без транспорта-то на селе плохо! А вдруг? На всякий случай пойти, шугануть… Вдруг да мальчишки шакалят?

Снег во дворе Андрюшка почистил, так что никаких следов было не видно. Да и темнело уже.

Взяв керосиновый фонарь, доктор направился к сараю. Да вроде бы и здесь все хорошо. Дверь вот только неплотно прикрыта. Так это он мог и сам оставить. Вполне!

Подойдя к сараю, Иван Палыч все же заглянул внутрь. Поднял фонарь повыше. Ну, вот он — «Дукс»! На месте.

И тот час же что-то холодное уперлось врачу в правый висок!

Что это — ствол револьвера? Похоже, так оно и есть…

— Что вам нужно? — не теряя самообладания, поинтересовался доктор.

— Тихо, Иван Палыч… — голос злодея показался знакомым. — Из больницы все твои ушли?

— Ушли. Но…

— Постав фонарь и повернись… Ага… Ну, здравствуй, дорогой мой доктор!

— Господи… Гробовский! Алексей Николаич! Вот так номер… да-а…

Глава 3

— Алексей Николаич, чёрт тебя дери! Это ты? Ну и шуточки у тебя!

— Ну не мог не разыграть! — Улыбнулся тот, убирая оружие. — Тем более незаряженный револьвер — патронов нет. Рад встрече!

Обнялись.

— Что ты тут делаешь? — спросил Иван Павлович, разглядывая Гробовского. Выглядел тот несколько иначе с последней их встречи — пропал задорный блеск в глазах, на щеках худоба проступила, лицо осунулось.

И только увидев, что на шинели нет погон, Иван Павлович догадался.

— Из-за того, что полицию отменили приехал?

Гробовский грустно улыбнулся.

— Отменили, Ваня, отменили, — сказал он, качнув головой. — Третьего марта Временное правительство сказало: полиции конец, теперь народная милиция, с выборами. А где она? Да ты и сам, наверное, все знаешь? — Он махнул рукой. — В Петрограде двадцать седьмого четыре тысячи уголовников выпустили — амнистия! Представляешь? Эти гады по улицам шарят, грабят. В городах студенты дружины сколачивают, с белыми повязками пьяниц гоняют. Смех! А я, пристав бывший, теперь как тать в нощи. Где мне быть? Ни там, ни сям. Вот в Зарное подался, тут народ знакомый, Аглая. Да и ты вернулся. Уже веселей!

— А револьвер? Не забрали?

— Да я разве его отдам? — улыбнулся тот. — Это наградной. Патронов вот только… Ну ничего, раздобуду. Без оружия нынче нельзя — уголовники, анархисты, все с ножами да револьверами. Я тут Зарное стерегу, по старой дружбе. Слыхал, Анна Львовна твоя в Совете теперь заседает? От правых эсеров, депутат! Вон какие дела делаются! Да ладно все обо мне, как сам?

Иван Палыч коротко рассказал о своих приключениях на санитарном поезде.

— Вижу тоже не скучал! — улыбнулся Гробовский. — А тут то что будешь делать? Так же людей лечить? Так вроде Аглая теперь в больнице. Или ее обратно в санитарки?

— Про это никто ничего не сказал, — пожал плечами доктор. — Срочно пришла бумага, вызвали — а зачем? — не знаю.

— Это скоро узнается, — ответил Гробовский. — Если вызвали — значит понадобился. И дай бог для хорошего дела. А дела нынче творятся все больше плохие и темные.

Причину вызова в Зарное Иван Павлович узнал буквально на следующее утро. Полночи проговорив с Гробовским, — Анны Львовны все равно не было в селе, задержалась на собраниях, — доктор решил съездить к Чарушину — нужно было обозначить свое прибытие и разузнать что да как. В каком он вообще теперь качестве здесь?

«Дукс»… Сколько же не катался на нем? Как приятно вновь почувствовать его мощь! Мотоциклет заурчал, словно кот, давно не видевший своего хозяина. Поехали, родимый!

Деревянное здание земской управы теперь выглядело не так, как прежде — его внезапно покрасили в серый цвет, да и табличку обновили. После Февральской революции все земства преобразились: старые крестьянские учреждения — сходы, суды, правления — упразднили, а вместо них учредили волостные земские собрания, избираемые на всеобщих прямых выборах с тайным голосованием. Исполнительным органом стала управа, подчинённая Всероссийскому земскому союзу. Чарушин и Ольга Яковлевна теперь были у власти и заправляли делами.

Иван Палыч стряхнул мокрый снег с шинели, вошёл в управу. В тесной комнате, пропахшей махоркой и чернилами, за столом, заваленным бумагами, сидела Ольга Яковлевна. Не изменилась она нисколечко, словно Иван Павлович выдел ее вчера — все та же сигарета во рту и пишущая машинка, громыхающая как раскаты грома.

— Здрастье! — улыбнувшись, произнес доктор.

— Иван Павлович! — басовито протянула секретарь. — Приехали!

— Приехал, — кивнул тот. — А Чарушин?

— У себя. Заходи. Он ждет.

— Иван Палыч! — едва вошел доктор в кабинет, воскликнул Чарушин, вставая и протягивая руку. — Живой! С поезда санитарного, значит? Ну, здравствуй, голубчик! Как же рад тебя видеть!

— Здравствуйте, Виктор Иванович, — улыбнулся доктор, пожимая руку. — Прибыл в Зарное, вот, доложить решил.

— Хорошо, что вернулся, Иван Палыч. Все у тебя хорошо? Ран нет?

— Нет, здоров.

— Ну вот и отлично!

— Слыхал, земства теперь по-новому работают? — осторожно спросил доктор. — Выборы, собрания, Всероссийский земский союз?