Я уничтожил Америку. Назад в СССР (СИ) - Калинин Алексей
— Да век воли не видать, — побожился я самой «страшной арестантской клятвой».
— Ну тогда слушай. В Большом Дворце Царицыно в левом крыле сделали урки фальшивую кладку. Ни одна херня не подкопается — всё заброшено и с полтычка найдёшь только болт. Но когда надо, то нажимался кирпич в стене возле самого левого окна. А потом ещё нажималась доска, третья от стены. И тогда срабатывал хитрый замочек, открывающий ларчик… Без этого знания там сколько угодно могли кучковаться выпивохи, бомжи всякие, но даже не догадывались, что рядом такое сокровище хранится! Вот ты это сокровище потихоньку вытащи, да мне молодому и отдай. Лады? Жил я тогда на Первой Парковой, дом восемь, квартира двадцать три. Всё запомнил? Повтори.
— Кирпич в стене, третья доска от стены. Первая Парковая, дом восемь, квартира двадцать три. Запомнил, — кивнул я в ответ.
— Вот и хорошо! Ух, если ты мне всё выложишь, то заживу я… ммм… лучше, чем в сказке. И тебя не обижу, соответственно, — старательно улыбался Сухой, а сам всё это время шарил глазами по моему лицу, старался увидеть что-то во мне такое, что я старательно скрывал.
Я же понимал, что он сейчас просто меня пробивает на честность. Вон, и глаза у него на левую сторону подёргиваются. Сейчас он мне фуфло прогнал и ждал моей реакции. А я что? Я выдал такую реакцию, какую от меня ждали. Надеялись, но недоверяли.
— Будет всё исполнено, Семён Валерьевич. Я не подведу, — пожал я холодную руку. — Вы же за меня не раз заступались, поэтому… Я не обижу вас в молодости. Выложу всю правду за будущую жизнь. Живите, вы в самом деле заслужили лучшей доли…
Говорил такое, а самого воротило в душе. Но знал, что надо держаться. И что сейчас «пробивание» закончится и будет сказан настоящий адрес.
Когда закончил восхваления, то выжидательно уставился на Сухого. Вроде как ждал, что он ещё чего-нибудь ляпнет. Чего-нибудь важное…
— Ну, тогда ступай-ступай, Петрович. И помни, что мы с тобой один хлеб делили, под одной крышей спали, — кивнул Сухой. — Эх, может быть, и увижу я нормальные денёчки!
— Увидите ещё, Семён Валерьевич, увидите. Доброй ночи и прощайте. Не поминайте дурным словом в случае чего. Вскоре с вами молодым увидимся, — сказал я, вставая.
— Давай-давай, фарта по новой жизни, Петрович! — кивнул Сухой. — Эх, мой бы разум да в то тело… ух, каких бы дел я наворотил!
Ну-ну, концерт по заявкам продолжается…
Я почти взялся за ручку двери, когда он меня окрикнул:
— Подожди, Петрович! Я же тебе едва туфту не прогнал. Запамятовал на старости лет, что не в том месте Казбек хранил общак. Это он раньше там ныкал, а потом перенёс. В общем, слушай сюда…
Ага, вот и проверочка закончилась. Ну что же, послушаем, что теперь споёт этот полудохлый соловей. Решил пробить меня — как я поведусь на его шнягу. А вот не повёлся. Сделал вид, что поверил и вообще ровный пассажир. И всё сделал как надо.
Я повернулся с недоумением на лице. Тоже надо до конца сыграть свою роль. Теперь же Сухой назвал точное место общака и ориентиры, по которым можно вычислить место схрона. Я старательно запоминал. Потом мы ещё раз душевно попрощались, и я почти вышел из палаты.
Почти…
Только на этот раз уже я задержался и обернулся:
— А знаешь что, Семён Валерьевич, хоть по блатным понятиям и не говорится «спасибо», но я тебе скажу. Спасибо за наводку. И за адрес свой спасибо. Обязательно навещу и расскажу, что не надо на блатную дорожку вступать. А лучше работать на заводе на одну зарплату и ждать от государства квартиру. Так будет лучше, честнее! А бабки… Они мне больше пригодятся!
— Чего, ссссука? — процедил мигом преобразившийся из хорошего дядюшки в грозного законника Сухой. — Ты чо, мля, рамсы попутал?
— Это такие, как ты попутали в своё время. И попутали конкретно. Решили, что вы боги, а сами палец о палец в жизни не ударили. Всё время на чужих плечах в рай пытаетесь въехать, а вот болт вам и тебе конкретно, — я не удержался и показал-таки выставленную и согнутую в локте руку. — Из-за таких уродов, как ты, я в своё время стал таким, как сейчас. Чего пасть раззявил? Молчи, тварь, и слушай. Моя жена с годовалым дитём в коляске стояла и ждала автобус. Один из твоей масти въехал бухой в остановку и оставил четырёх людей лежать на асфальте. А после сдал назад и ударил по газам. Его нашли, но… потом как-то оказалось, что за рулём сидел совсем другой человек. Да-да, другой. А законник вовсе не при делах и тихо-мирно в это время сидел в другом городе и пил зелёный чай с бубликами. Всё решило бабло… А ведь оно не всё в этой жизни! Не всё! Я последующее время кошмарил подобных тебе. Ну да тебе ли об этом не знать? И собираюсь делать это снова. Так что спасибо за подгон босяцкий, как-нибудь помяну тебя добрым словом. Может быть…
— Тебя завалят, сука! — почти выкрикнул Сухой и выдернул руку из-под покрывала. — Я сам тебя завалю! Ты не жилец, падла!
В худых пальцах блеснул скальпель. Я ждал. Он резко замахнулся и… неловко воткнул лезвие скальпеля в одно из отделений стоящей рядом машины. Тут же раздался хлопок, потом заискрило, завоняло палёным, а тело Сухого начало содрогаться на кровати. Как будто мой включенный кипятильничек сдуру решил лизнуть…
Проклятие цыгана сработало и на этот раз.
Я сразу же выскочил за дверь и закричал охраннику, листающему журнал на кровати по соседству:
— Чего ты развалился? Там законник себя жизни лишает, а ты здесь яйца мнёшь!
Надзиратель как наскипидаренный сорвался с места, заскочил в палату, а потом вернулся с лицом, белее простыни:
— Там… там…
— Там труп, — констатировал я. — А я должен быть в своей камере. Поэтому пока не поднимай пыли, а проводи меня обратно и сделай вид, что я сегодня аккуратно сопел в две дырки. Потом уже устраивай панику и всё, что причитается. В конце концов, Сухой сам это сделал. Никто его не заставлял.
Надзиратель ещё несколько секунд переваривал мои слова, прикидывал, что ему будет, если наверху узнают про моё ночное дефиле, а потом кивнул:
— Идёмте. И это… прошу молчать о произошедшем.
— Я — могила, — я показал, как застёгиваю губы на молнию.
Впрочем, завтра как раз начинается мой путь в могилу, так что я недалеко ушёл от истины.
Мне оставалось только дожить до утра. Дождаться перевода. Надеюсь, что никому больше не придёт в голову лишать меня жизни?
За мной явились в семь.
Глава 3
Посёлок городского типа «Звёздный», закрытое административно-территориальное образование. Особняк профессора Степанова.
Началось моё обучение. Да уж, на старости лет пришлось сесть за парту. Причём учили как днём, так и ночью. Я сквозь сон слышал глухое бормотание из работающей колонки.
Меня готовили к переходу в прошлое…
Это только кажется, что перешёл, осознал себя и помчался на Красную площадь трескать мороженое по десять копеек. На самом же деле меня пичкали информацией по каплям, словно пытались влить в голову целое море знаний через крошечную воронку.
Небольшая комната, в которой я спал в редкие часы отдыха, была комфортнее тюремной хаты, но высокий забор с камерами по периметру напоминал, что сбежать отсюда будет гораздо труднее. Но бежать я и не собирался. Некуда, да и незачем.
Первые дни были адом. От обилия информации я порой даже путал Ленина с Брежневым, пятилетку с девчонкой-семилеткой, а «Белый лебедь» у меня начал ассоциироваться с балетом, а не с тюрьмой. Преподаватель, суровый мужчина с лицом, будто высеченным из гранита, хмурился и повторял:
— Товарищ, вы в Союзе таких ошибок не сделаете. Там за это не ругают — там за это сажают.
По вечерам мне включали записи речей партийных работников и Брежнева. Их тягучее, монотонное бормотание стало моим ночным кошмаром. Я засыпал под «дорогие товарищи» и просыпался оттого, что сам во сне бубнил: «Экономика должна быть экономной».
А ещё были практические занятия. Меня заставляли стоять в очереди за пивом, хлебом, овощами (пусть очередь и учебная, но ругались там от души, чуть ли не до мордобоя), разговаривать с органами и даже пить советское шампанское из гранёного стакана — «как положено». Однажды я неудачно пошутил про дефицит, и мой наставник, бывший чекист, холодно сказал:
